Обыкновенный индийский чай, или Странный побочный эффект

– Мама дарагая, что с вами случилось? – рассматривая во все глаза Голицына, проговорил Анзор. – Да вы, Валериан

Владымиравич, памаладэли сразу лет… на пятнадцать! Где ваши драгацэнные борода и усы?

– А… сбрил к чертовой матери! Такие драгоценности мне ни к чему. Ты же сам сказал, что я без них стал моложе.

– О чем гаварить, дарагой! Да я бы вас на улице точно нэ узнал, – расцвел во все лицо улыбкой Анзор. – Паразительная пэрэмена! Нэт, это так оставить нэльзя! Валериан Владымиравич, пять минут пасыдите с Чи-Чи, она сегодня паслушная, как ныкогда, а я мигом до магазинчика далечу. За вашу молодость па чуть-чуть прапустить, это харощий повод! – И он тут же, что-то радостно мурлыкая себе под нос, выпорхнул за дверь.

Голицын, оставшись на время с Чи-Чи, пробормотал, приглядываясь к симпатичной обезьянке:

– Посидеть, конечно же, Анзорушка, посижу. Мы с Чи-Чи старые знакомые. Не правда ли, цирковая любимица? – На что шимпанзе внимательно посмотрела на Голицына и, открыв радостно рот, закивала головой. – А вот чай сегодня просто великолепен, что-то прямо особенное. Такая бодрость исходит от него, такая энергия! Просто снова жить хочется! – погладил он руками себя по груди и с наслаждением отпил из кружки еще глоток.

Обезьяна доковыляла до Голицына и, опираясь руками на его колени и вытянув губы, начала что-то по-своему лопотать.

– Ты хочешь ко мне на ручки, баловница? Ну, иди, иди, красавица моя, – проговорил Голицын, помогая шимпанзе забраться на колени…

Через некоторое время дверь комнаты Кузовковых потихоньку открылась, и в коридоре появилась Нина Петровна. Она облачилась в шелковый светлый халат с крупными красивыми цветами. Волосы ее были уложены в новую прическу, глаза горели, как зажженные свечи, а лицо светилось какой-то загадочной романтической улыбкой. В руках она держала большую банку клубничного варенья.

Нина Петровна готовила Голицыну приятный сюрприз. Она бесшумно преодолела расстояние и осторожно заглянула на кухню. То, что она увидела и услышала, привело ее в полное смятение.

Отставной полковник с налитым кровью лицом, гладя рукой обезьяну по голове, страстно прижимался к ней и говорил уж совсем нелепые слова:

– О, Чи-Чи, моя милая крошка, как прелестно и музыкально твое имя! Чи-Чи, Чи-Чи, Чи-Чи! – произнес он три раза эмоционально на разные лады. – Как нежны и приятны твои дивные пушистые ручки! А как красивы твои длинные шаловливые пальчики! – говорил он, играя мышцами лица и оскаливая зубы, а сам все теснее прижимался головой к шимпанзе. – О, если б ты только знала, красавица, как тревожно бьется мое чувственное сердце! Я, как сухая лучина, весь так и сгораю от охвативших меня пламенных чувств. Уу-ххх! – Голицын зажмурил глаза и, оскалив зубы, громко ими застучал.

– Старик, кажется, наступает кульминация, – азартно прошептал Кукушкин, подсматривая сквозь щель в двери и видя окаменевшую Нину Петровну с банкой варенья в руках и полковника, ласкающего обезьянку Чи-чи…

Сильное смятение и растерянность проступили на лице Нины Петровны. Рот ее приоткрылся, а глаза буквально округлились. Когда же она уловила последние слова Голицына: «О, Чи-Чи, моя милая крошка, как нежны и обворожительны твои чувственные губки», после чего обезьяна завизжала и радостно захлопала в ладоши, лицо Кузовковой исказила сильная злость. Она решительно подлетела к Голицыну.

– Это что такое?! Что вы мелете этой чертовой мохнатой кукле?! – воскликнула она, испепеляя гневными глазами отставного полковника. – Ну ты совсем закобелел, старый мухомор, – переходя вдруг на ты, как бомба, взорвалась Кузовкова. – Баб ему нормальных уж мало, так он за обезьян принялся! Ты забыл, как полчаса назад мне клялся в любви?

Ты забыл, что насчет женитьбы мне напевал? Какие делал заманчивые предложения? Забыл, подлый кобель? – задыхаясь от злости, как из пулемета, выстреливала она слова и поставила банку с вареньем на свой стол.

– Нина Петровна, родная, да мы… по-дружески беседуем, как старые друзья, – тяжело дыша, попробовал отбиться Голицын.

– Ага! Вот, значит, как! – уткнув руки в бока, иронично потрясла головой Кузовкова. – Я пока еще не оглохла и слышала, какие сладкие словечки этой образине ты ворковал.

Лицо Голицына исказила внезапная судорога:

– Прошу не оскорблять это дивное существо! Я… женюсь… на вас обеих! – судорожно выдохнул он.

– Что?! Женишься?! На мне и на этом чудовище? – сорвалась на визг Кузовкова. – Да ты совсем ополоумел, сексуальный маньяк! Что ты несешь?! А ну-ка немедленно отпусти эту образину!

И тут на кухне появился веселый Анзор с пухлым пакетом в руках. От крика Кузовковой лицо его вопросительно вытянулось. Не понимая, что происходит, он с удивлением переводил взгляд с Кузовковой на Голицына и обратно.

