Обыкновенный индийский чай, или Странный побочный эффект

– Как вы сказали? Исключительно сексуальна?.. И от кого вы таких слов-то набрались, Валериан Владимирович? Ну, совсем вас сегодня не узнаю… – произнесла она растерянно и тут же скрылась за дверью своей комнаты.

– Нина Петровна, ну куда вы, голубушка? Я ведь с недавнего времени опять холостой, – обиженным тоном произнес Голицын и с еще большей тщательностью принялся соскабливать растительность с лица.

После того как он сбрил свою аккуратную бородку и усы, вид у него преобразился. Он придирчиво вгляделся в зеркальную бездну и сообщил своему отражению, что явно им доволен. Затем прошелся легким массажем по лицу, нанеся на него густой слой белого крема. Закончив с лицом, Валерьян Владимирович принялся и за остальные части тела: подрыгал в разные стороны руками и ногами, покрутил головой, несколько раз присел, держась за спинку стула, а в заключение, согнув руки в локтях, пробежался по коридору туда и обратно. Движения его стали более уверенны и быстры. По всему чувствовалось, что в его тело возвращалась былая энергия. В довершение ко всему старенький спортивный костюм сменили черные брюки и клетчатая рубашка светлых тонов.

На кухне вновь появилась Нина Петровна Кузовкова. Она была уже без полотенца на голове, ее волосы были аккуратно уложены, глаза подведены, а губы подкрашены яркой помадой. Увидев Голицына в совершенно непривычном облике, Кузовкова открыла рот.

– Вы ли это, Валерьян Владимирович? Не верю своим глазам! Определенно вас кто-то подменил. Впервые вижу в человеке такую поразительную перемену. Не может быть, мои глаза точно лгут! – И она притворно прикрыла лицо рукой.

– О, Нина Петровна! – увидев ее, возликовал Голицын. – Вы так шикарно, вы так обворожительно выглядите. От вас нельзя взгляд оторвать! И как я, слепой осел, этого раньше не замечал?! – Голицын приблизился почти вплотную к Кузовковой и, закрыв блаженно глаза, шумно втянул ноздрями воздух. – Уфф! Какой ошеломляющий аромат! Вы соблазнительно благоухаете! Этот пряный нектар нежно щекочет мое обоняние и будоражит разгоряченную страстью кровь! – Он оскалил зубы и, как голодный зверь, постучал ими друг об друга. – Нина Петровна, мне так и хочется вас куснуть!

Кузовкова испуганно сделала шаг назад и с фальшивым страхом в голосе произнесла:

– Боже мой! Что вы говорите! Как это, куснуть? Да вы опасный человек, Валерьян Владимирович! От вас надо держаться на безопасном расстоянии.

– Да я не более опасен, чем мартовский кот для кошки в шальную лунную ночь, – снова сокращая расстояние, тихо, но со значением произнес Голицын. – О каком безопасном расстоянии вы говорите?! Я сам жертва ваших дьявольских чар. Вы так волнуете мою кровь, вы прямо… сводите меня с ума, – сжимая пальцы в кулаки и непроизвольно пританцовывая на месте, проговорил он. – Сжальтесь надо мной, бездушная обольстительница! Не мучайте больного страстью человека! Сейчас мое сердце так и кровоточит поэтическими строками!

И он начал читать стихи:

Только станет смеркаться немножко,
Буду ждать, не дрогнет ли звонок.
Приходи, моя милая крошка,
Приходи посидеть вечерок…

Не дочитав до конца, Голицын еще ближе придвинулся к Кузовковой и, пытаясь дотронуться до нее, снова застучал зубами.

– Нет, Нина Петровна, вы просто не представляете, как мне хочется вас покусать, желаннейшая!

Кузовкова выставила руку вперед.

– Вы меня пугаете, Валерьян Владимирович! Что значит, хочется покусать?! В вас зверство какое-то проснулось. А эти стихи вы сами сейчас сочинили?

