Драгун. На задворках империи

– Отходим! Быстрее вниз! – крикнул выскочивший из башни Кравцов. – Уходим, Гончаров! На лестницу бегом! Персы напирают, не удержат их долго!

– Я ребят тут, вашбродь, не оставлю. – Тимофей упрямо мотнул головой. – Вместе сюда пришли, вместе и уйдём. Помогай! – крикнул он показавшимся в проходе драгунам. – Лёнька, ко мне! Иван, ты Васильевичу подсоби.

Спуск по шаткой штурмовой лестнице был ещё более трудным, чем подъём по винтовой. Наконец спускавшийся первым Блохин подхватил Калюкина, перекинул его через спину и потащил прочь от стены. Вслед за ними шёл, пошатываясь, и Гончаров. Так же как и они, сотни солдат несли на себе своих товарищей, раненых и убитых, многие сотни их ковыляли, зажимая раны. Сотни так и остались лежать там, где их настигла смерть.

Глава 6. Через ледяные горы

– …Мо?лим Тя?, Преблаги?й Го?споди, помяни? во Ца?рствии Твое?м правосла?вных во?инов, на бра?ни убие?нных, и приими? и?х в небе?сный черто?г Тво?й, я?ко му?чеников, изъязвленных, обагренных свое?ю кро?вию, я?ко пострада?вших за Святу?ю Це?рковь Твою? и за Оте?чество… – слышались молитвенные напевы полковых священников. Батюшки, идя вдоль выложенных на землю рядов погибших, помахивали кадилом. Пахло ладаном.

– Как живые Ванечки наши лежат, – прошептал Блохин. – Пришли вместе, так же вместе и уходят.

– …Водвори? и?х в со?нме сла?вных страстоте?рпцев, добропобе?дных му?чеников, пра?ведных и все?х святы?х Твои?х. Ами?нь, – заканчивая молитву панихиды, возвысил голос отец Феофан.

Шеренги драгун, где стояли и нижние чины, и господа офицеры, повторяя слова молитвы, перекрестились. Так же как и нарвцы, провожали своих боевых товарищей в последний путь все полки и батальоны осадного русского корпуса. Потери у него были огромные, только из отправленных на штурм четырёхсот шестидесяти трёх нижних чинов Тифлисского мушкетёрского полка назад возвратилось сто девяносто четыре. В остальных полках потери были столь же чувствительны. Но важнее всего был нравственный гнёт, который охватил войска Гудовича. Неудачный штурм, большие потери, холод, лишения, участившиеся болезни и отсутствие хорошего припаса – всё это подрывало боевой дух и силы солдат.

– Хороните! – Самохваловский махнул рукой. – Владимира Францевича и офицеров с этого края кладите.

На укрытые сверху старыми епанчами ряды упали первые комья земли.

– Прощайте, братцы. Царствие небесное вам всем. Вечная память! – прошептал Тимофей и, бросив горсть, размашисто перекрестился.

– Засыпа-ай! – разнеслось по полю, и заработали стоявшие с лопатами солдаты.

– Караул, гото-овьсь! Пли! – Командир первого эскадрона взмахнул саблей.

– Бам! – ударил раскатистый ружейный залп прощального салюта. Размешивая сапогами грязь, в лагерь потянулись вереницы солдат.

– Пойдём, Иванович, – позвал отделе?нного командира Кошелев. – Посидим, помянем ребяток. Нужно ещё в лазарет будет сбегать, хотел я горячего Кольке с Елистраткой передать, там ведь такая суматоха сейчас творится, просто жуть. Не до кормёжки бедолаг, ладно хоть, бадейки с водой выставили. Лазаретные служители с врачами и лекарями раненых беспрестанно пользуют. Ну а те, кто не лежачий и чуть покрепше, самых слабых страдальцев сами водой поят.

– Пойдём, Васильевич, – проговорил со вздохом Тимофей. – Это ты прав, у меня ведь совсем из головы всё вылетело, надо будет за ранеными ребятками нам приглядеть. Им-то ведь вдвойне тяжелее сейчас в лазарете. К врачу напрямую не подойдёшь, значит, нужно будет к лекарям, серебро немного им дадим, чтобы внимание к Елистрату и Кольке было. Глядишь, и поправятся быстрее.

– Это можно, – согласился Кошелев. – У меня в артельной кассе ещё пять рублей с пятиалтынным осталось. А вот едоков сейчас в отделении мало. Спаси, Господи. – И, остановившись, размашисто перекрестился.

Ели в этот раз молча, хмельное на поминовении потреблять было не принято, да и откуда ему было взяться в осадном лагере? С крепостных стен нет-нет да и раздавались пушечные и ружейные выстрелы, русские в ответ не стреляли.

