Егерь Императрицы. Крым

– Ну все, спать.

Усталое тело требовало отдыха. Алексей прошел к укрытому парусиновым тентом центральному строению и протиснулся в свою клетушку. Данила постарался на славу и натащил большой ворох сена. Лешка расстегнул мундир и лег на душистую травяную перину. Спать…

Третью ночевку решили сделать у устья речки Сухой Еланец. Верстах в четырех к северу, у села Федоровское был самый крайний форт всей пограничной линии. Там конный дозор оставался целый день, и, чтобы лишний раз не стеснять гарнизон, на ночевку решили расположиться на природе.

– Вот тут, ваше высокоблагородие, будет самое хорошее место во всей этой стороне, – указал Лужин на большой холм у реки. – Там, наверху, посвежее, чем в низине. Хоть немного, а обдувать нас ветерком будет, да и комаров поменьше.

В камышах у Еланца егеря подстрелили пяток уток. Двух пустили на утиную похлебку, куда закинули прикупленных в селе овощей: мелко порезанную морковь, несколько луковиц, зелень – и сыпанули еще следом несколько полных горстей пшена.

– Для сытости, Ляксей Петрович, – объяснил Егорову Цыган. – Мясо оно мясой, а вот русскому человеку завсегда крупа нужна. Особливо если у него хлебного каравая с собой нет.

– Трех уток приготовили «по-рыбацки» в глине, так же как и запекают в ней на природе после ловли крупную рыбу. Птицу выпотрошили, внутри хорошо промыли и натерли солью. Каждую тушку, даже не общипывая, обмазали толстым слоем глины и положили на жаркие угли. Где-то через час Быков Егор расколол глиняные формы, и все перья от тушки отстали вместе с глиной. Мясо, запеченное «по-рыбацки», было сочным и очень нежным. Того довольно резкого запаха, который эта дикая птица давала в похлебке, здесь и в помине даже не было. Впрочем, егеря, похоже, этого запаха вообще не замечали. Все они наперегонки метали ложками из двух котлов вприкуску с сухарями.

– Ваше высокоблагородие, а это правда, что такие вот курганы, на которых мы сейчас сидим, в седую старину над павшими в битве вождями насыпали? – молоденький солдатик с любопытством смотрел на Алексея.

– Глебка, вот что ты за человек! Ты дашь господину майору хотя бы поесть спокойно? – проворчал Цыган. – У самого, вон, ложка, как у стрекозы крылья, мелькала. Брюхо свое набил, а теперь вот ему историй на ночь захотелось.

– Извиняйте, ваше высокоблагородие, – потупился в землю молодой солдат. – Кушайте, пожалуйста, а я пока пойду лошадей погляжу.

– Да я все уже, – Алексей обтер чистой тряпицей свою ложку. – Сейчас вот чайку маленько пошмыркаю травяного, и совсем уже тогда хорошо будет, – кивнул он на закипающий над костром котелок. – Сиди, Глебка, это хорошо, что у тебя интерес к историческим наукам имеется.

– Вот в этих самых степях, братцы, где мы сейчас поселились, испокон веков жили люди. Все они были хорошими воинами, в основном конными и кочевыми. Приходили сюда издалека, сражались за эту землю, выбивали с нее прежних хозяев, а потом и их выбивали другие. И так сменяли друг друга волна за волной всякие народы. Были тут киммерийцы, скифы и сарматы. Потом пришли с далекого севера готы, которых уже позже выбили гунны. Ну а потом в эти степи хлынули хазары, печенеги, половцы и татаро-монголы. Ну и наши предки, славяне, тоже боролись за эти земли. Кто тут только с мечом, с копьем и саблей не проходил за долгие годы! У некоторых народов, как, например, у царских скифов, действительно были обычаи насыпать над местом захоронения своих вождей или погибших в битвах воинов огромные курганы. В их основании к усопшим клали оружие, украшение, еду и питье в посудах. Даже лошадей, собак и людей умерщвляли и клали рядом. А все потому, что, по их верованиям, все это могло пригодиться умершему в его новой жизни, куда он переходил потом после своей смерти.

– Ой, так это что, так они под нами и сейчас вот эти самые скифы-мертвяки лежат? – поежился солдат. – А это ничего, что мы на их кургане сейчас сидим?