– Нет, это Афанасий Фет… сочинил больше ста лет тому назад… – пробормотал Голицын, не сводя горящих глаз с Кузовковой. – Но какая разница, кто их сочинил!.. Эти слова вечно молоды, они сейчас, как летний дождь в изнуряющую жару, пролились из моего пылающего сердца.

– Да? Как вы сказали: летний дождь в изнуряющую жару? Как это поэтично! Но я не понимаю, что с вами вдруг приключилось? Вы что, с ума сошли? – без всякой злобы проговорила Кузовкова. – И какой же вы все-таки кобель и развратник, Голицын! Я и не подозревала. А вы не боитесь, что вот сейчас ваша дражайшая примадонна внезапно вынырнет здесь и устроит вам головомойку? Да и мне заодно достанется на блины.

– Ну и пусть я кобель, моя милая крошка, ну и что с того?.. – возбужденно шептал Голицын, все ближе придвигаясь к Кузовковой. – Вы напрасно волнуетесь. Моей тундры сейчас дома нет, и уверен, не скоро появится. – И вдруг, нежно взяв ее руку, он отодвинул рукав халата повыше и, двигаясь губами снизу вверх, начал неистово и громко покрывать руку соседки горячими поцелуями.

– Что вы делаете… Валерьян… Владимирович?.. Я ведь… замужняя женщина…

Разомлев от приятных слов и действий Голицына, Нина Петровна закрыла глаза и перестала сопротивляться.

– Ах, Валерьян Владимирович! Ах, какой вы бессовестный кобель! – отдаваясь во власть стихии, томно шептала она. – Вы так бурно, так приятно настаиваете, что перед вашим темпераментным напором… я просто не могу устоять… Я сдаюсь… – прошептала она и, вдруг резко схватив его за руку, быстро увела к себе в комнату…

Хлопнула дверь, щелкнул замок, а мгновениями позже комнату заполнил надрывный голос Александра Серова, который пел, признаваясь кому-то в страстной любви:

Я люблю тебя до слез,
Каждый вздох, как первый раз,
Вместо лжи красивых фраз
Это облако из роз…

Наблюдавшие через неплотно прикрытую дверь за поведением отставного полковника друзья переглянулись, а затем оба прошли на кухню и заглянули в кружку Голицына.

– Вот это эффект! – взъерошив волосы на голове, тихо заговорил пораженный Кукушкин. – Всего в двух безобидных каплях такая мощь, такая сумасшедшая сила! Это же надо! Да ты гений, Виталик, никак не меньше! Я точно говорю! А твоему побочному эффекту цены нет! Представь, если это средство понемногу давать животным: свиньям, овцам или коровам, они же в несколько раз быстрей плодиться начнут. Это же будет сумасшедший прорыв в животноводстве! А если… в воду добавить, в пруд… или озеро, так в них рыбы будет в десять раз больше, чем воды! Это же величайшее открытие в мире, черт возьми! А как ты назвал свою волшебную жидкость?

– Да пока никак. Я еще об этом и не думал, – ответил Артемьев.

– Да? Ну и зря! Пойдем, покумекаем над названием. Я страсть как люблю разные новые названия придумывать! Эта парочка еще не скоро появится, – кивнул головой он в сторону двери Кузовковой.

Друзья возвратились в комнату, и Кукушкин, разливая водку, вдруг предложил:

– Виталик, а давай назовем это снадобье «Омонар». По первым буквам расшифровывается так: «Омолаживающий напиток Артемьева». Звучит, а?! Что-то среднее между ОМОНом и аммоналом. Знаешь, наверное? Есть такое взрывчатое вещество. По смыслу подходит. Это же тоже вроде взрыва гормонов в человеческом теле. Принимаешь?

– Звучит неплохо. Но я думаю, что название не подойдет.

– Это почему? – спросил Кукушкин.