– Куражатся. – Чанов кивнул в сторону Эривани. – Как же, герои, русское войско разбили.

– Не разбили, а отбили, – поправил его Гончаров. – У них потери, небось, никак не меньше нашего, да вот только за стенами они остались сидеть, а мы вот опять в поле.

– Что начальство-то говорит, Тимофей Иванович? – поинтересовался Ярыгин. – Будет ещё один штурм али всё, в Тифлис начнём собираться?

– Да я до большого начальства ведь не допущен, – хмыкнув, ответил Гончаров. – Капитан Самохваловский командование над обоими эскадронами за майора Кетлера принял, пока подполковника Подлуцкого нет. Довёл он до нас только указание генерал-фельдмаршала, чтобы к новому штурму готовиться. А как готовиться, когда в полках половинная убыль людей, а весь осадной припас, что под стенами был брошен, персы сразу спалили? Это теперь надо заново всё войско устраивать, лестницы по новой колотить и плетни с фашинами ладить. Артиллерия все ядра расстреляла, а из патронов у солдат только те, что с собой. А если вдруг опять долгий бой? Не знаю я, братцы, сомневаюсь, что Гудович на новый штурм решится. – Он покачал головой. – Хотя отомстить за ребят не мешало бы. Да и там, в городе, двое наших остались, так ведь и не смогли мы их вынести и честь по чести похоронить.

– Никак не возможно было их, братцы, вытащить, – проговорил виновато Чанов. – Мы ведь с Ванями уже примеривались, думали, ну всё, сейчас Макара с Герасимом себе на спины положим и вынесем. А тут наши в отступ резко пошли, и в дверь дома толпа ханцев давай с саблями ломиться. Хорошо хоть, пистоли заряженные при себе были, ох и выручили. Хлопнул из обоих, и ребятки пульнули да бежать во двор, а там через забор на соседний. Насилу от погони оторвались. Эх, нам бы минуту хотя бы одну лишнюю, мы бы их точно унесли, глядишь, и Ванюшки живыми бы остались, пока в лагерь покойников выносили.

– Ладно, чего ты, не винись. – Сидевший рядом Кошелев толкнул его плечом. – Такая она, значит, у них судьбинушка. Что уж тут поделать, брат, война, война-злодейка.

Последующие три дня подразделения осадного корпуса провели в подготовке к новому штурму, опять колотили лестницы и готовили фашины, чтобы заваливать ими ров, плели из прутьев плетни и собирали в кучи всякий хлам, оставшийся от предместий. Гудович приказал делать это демонстративно, дабы осаждённые видели решимость русских продолжить осаду. Артиллерии выдали последние ядра и порох, и она начала опять время от времени постреливать. С Эривани в ответ также раздавались выстрелы, ханские и персидские воины патроны нарочито не жалели. Воинственно голося на стенах, они потрясали копьями с нанизанными на них головами и скидывали их вниз.

– Пленных порубили али покойников обезглавили. – Чанов скрипнул зубами. – А что, коли поведёт Гудович на приступ, так и пойдём. Пощады тогда пусть не просят!

Граф же вновь в своей привычной манере принялся письменно увещевать коменданта о сдаче. И это после всех прошлых посланий, что уже были до штурма. Вот отрывок из него: «…Если вы надеетесь, что после первого штурма я с войсками отступлю от Эриванской крепости, то в противность такого ожидания могу вас уверить, что надежды вас обманывают. Едва пятая часть войск, со мной находящихся, была на штурме. Из числа же бывших на стенах знают уже дорогу в крепость. Итак, верьте моему слову, что с храбрыми войсками удобно могу предпринять я второй и третий штурмы. Верьте также и тому, что скорее сам лягу под стенами, нежели оставлю крепость». Но на последнее у Гудовича не хватило решимости. Ответа он, кстати, из Эривани опять не дождался. Между тем землю начали накрывать холода, зима в этом году в Закавказье была ранняя и суровая. Горы, отделявшие Эриванскую и Памбакскую области, были буквально завалены снегом, и ни один обоз попросту уже не мог пробиться к осадному корпусу из Грузии. Почти две недели ещё держал фельдмаршал крепость в блокаде, но получив известие от высланных дозоров о полном закрытии перевалов, Гудович приказал начать сборы для отхода в Тифлис. В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое ноября основное военное имущество, раненые и больные были собраны к главному лагерю, а к тридцатому поступила команда собраться там же и всем войскам.

– В чём дело, Гончаров, почему трёх вьючных у тебя вижу?! – спросил строго у командира отделения Кравцов. – Велено было всех лошадей из отделений, что без всадников, в обоз отправлять, кроме одной.