– Нина Пэтровна… уважаемая… Валериан Владымиравич, дарагой… что такое? Что здесь случилось?

– Что случилось?! – обернувшись к нему, яростно закричала Кузовкова. – Да этот старый развратник желает жениться на… шимпанзе! Как вам это нравится, Анзор?! А? Вот здорово! Вот потрясающая новость! Представляете заголовки в газетах: «Внимание! Внимание! Светские новости! Сенсация! Отставной полковник Голицын на восьмом десятке лет, бросив спутницу жизни, женился на цирковой шимпанзе по кличке Чи-Чи! Ха-ха! Врачующихся в тот же день обвенчал священник Павианов! Платье невесты было взято из реквизитов цирка, а фату… подарил сам Чебурашка. Родственники невесты из джунглей Африки парализовали работу почты сотнями тысяч поздравительных телеграмм! Ха-ха-ха!»

От этих слов Анзор на какое-то время закаменел на месте, тупо соображая, о чем идет речь.

– Какженыться? На ком женыться? Что вы такое гаварите, Нина Петровна… Это же нэвазможно!

– Это у нормальных людей нэвазможно, – передразнивая Анзора, зло зашипела Кузовкова. – А этому старому кобелю все нипочем. Ты посмотри, как он вцепился в нее, как бульдог в кошку, как он приклеился к ней… к этой лохматой гамадрилле!…

– И женюсь! – рявкнул в ответ Голицын, еще более страстно обнимая шимпанзе. – Обязательно женюсь, завтра же женюсь! И попробуйте мне только помешать! Я вам тут такое… устрою! – погрозил он кулаком.

У Анзора пакет выпал из рук.

– Мама дарагая, мне плохо, – слабым голосом произнес он. – Я, кажется, только что сильна забалэл…

Через некоторое время Валерьян Владимирович Голицын стараниями Анзора и Нины Петровны был опутан бельевой веревкой по рукам и ногам и привязан накрепко к стулу. Во рту у него торчал кляп из тряпки, которой Кузовкова ежедневно стирала у себя со стола. Голицын, извиваясь всем телом и мыча, не переставал предпринимать яростные, но напрасные усилия для своего освобождения, а Нина Петровна Кузовкова, сняв трубку телефона, в это время звонила в милицию.

– Алё! Алё-ё… Это милиция? Записывайте срочнейший вызов! – начала говорить она. – Кто говорит? Я говорю Кузовкова Нина Петровна, соседка. Не Гузовкова, а Ку, Кузовкова. Первая буква «ку». От слова «кузов». Ну, наконец-то поняли! Алё, дежурный! Срочно приезжайте по адресу: улица Бу-ра-кова… Да нет, ну что вы… никакая не Дуракова, а «бэ», то есть «бу», ну от слова «бублик»… Поняли? Какой еще бублик? Да никакой не бублик… ну что вы, в самом деле… Я ж на первую букву слова вам так намекаю… Улица Буракова! Поняли? Да-да, Буракова! Дом номер шерсть!.. Ой, извините, дежурный, я от волнения оговорилась… Дом номер шесть, а квартира тринадцать. Да, именно, тринадцать – чертова дюжина, как говорится. Тут у нас полная чертовщина! В квартире завелся маньяк! Да не какой не коньяк, а маньяк! Ну, поняли?.. Что за маньяк? Старый маньяк, военный маньяк, сексуальный маньяк! Ну я тебе покажу, где раки зимуют, – погрозила Кузовкова пальцем то ли старику, то ли уж обезьяне. – Записали? Ага… Ждем вас. Все, я трубку ложу! Уфф… – шумно выдохнула она.

Виталий Артемьев прикрыл дверь комнаты и печально произнес:

– Ну, компаньон, кажется, мы с тобой доигрались…

Раскрасневшийся Кукушкин только кивал в ответ, вытирая со лба пот.

– Нет, старик, ну какая же сила в этом твоем изобретении! Ты гений, Артемьев! – пытался он успокоить искренне огорченного изобретателя.

Глава четвертая

Кто вызывал милицию?

В коридоре раздались требовательные сигналы звонка. Нина Петровна Кузовкова тут же выпорхнула из своей комнаты и с напряжением в глазах быстро открыла дверь. В коридор энергично вошел рослый, упитанный молодой человек лет двадцати восьми-тридцати в милицейской форме с погонами лейтенанта. На поясе его грозно позвякивали наручники, а рядом с ними висела черная резиновая дубинка. Серьезным командным голосом он тут же начал забрасывать Кузовкову вопросами:

– Кто вызывал милицию? От кого поступило заявление? Которая тут гражданка Грузовкова? Вы Грузовкова? – Соседка поспешно кивнула. – Так, хорошо, – скользнув глазами по Кузовковой, а затем, подозрительно оглядывая коридор, произнес он. – Где виновник преступления? А, впрочем, пока подозреваемый, – закончил он вопросительную тираду и взял в руки дубинку, желая показать серьезность своих намерений. – Где тот самый маньяк, который покушался… на вашу честь, гражданка Грузовкова? Участковый оперуполномоченный лейтенант Бесфамильный… Николай Васильевич, – отработанным движением приложил он правую руку к фуражке.

Кузовкова, напуганная напором милиционера, провела его на кухню, где на стуле, связанный по рукам и ногам, сидел отставной полковник с кляпом во рту, крутя головой и дико вращая глазами. А рядом с виноватым видом дрожал всем телом Анзор…