Майский день

– И я к ним не вышла. Понимаешь, не вышла. Сама не знаю почему. Побоялась, что ли?

– Чего?

– Не знаю. Я бы, наверно, им по рожам надавала.

«Стоило бы, – подумал Аракелов. – Но это я могу и сам».

– И что же ты сделала?

– Когда они отошли, вылезла, поставила слип на авто спуск. Я видела, как это делают…

– Ясно, – сказал Аракелов.

В принципе, в этом не было ничего невозможного. Отмотать метров двадцать троса на барабан носовой лебедки «Марты», застопорить судовую лебедку, а потом помаленьку стравливать трос, соразмеряясь с опусканием слипа. Для опытного водителя это не представляло особого труда. Но как справилась с этим Марийка? Ведь опыта работы с «Мартой» у нее с гулькин нос… И как никто ей не помешал? Ведь слип скрежещет так, что только в баролифте не слышно! Конечно, когда «Марта» уже пошла к воде, остановить ее было бы нельзя, но до того? Куда смотрел вахтенный? «Мда-а, – подумал он, – дисциплинка… Пораспустил народ Ягуарыч…»

– И никто тебя не остановил?

– Нет…

– Молодцы! – искренне восхитился Аракелов. На мгновение ему даже стало весело. – Хоть судно укради, не заметят, если есть о чем посудачить!.. Но на кой черт ты полезла? Зачем?

– Затем, что я слышать не могла, как они про тебя… Понимаешь? Я уже все знала – и про патрульники, и про «рыбку». Я понимала, что ты там сидишь и думаешь…

– Вот и не лезла бы. Лучше бы сама подумала…

– Я и думала. Что тебе экспериментальные данные нужны. И что если даже «Марта»… не пройдет… Ты скорее сообразишь, что к чему.

До Аракелова дошло не сразу: слишком уж нелепо это было. Нелепо, немыслимо, невозможно!

– Дура! – заорал он, забыв, что уже ночь, что за тонкими переборками каюты давно уже спят. – Ты соображаешь, что говоришь?

– Да, – тихо сказала Марийка, и Аракелов осекся. – И когда делала, тоже соображала. Только что все вот так получится – не сообразила.

Аракелов обнял ее, прижал к себе, гладил по волосам, целовал мокрое от слез лицо, шею, руки…

– Дура, – задыхаясь, бормотал он, – сумасшедшая, не нормальная… Что бы я без тебя делать стал, а?

– А что ты будешь делать со мной? – печально спроси ла Марийка. – Ведь ты… Ты же мне не простишь. И прав будешь.

– Ничего, – сказал он. – Это все ерунда. Понимаешь, ерунда. И прощать или не прощать я тебя не могу. Я ведь люблю тебя. Просто люблю и не могу ни винить, ни прощать.

– Я им скажу, я им все скажу, слышишь?

– Я им сам скажу, – пообещал Аракелов. – Это все не так страшно. Это все утрясется… Главное, что есть мы. Понимаешь – не ты, не я. Мы.

Марийка благодарно улыбнулась – он понял это по изменившемуся голосу:

– Спасибо, Сашка…

Он еще долго сидел, обняв ее одной рукой, а другой бережно и легко гладя по волосам – до тех пор, пока по дыханию не понял, что Марийка уже спит. Тогда он тихонько встал, продолжая обнимать ее плечи левой рукой, и осторожно уложил Марийку на постель. Она все-таки проснулась.

– Ягуарыч мне втык устроил… Поклялся списать. Вахтенным по выговору, а меня – на берег… Это, говорит, еще не все… Вот завтра утром разбор устроим… Там больше получите… Но мне все равно, понимаешь? Пусть спишут… Если ты меня в жены возьмешь… – Язык у нее заплетался.

– Спи, – сказал Аракелов. – Пустяки все это. Спи, милая.

Она и в самом деле уснула – на этот раз окончательно. Досталось же ей сегодня, подумал Аракелов. Он бесшумно оделся и вышел из каюты.