– Ваше благородие, так две это для наших раненых, – ответил тот, пожимая плечами. – Драгун Еланкина и Балабанова. В лазаретном обозе сейчас мест не хватает, так что мы, как только в горы зайдём, на этих лошадей их посадим.

– А отправил в обоз сколько? – поинтересовался исполняющий обязанности командира эскадрона.

– Пять, ваше благородие, – доложился Тимофей. – Забрать бы их, конечно, лучше оттуда. Всё-таки строевые они кони, для тягла не больно приспособлены. Не углядят ведь за ними в обозе, падут. Как же потом драгунам да без коней? А вот для нас, для тех, кто в строю, если одвуконь идти, то и переход гораздо лёгким будет. Будем их попеременно, как только утомятся, менять.

– Уж больно умный ты, как я погляжу, Гончаров, – нахмурившись, проворчал штабс-капитан. – А по корпусу приказ дан – ничего врагу здесь не оставлять, или порушить всё, или в Тифлис вывезти. Вот и выкручивайся, как хочешь.

– Бум! Бум! Бум! – громыхнули дальние взрывы.

– На осадной батарее мортиры уничтожают. – Копорский кивнул на дальний курган у Эривани. – Пойдёмте, Павел Семёнович, к шатру, пока его не свернули. Там должны уже чай заварить, унтеры, небось, и сами тут с увязкой вьюков разберутся.

Офицеры пошли в сторону сворачиваемого лагеря, и поручик, обернувшись, погрозил кулаком Гончарову.

– Ярыгин, зараза! – рявкнул Тимофей. – Я тебе говорил, отведи двух коней ближе к ручью? Почему, оболтус, ты это не сделал?!

– Тимофей Иванович, ну чего ты, маненько только не успел, – запричитал Стёпка. – Ну кто же это знал, что их благородия так рано с проверкой пойдут? Ещё ведь и вьюки толком даже не навязали. Да, может, и не надо их к ручью-то гнать, а? Ну ведь сопрут их там пехотинцы. Чего же, стоять, что ли, с ними, сторожить их всё время?

– Да теперь-то уж пусть здесь стоят. На Зорьку много тяжести не грузите, лучше все бурки и полог к её седлу приторочьте. Пока что во всём уставном поедем, а в горах начальству уже не до внешнего вида будет. Ох, чую, намаемся мы с этим переходом. Позапрошлогодний, из Баку, прогулкой покажется.

Двадцать девятого ноября подошли те силы, которые стояли заслоном на реке Гарничай, а тридцатого, как только рассвело, колонна русских войск двинулась на север. В арьергарде, прикрывая колонну, шли борисоглебские и нарвские драгуны, а с ними ещё и два казачьих полка. Первый день вражеской конницы не было. Как видно, эриванский комендант опасался устроенной русскими ловушки и вслед за отходящими свои силы до поры до времени не посылал. Только лишь на вторые сутки пути, когда авангард уже подошёл к горам, в снежной пелене позади бахнуло несколько выстрелов, и вслед за парой десятков казаков в просвет вынеслось вдруг около трёх сотен ханских всадников.

– Спешиться! – рявкнул Самохваловский. – Эскадроны, фронт в две шеренги, становись! К бою! Примкнуть штыки!

Щёлкали клинки, вставая в крепления ствола, а глаза уже выбирали, куда стрелять.

– Це-елься! – скомандовал капитан. – Первая шеренга, огонь!

Семь десятков ружей громыхнули, а их хозяева уже высыпали порох в замки из только что скусанных патронов.

– Вторая шеренга! – Облако от сгоревшего пороха отнесло в сторону, и Самохваловский взмахнул саблей. – Огонь! – Ещё залп – и в накатывавшей конной массе появились прорехи.

«Успеваем, как раз должны зарядиться, – мелькнуло в голове. – А вот вторая уже точно нет».

Проталкивая резким движением пулю шомполом, Тимофей даже не стал его ставить на место, а попросту воткнул в снег. Щелчок курка. Готово! И он совместил мушку с целиком на нёсшемся прямо на него всаднике. Ну же! Команда?!

– Огонь!

Указательный палец надавил на спусковую скобу. Грохот, яркий язычок пламени и удар приклада в плечо. А теперь чуть присесть и штык под углом вперёд.

Так же, как он, сделала это и вся первая шеренга. Вторая за спинами вытянула дула со штыками над её головами. На этот частокол из стальных клинков выскочило из порохового облачка около полутора сотен всадников.

– На! На! На! – резкий укол, укол, ещё укол. Штык ударил остриём лошади в морду, взвизгнув, она шарахнулась вбок, и сабля её хозяина чуть-чуть не достала до русского.