Егерь императрицы. Гром победы, раздавайся!

На топчане лежал бледный человек. Рядом на скамейке стоял деревянный таз с мутной, темной водой и какими-то тряпками. Капрал выбил искры на трут, и раздув осветил весь этот угол.

– Ах ты, Дрэгос, Дрэгос, – сказал с укоризной Алексей, рассматривая лежащего перед ним хозяина предоставленного егерям дома. Стянув часть покрывала, он покачал головой. Темная опухшая рука валаха была завернута в окровавленные тряпки. В тазике, в багрового цвета мутной воде лежали какие-то грязные лоскуты.

– И вот еще, вашвысокоблагородие, – один из егерей, зайдя в дом, протянул Егорову короткий кавалерийский карабин. – Мы его в сарае нашли. Глядим, а там сено как бы недавно разворошенное. Вилами туда потыкали, а там вона чего звякнуло. И вот еще что рядом лежало, – стукнул он по оголовью длинного широкого кинжала – бебута. – Так-то добрый османский клинок.

– Да такой же разбойник, как и те! – зло выкрикнул стоящий рядом капрал. – Вздернуть его надо, днем он вам улыбался, а по ночам ружжо свое заряжал и клинок точил.

При этих словах пара егерей дернулась в сторону раненого, а одна из валашек громко взвыла. За ней следом разревелись и дети.

– Отставить! – громко скомандовал Алексей. – Тут я буду решать, что, с кем и когда делать! Капрал, бегом в наш дом, зови сюда лекарей Устинова и Стринадко. Пусть они все свои причиндалы с собой захватят. Да-а, и пару светильников еще пусть возьмут. Здесь с одним темно уж больно. Всем остальным из хаты выйти! И местных тоже выведите, чтобы не мешали, – кивнул он на толпящихся у дальней стены валахов.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, виноват! – вытянувшись по стойке смирно, гаркнул капрал и пулей выскочил за дверь. Вслед за ним, подталкиваемые егерями, вышли и все валахи.

– Господин, семья, дети, не убивать, – приподнявшись с топчана, прошептал раненый. – Меня убивать, жена, дети нет вина. Я не хотеть зла, я говорить – не нападать на русский солдат. Но Марку – он сказал: надо напасть, русский мало, а их добро очень много.

По бледному лицу Дрэгоса градом тек пот, все его тело дрожало. Было видно, как тяжело валаху дается эта его речь.

– Лежи, никто не будет убивать твою семью, – вздохнув, сказал Алексей. – Да и ты уже свое получил, и похоже, что сполна. Ответь мне только на вопрос, Дрэгос: кто такой Марку и его люди, и откуда у них столько оружия?

Раненый в изнеможении упал на топчан, собрался с силами и через минуту снова горячо зашептал:

– Марку есть сотник арнаутов. Он долго служить господарям Александру Ипсиланти и Маноле, османам и русским. Но потом что-то произойти, он уйти с частью людей со своей службы и стать сам себе хозяин.

– Все понятно, я примерно так и предполагал, – проговорил негромко Егоров. – Как видно, по этой причине и стойкость в отряде при нападении. Отсюда неплохое оружие, амуниция и одежка. Ладно, прощай, Дрэгос, это твое, теперь мы с тобой в расчете, – и, положив на скамью столбик мелких серебряных монет, вышел из хаты.

К дому с большой кожаной сумкой и со светильниками в руках подошли лекари.

– Там, на топчане, в углу раненый из местных лежит, – кивнул себе за спину Егоров. – По-моему, ему руку ружейной пулей раздробило. Вы поглядите, ребятки, что там с этим можно поделать, – и пошел к месту прежнего квартирования отряда.

Через четверть часа из дома раздался громкий, истошный вопль. Одна из стоящих в толпе валахов баб кинулась к двери.

– Куды?! – Капрал с одним из егерей перехватили ее и оттащили от двери подальше. – Не велено никого вовнутрь пущать! Понимаешь, что я тебе говорю? Не боись, там лекаря наши трудятся!

Вскоре открылась входная дверь, на крыльцо вышел Онисим и выплеснул вбок кровь из бадьи.

– Вы это, вы прикопайте ее, что ли, где-нибудь, – сунул он капралу матерчатый окровавленный узелок. – Нехорошо как-то, ежели собаки али какой другой зверь будет таскать.

Служивый развернул узелок, и стоящая рядом с ним баба осела прямо в грязь. Из ткани на свет божий смотрела человеческая пятерня.

– Ну а чего мы с Веней тут вообще поделать-то могли? – сказал, словно бы оправдываясь, лекарь. – Там обе кости в локте совсем пулей раздробленные. А все главные жилы так и вообще полностью перебиты. Кровь из нижней части руки совсем по ним не проходит. Черная она уже стала, мертвая, эта кровь, с эдаким гнилым запахом. Еще немного – и по самое плечо бы пришлось руку резать, а так вон, хоть какая-то культя останется. Главное, что жить будет! Через пару дней совсем бы от огневицы вусмерть сгорел, – и, зайдя в дом, с силой захлопнул за собой дверь.