Поднявшись на главную палубу, он прошел на нос и встал, опершись вытянутыми руками на планшир и глядя на фосфоресцирующие буруны, вскипавшие у форштевней.

Да, подумал он, майский день, именины сердца…

Океан был темным, почти черным; серебряные блики лунного света только подчеркивали его черноту. Он был бескрайним и бездонным. Таинственным. И где-то там, в глубине, скрывались его таинственные порождения – Великий морской змей, чудовище «Дипстар», чудовище «Дзуйио Мару»… Подумать только – еще утром Аракелову казалось, что найти их – единственная трудная задача в жизни. Это было каких-нибудь шестнадцать часов назад… Каким же еще мальчишкой он был тогда!

А теперь… Марийка что-то сказала про завтрашний разбор… Значит, дошло до этого. Значит, завтра будет бой. Бой на ближней дистанции – как в старину. Что ж, равнодушно подумал Аракелов, бой так бой. Что еще остается? Благородно поднять флажный сигнал «Погибаю, но не сдаюсь» и благопристойно пойти ко дну…

Пойдет ли он еще ко дну? Туда, вниз? Или прав был спрут из кошмара? И уже никогда не придется Аракелову войти в баролифт? Нет, подумал он, этого не может быть.

Это может быть. Это очень может быть, трезво рассудил он. Пусть ты убежден, что был прав. Абсолютно прав. Пусть ты можешь с чистой совестью сказать: я сделал. Только поэтому живы водители четырех патрульных субмарин, тех, что шли на поиски погибших; только поэтому останутся в живых все те, кто не пойдет уже в сероводородные облака, ибо кто предупрежден, тот вооружен. Пусть поймут и поддержат тебя Зададаев, Ягуарыч – ведь не может не понять этого капитан, – Генрих и кто-то еще. Даже многие. Даже большинство. Но всегда найдутся и другие. Те, из-за кого могла погибнуть Марийка. И такие, как те. И возникнет слух – слух, который окажется сильнее любого официального одобрения. От него не спрячешься никуда: батиандров мало, очень мало, и друг о друге они знают всё. Даже будь их много, знать все друг о друге им необходимо: ведь пойти с человеком вниз можно лишь тогда, когда знаешь его до конца. Когда веришь ему, как себе. Больше, чем себе. А кто поверит теперь Аракелову? Да, конечно, он был прав, но говорят…

И придется жить, ежедневно борясь с этим «говорят». Разве можно так жить?

А ведь ему еще только тридцать два…

Менять профессию? Уходить? Значит, проклятый оранжевый спрут был прав?

Нет, решил Аракелов. Нет. Ни за что.

Бой так бой. И чем скорее, тем лучше. Аракелов почувствовал, как рождается и крепнет в нем холодная, упрямая злость. Нет! Он еще будет внизу. Он еще поймает всех этих Великих морских змеев и чудовищ «Дзуйио Мару». Он еще спустит с них шкуру. Спустит шкуру, сделает сумочку и подарит Марийке.

Аракелов поднял глаза к горизонту и увидел, как впереди, прямо по курсу, взошла звезда. Яркая, автоматически отметил он. Наверно, планета. Только какая? Внезапно звезда погасла, потом вспыхнула вновь. Снова потухла. И загорелась опять.

И тогда Аракелов понял, что это. Это была не звезда. Это был лазерный маяк на вершине Гайотиды.

notes

Примечания

1

Мастером на международном судовом жаргоне называют иногда капитана.

2

Радиотелефонный сигнал бедствия. Состоит из слова MAYDAY, повторенного три раза, и слова ici («здесь»). Полный аналог радиотелеграфного сигнала SOS. Иногда сигнал «мэйдэй» буквально переводят с английского, как «майский день», хотя подобное толкование неверно, как неверно и распространенное толкование сигнала SOS – «спасите наши души». На самом деле оба сигнала подбирались по удобному созвучию и сочетанию знаков азбуки Морзе.

3

Генеральный груз – разнородный груз, доставляемый в разные адреса.