– Не боись, Глебка, – усмехнулся Лужин. – Я ведь уже всем давеча рассказывал ту историю, как их высокоблагородие, еще будучи прапорщиком, от таких же вот страхов нас в Валахии вылечил? Это когда мы там ихнего кровопийцу, графа Дракулу в ночном лесу забоялись. Помните, Ляксей Петрович? Ну вот, и еще раз сейчас повторюсь, что бояться только лишь живых людей нужно, да и не бояться даже, а так, скажем, осторожными с ними надобно быть. А от всей этой колдовщины и от всякого темного зла нас православный крест и святое причастие оберегают, потому как мы есть православное русское воинство и находимся под присягой нашей императрице Екатерине Алексеевне. Правда ведь, господин майор?

– Правда, Федор Евграфович, сущую истину ты говоришь, – улыбнулся Егоров. – Да скифы и сами были хорошими воинами, чать не обиделись бы они на вас, на доблестных русских солдат. И на то, что вы тут с таким аппетитом возле них ужинаете.

А вообще, эта окружающая земля очень богатая на всякие древности. Совсем недалеко от этого места, на правом берегу Буга, и как раз напротив нашего самого крайнего, южного линейного форта, там, где мы свою первую ночевку провели, две тысячи лет назад стоял огромный и богатый греческий город Ольвия. Его даже сам «отец истории» Геродот в свое время посетил.

В этом городе тогда проживало более пятнадцати тысяч человек, и он был обнесен высокими каменными стенами. В нем чеканили свою монету с изображением дельфина, а в его гавани умещалось более сотни больших судов. Представляете?

– Две тысячи лет назад и в этих местах был такой огромный город? Вот это да-а! – удивился Глеб. – Вот бы на эту самую Ольвию да хоть одним глазком взглянуть!

– Какая эта там тебе гречанская Ольфия, – подначил солдата Быков. – Ты хотя бы один рассейский город сам-то своими глазами видал?

– А как же, в уездном Павловске целых три раза на ярмарке с батюшкой и братьями бывал. А уж как в рекруты загремел, так целых полгода в губернском Воронеже на рекрутской станции в ратном обучении состоял, – с важностью ответил молодой солдат. – А еще мимо Белгорода с Харьковом маршевой командой проходил. Так что я города хорошо знаю!

– Тю-ю, – протянул капрал пренебрежительно, – так это все мы когда-то и где-то чего-то проходили. А вот когда ты крепость или же неприятельский город с войском приступом возьмешь, вот тогда и будешь хвалиться то, что всякие города видел. Солдат, брат, он только занятыми городами должон хвалиться. Правда ведь, братцы?

– Ну да, а чего нет-то, – протянули ветераны, прошедшие своими ногами всю Молдавию, Валахию и северную Румелию.

Глава 4. Старый солдат

Утром, на рассвете, наскоро перекусили вяленым мясом и сухарями, запив все это травяным чаем. Пока запрягали лошадей, Алексей сбежал вниз к реке и, стянув с себя доломан, облил тело прохладной водой. В шагах десяти от песчаного мелководья, там, где он мылся, кусты ракитника вдруг дрогнули, и Лешка даже и сам не понял, как он очутился на берегу с пистолем в руках.

– А ну, кто там есть, выходи с поднятыми руками, не то пальну!

– Не стреляй, старшой, выхожу я! – послышался глухой голос, и из зарослей на прогалину в кустах вышел седоусый, худой дед в рваном кафтане. Одна рука его была раскрыта, а вот другой, приподнятой вверх, он сжимал пехотную фузею. С холма стремглав скатился десяток егерей и взял деда со всеми этими кустами на прицел.

– Ого-о, какие у нас люди! – протянул удивленно Лужин. – Ваше высокоблагородие, вы не узнаете деда?

Лешка всмотрелся в стоявшего перед ним.

– Да это же наш проводник! Вспомните, я его еще как знающего реку с хутора для переправы через Буг привел, когда мы сюда два года назад с Валахии заходили. Он тогда еще от серебра отказался, а вот фузею с собой забрал.

– Теперь вспомнил, – кивнул Алексей. – Кто там еще есть в кустах? Быков, а ну гляньте-ка с ребятами, да только осторожно!

– Только не стреляйте, внук там мой! – хрипло произнес дед. – Мишаня, выходи из кустьев тихонько, только не дергайся! И мушкет свой в лодке оставь!