– Ну да, без руки крестьянину та еще эта жизнь, – пробормотал капрал и, осторожно закрыв пятерню тканью, сунул узелок в руки егерю. – Митроха, иди-ка ты это, прикопай ее, что ли, где-нибудь на задах. Небось, и сам только что слышал: не дело это, когда человеческую плоть зверь грызет.

Уже в сумерках на хутор прискакали посланные на лесную дорогу.

– Господин полковник, на лесном хуторе были застигнуты пятеро! – доложился командир дозорной роты. – Сдаваться они не захотели, так что пришлось их там же отстреливать. Наших двоих, гады, подранили, вот ребятки на них-то и озлобились. В плен никого не взяли. Вы уж извините, теперь нам и допросить-то выходит, что некого.

– Ладно, поручик, что нужно, я и сам уже узнал, – махнул рукой Алексей. – Их там, в логове, гораздо больше должно было быть. Следы вокруг посмотрели?

– Так точно, – кивнул Осокин. – Лесом все остальные, по самой чаще от хутора уходили. Сержант Лужин говорит, что если по следам судить, то десятка два – это уж точно – их там было. И чего эти с остальными не пошли, непонятно. То ли они около раненого оставались, то ли еще чего. Бог их знает. У одного из той пятерки вроде как нога прострелена. Кстати, у него и одежка и оружие гораздо лучше были, чем у всех остальных, – и он передал в руки полковнику турецкий кылыч в богатых, отделанных серебром ножнах.

– Да, смотри-ка, хорошая сабля, – покачал головой Алексей, обнажив клинок. – Такую не менее чем сотнику пристало иметь. Ты не находишь, Тимофей?

– Да, может, даже и повыше, господин полковник, – согласился с ним Осокин. – Я вот такую же у командира такима [2 - Эскадрон.] под Фокшанами отобрал. Тяжеловатая она, конечно, но зато рубит не хуже, чем янычарский ятаган. Эх, жаль, все-таки остальные удрали. Мы бы и рады были по их следам пробежаться, да ведь вы же велели засветло возвращаться, а там, в лесу, уже и не было видно ничего.

– Все верно, поручик, – кивнул разведчику Егоров. – Нечего нам на них время тратить и жизнями своих людей рисковать. Неопасные они уже теперь, основной костяк их ватаги выбит, а все остальные по округе разбредутся, так их или же наши, или турки потом все одно кончают.

– Ваше высокоблагородие! – в хату протиснулся Лужин. – Мы с казаками всех коней наших собрали. Не побили их эти злыдни, просто всех на волю отпустили. – В лес-то с ними, в самую чащу, ну, ведь никак же не зайти, – частил радостный Цыган. – И Орлик там ваш тоже был. Вон он, у крыльца уже стоит.

– Ну, вот и ладно, – вздохнул облегченно Алексей. – Хороший конь, умный, и детвора моя его шибко полюбила. Так, Тимофей, Федор, передайте всем: ночуем здесь, а рано поутру выезжаем. Коней вы много с собой пригнали, так что будем их почаще в санях менять.

Глава 5. Бырлад. Весеннее стояние

Весть о прибытии отряда полковника разлетелась со скоростью молнии по всему Бырладу. Заляпанных грязью путников встречали, кроме егерей, драгуны, мушкетеры пехотных полков и гренадеры фанагорийцы. Распутица надежно отрезала третью дивизию Суворова у вышедшего из берегов Серета от всей остальной русской армии. Две недели уже не поступало сюда никаких вестей с «большой» земли. Не было и подвоза провианта.

– Братцы, Карпыч, Карпыч приехал! – Пара десятков седоусых егерей тискала в своих объятиях отставного солдата. Расталкивая их, к ветерану пробился пожилой унтер.

– Ванька, ты?! – крикнул он, кидаясь к Зубову.

– Живой, живой, старый пень! – крикнул тот в ответ, тоже бросаясь навстречу сержанту.

– А я уж думал, не увидеться нам с тобой более, – расчувствовавшись, смахнул слезу со щеки инвалид. – Ну, вот куды уж мне, да с моей-то культей?! А вот же гляди, Макарович, и опять мы с тобою вместе. Прямо как и не было энтих самых шестнадцати долгих годков!

– Бра-атка! Не верю я, что это ты! – Макарыч все не выпускал из своих объятий друга. – Да как же это ты вдруг здесь-то оказался?! Ты же ведь в поместье вместе с Потапкой сейчас должо-он обретаться? Ах, Федька! Ну и зараза! И ведь ничего мне не сказал, ирод, про тебя! Где теперяча эта черная шлында прячется?! – и он обернулся, выискивая среди людей Цыгана. – Иди, иди сюда, стервец! – наконец заметил он в толпе смуглое лицо Лужина. – Я вот тебе сейчас весь твой чуб на клочки-то повыдергаю!