– Какой же это напиток, если такие крошечные дозы так сильно действуют на человека? Напиток происходит от слова «напиться», утолить жажду, выпить что-то в большом количестве. А здесь трудно себе и представить, что произойдет, если кто-то выпьет хотя бы один глоток. Берегись все, что ходит, летает и ползает! Нет, Олег, много его не выпьешь, а потому и название не подойдет.

– Ладно, согласен, – не унимался Кукушкин. – Тогда… давай назовем его как… «Элмар». Эликсир молодости Артемьева! По-моему, звучит подходяще? «Элмар», – повторил он с выражением и сделал артистичный жест рукой. – Благозвучное название, и на слух воспринимается хорошо. А как ваше мнение, добрый гений Артемьев?

– Ну, это уже ближе к делу, – улыбнулся Виталий, – но главное не в этом…

– Я понял тебя, – перебил его Кукушкин, – ты, конечно, как ученый, желаешь продолжить начатый эксперимент и довести его до конца? Я правильно понял?

Они еще немного поболтали, временами поглядывая на часы и прислушиваясь, не хлопнет ли дверь в комнате Кузовковой, а затем Кукушкин осторожно прошмыгнул на кухню и влил в кружку Голицына еще три капли чудодейственного эликсира.

Минут через тридцать пять-сорок в двери напротив снова щелкнул замок, и парочка вновь появилась в коридоре.

Вид у обоих был сильно помятый, но и очень довольный. Кузовкова застегнула одну из пуговиц на халате, а затем, чмокнув в щеку, заботливо поправила Голицыну взлохмаченную прическу.

– Валериан Владимирович, и что вы таким старым-то все время притворялись? – игривым тоном заговорила она – Да вы же ангел небесный! Вы сладкая коврижка с повидлом! Вы живительная вода в моей постылой холодной пустыне! Да я… вас… просто так бы и съела сейчас, как банку клубничного варенья! Вы просто не представляете, как мне хочется сейчас взлететь высоко-высоко, под самые небеса! – и она замахала руками, словно бабочка крыльями, пританцовывая на месте, – и на эту скучную землю совсем не опускаться.

Нет, все, так дальше жить не могу! Завтра же пойду со своим извергом разводиться, – решительно заявила она и тут же, всхлипывая и бормоча что-то под нос, исчезла за дверью своей комнаты. А Голицын, глупо улыбаясь и тихонько напевая «Все выше, выше и выше… тамтам там тарам там парам…» – отправился на кухню.

Хлопнула входная дверь, и в коридоре появился еще один житель квартиры, дрессировщик животных Анзор Кахеладзе с шимпанзе Чи-Чи на руках.

– Ну вот, дэтка, мы с тобой наконец-то и дома, – сказал он, опуская обезьяну на пол и поправляя ей ярко-синюю в крупный горошек юбку. – Сейчас пайдем, моя умница, и пасмотрым, что там у нас с тобой из припасов завалялось, а чего надо прикупить.

Он снял ботинки, сунул ноги в старые тапочки и, взяв шимпанзе за лапу, направился прямиком на кухню.

Войдя в помещение, Анзор увидел незнакомого человека, сидевшего за столом Голицыных и что-то отхлебывающего из кружки. Он в нерешительности остановился, присматриваясь к незнакомцу, а сидевший за столом человек, завидев Анзора, поднялся ему навстречу и заговорил голосом полковника Голицына:

– О, Анзор, дорогой! Здравствуй! Тамар джоба, генацвале! С приездом! Редкий гость ты в нашей квартире. Мы уж скучать по тебе стали.

– Валериан Владымиравич? – изумленно рассматривая соседа, проговорил Анзор. – Так это, оказывается, вы? А я-то сматрю, сматрю и нэ панымаю, кто там за ващим сталом сидит?

– А кто же еще, как не я, – удовлетворенно отозвался Голицын и, подойдя к Анзору, энергично потряс его свободную руку.