Из ракитника показался белобрысый паренек, которому на вид можно было дать лет четырнадцать.

– Лодка там, ваше высокоблагородие, старая и вся битая, – доложился вынырнувший из кустов Быков. – Вот в ней чего было, – и он протянул Алексею весьма потертый, облегченный мушкет с фитильным замком.

– Ого, вот это, я понимаю, старина! – удивился Лешка, осматривая весьма редкое оружие. – Неужто вот такой еще и стреляет?

– Заряжается медленно, – проскрипел дед. – Я руки-то опущу, старшой?

– Федор, ты покамест фузею забери у него и нож, – кивнул Егоров на выглядывающую из кожаных ножен на поясе костяную рукоятку.

– Как зовут-то тебя, дед, и от кого вы здесь прячетесь? Ваш же хутор вроде как на той стороне реки?

– Нет больше того хутора, – глухо ответил тот. – Спалили его окаянные намедни, вместе со всеми, кто там был, – и протянул свою фузею Цыгану.

– Как так? – удивился Алексей. – Столько лет на Очаковской стороне этот хутор стоял, и вдруг на тебе.

Дед стоял молча, понурив голову. И в этой фигуре с безвольно опущенными руками, уже безоружной, было столько искреннего горя и отчаянья, что беседующие между собой егеря, рассматривавшие старинный мушкет, все разом притихли.

– Деду Дорофеем кличут, – паренек вышел чуть вперед, словно прикрывая своей спиной старика. – Мы с ним одни остались, всех басурмане посекли, а мы в это время на ловле были. Как дым увидели с реки, так к себе подгребли, а там уже никого в живых нет. Вот только лишь ружья из тайника забрали и похоронили всех, – и он, не сдержавшись, всхлипнул. По чумазым щекам паренька сбегали вниз две дорожки от слез.

Алексею стало не по себе.

– Извиняйте, люди добрые, не знали мы про ваше горе. Пойдемте к нашему костру. Лужин, у нас там еще чего-нибудь на перекус осталось?

– А как же, найдем, вашвысокоблагородие, – отозвался Цыган. – Глебка, а ну-ка давай бегом на курган! Там Илья со Степаном оставались прибраться, так пусть они пока не спешат, мы еще здесь маненько задержимся. И съестного еще пусть из переметных сум достанут!

Молодой солдат понятливо кивнул и понесся в сторону кургана.

– Пойдемте, перекусите у нас тем, что Бог послал, – позвал беженцев Алексей. – И оружие им, братцы, верните. Верните, верните, – нахмурился он, видя, что Лужин не спешит с исполнением приказа. – Не видишь, что ли, сам по людям, Федя, что не по нам эти стволы будут стрелять.

Большого изобилия в еде уже не было, но на перекус ее двум людям вполне даже хватило.

– Господин офицер, дозвольте к вам обратиться? – дед Дорофей подошел к стоящему в стороне от всех Алексею.

– Обращайся, – Лешка внимательно посмотрел на пожилого человека.

– Внук у меня. Это последнее, что в этом мире мое осталось. Ради него только мне жить теперь надобно, – горько вздохнув, проговорил он. – Не было бы Мишани, к Очакову бы пошел с ружжом. Трех али четырех турок точно бы приземлил, а так, видать, повременить пока с этим придется. Я слышал, что вы в Николаевской сами стоите, рыбаки с левого берега вашу рать шибко хвалили. Говорят, не забижают местных людей и воины хорошие. Османам, дескать, не раз уже от вас доставалось. А сегодня вот я и сам в этом убедился. Видно же сразу, что воинство справное. Просьба у меня к вам будет, господин охфицер, возьмите нас к себе. В солдатчину-то чтобы пойти, мы с внуком не годимся, но вот полезными быть – это могем. Птицу, дичь с ним добывать будем, рыбалить опять же, ну и так, по хозяйству ежели где, тоже ведь вам пригодимся? Я, вон, за эту жизнь две свои хаты и еще две для детей вот этими самыми своими руками построил, – показал он мозолистые ладони. – Вы не смотрите, господин охфицер, что я весь седой и шибко высохший. Глаз-то у меня зоркий и рука еще пока твердая, – и он неожиданно ловко выхватил из-за спины фузею.