– Илья Павлович, принимай раненых! – заметив подходящего к повозкам полкового врача, распорядился Егоров. – Трое их тут у нас. Тяжелых никого среди них нет, но в дороге растрясло порядком ребят. А это к тебе в помощь из Херсонского госпиталя два новых лекаря прибыли: Устинов Венедикт и Стринадко Онисим, – представил он Дьякову молодых медиков. – Господин Войнович их лично рекомендовал, говорит, что смышленые они парни. Вот, в дороге уже и боевое крещение даже приняли.

– Господин полковник, вас хоть не оставляй одного, ну ведь никак без приключений не обойдетесь, – покачал головой Живан, наблюдая, как подлекари перекладывают из саней на носилки раненых. – Лужин ведь как чувствовал, что поскорее нужно обратно скакать. Весь грязный, исхудавший к нам с дороги прибыл, и так ведь он сам смуглый, а тут и вообще, словно бы арап, почернел. Прискакал только и сразу кричит вместо доклада: «Быстрее, быстрее отряжайте людей, господин подполковник! Место там, где наши сейчас остались, совсем нехорошее! Худое шибко место! Нужно поскорее к Ляксею Петровичу возвращаться!»

– Ладно, все обошлось, – устало вздохнул Алексей. – Теперь-то, считай, что уже дома. У вас-то как тут? В полку все ли в порядке? С турками стычек не было?

– Да в порядке, а чего нам? – пожал плечами Милорадович. – Боевых действий по причине крайней распутицы никаких уже давно не ведется. Воюем мы лишь с грязью, со вшами да с неустроенностью. Дозорные десятки уходят сейчас в поиск, словно бы на каторгу, а по возвращении долго еще отмыться не могут. И когда уже тут только все подсохнет, вот же всегда здесь на юге с этим такая беда. С моря постоянно сырой воздух сюда задувает, земля только вот от снега освободилась, а еще ведь и дождь вторую неделю непрерывно идет. Только за порог хаты шагнешь, а там каша. Все малые ручьи сразу полноводными реками стали, а каждая лужа как озеро. Потому и учебу мы ведем на месте, в местах квартирования плутонгов. А так, собственно, все как обычно, ничего интересного здесь не происходит. Изредка если только кто по местным злачным местам побродит, напьется там да подерется сдуру. Ну а потом, как и положено, неделю выгребные ямы в месте постоя чистит. Но это уже, как я сказал, редкость. Александр Васильевич периодически всем проверки устраивает, фанагорийцы чего-то учудили недавно, так два дня в полях, в грязи по колено строевыми экзерциями занимались. К нам у него серьезных замечаний никаких не было, так что, думаю, не стыдно будет по прибытии представляться. Ну да ты и сам скоро у него все узнаешь, он вот только на неделе про тебя спрашивал, уточнял, когда ты вернуться к полку будешь должен.

– Понял, сегодня же как только приведу себя в порядок, так сразу же и пойду, – сказал Егоров, сбивая комья грязи с сапог. – Так-то вот неудобно неухоженным к генералу являться. Александр Васильевич, он ведь аккуратность и порядок во всем уважает.

– Вашвысокблагородие, вы уж не обессудьте, обожди маненько вот тут вот, на этой скамеечке, поет пока барин, – Прошка чуть подвинул лавку подальше от входа, – чтобы вам не дуло, а то ведь сыростью так и веет с улицы, – пояснил он Алексею.

За дверью личных покоев генерала слышалось громкое пение. У Суворова была каждодневная привычка послеобеденного чая петь по нотам духовные концерты Бортянского и Сартия. Продолжалось это обычно у него не менее часа. Петь духовные песни Александр Васильевич очень любил, мог он и прислуживать вместо дьяка в храме. Голос при этом имел сильный, глубокий и басистый.

Наконец за дверью все стихло и денщик выскочил из соседней комнаты с ведром ледяной воды и медным тазом в руках.

– Прошка, ну где ты там бродишь? – донеслось из комнаты, и Дубасов, распахнув дверь, нырнул вовнутрь.

Через пару минут послышалось фырканье и довольные выкрики:

– Лей, лей, не жалей, чтобы водица по всей спине ручейками текла! Ах, как же она хороша! Ах, какая она ледяная-то у тебя нынче! Ну ты и угодил мне сегодня, Прошка! Стопочка тебе за ужином полагается. Ну, все, все, ступай теперь, разотрусь насухо и сейчас же одеваться буду. А ты мне адъютанта с письменными делами покамест позови!

– Барин, там полковник егерский, Ляксей Петрович который, он твоего приема в горенке ждет, – пробасил Прохор. – Может, он раньше того адъютанта к вам зайдет? Давно ведь там сидит, все ваши песни уже выслушал.