Драгун. На задворках империи

– Недалече стреляют, – проговорил, вслушиваясь, Зимин. – Похоже, как раз у брода. Кто же это?

– Вот сейчас и узнаем, – процедил сквозь зубы Кравцов. – На нашем объездном участке, господа, идёт бой, и уклониться от него нам никак нельзя. Пётр Сергеевич, – обратился он к Копорскому. – Бери своих фланкёров и трубача, скачите вперёд авангардом, а мы следом за вами. Если силы неравные и у неприятеля огромный отряд, сигнал для ретирады дадите и будете на прикрытии.

– Слушаюсь. – Поручик козырнул. – Четвёртый взвод, ружья из бушматов долой! За мной, рысью!

Три десятка всадников отделились от основного отряда и понеслись по дороге.

«Казачий разъезд с персами схлестнулся, колонна егерей место дислокации меняет или это фуражирский обоз грабят? – мелькали мысли в голове у Тимофея. – Скоро увидим, в любом случае впереди кипит бой, и одна из сторон там наша». Он дал шенкелей Зорьке и вслед за Копорским выскочил на прямой участок дороги.

– Всё-таки фуражиры!

Около речки, составив повозки в некое подобие круга, от крутившихся вокруг на конях и спешенных всадников отбивался небольшой русский отряд. Сейчас бой шёл уже внутри импровизированных укреплений. Среди повозок мелькали фигуры, громыхали выстрелы, и до драгун долетали приглушённые расстоянием вопли.

– Побьют наших, вашблагородие! – выкрикнул, волнуясь, Тимофей. – Уже внутри бой идёт! Всем бо?шки сейчас порубят, гады!

Сознание выхватило из памяти картину нападения месячной давности. Бьющаяся в конвульсиях Чайка, толпа орущих бородачей, крики, выстрелы и катящаяся на обочину голова Антипа, разбрызгивающая кровь.

– Бей их, ребята! – рявкнул он, не дожидаясь команды, и дал Зорьке шенкелей.

– Взвод, вперёд, в атаку! – скомандовал уже за его спиной Копорский.

Ружьё в конной сечи было бесполезно, и, сунув его в бушмат Гончаров выхватил из ножен саблю.

– Ура-а! – Три десятка всадников обрушились на не ожидавшего нападения врага. Первого бородатого воина Тимофей срубил с ходу, сзади. Сабля ещё не успела просечь ему хребет, а он уже, вырвав её, ударил боковым хлёстом второго. Опытная Зорька каким-то образом умудрилась отскочить, и остриё копья третьего прошло впритирку у самого бока. Резкий взмах, удар – и в руках у ханца остался лишь обрубок древка. Ещё один удар – и он валится с лошади с рассечённой головой.

– Подмогу! Подмогу! Прошу подмогу! – выдувал сигнал трубач, а три десятка фланкёров рубились с опешившими от неожиданности ханскими конными. Находящиеся внутри укреплений из выставленных повозок солдаты ободрились и с воинственным криком ринулись в атаку на спешенных всадников. Вражеский сотник дал команду, и вслед за ним понеслись прочь все те, кто был на конях. Спешенных же продолжали рубить саблями драгуны, колоть штыками и бить прикладами, оглоблями солдаты и нестроевые обозники.

Утомлённая долгим переходом и яростной сшибкой Зорька проскакала пару сотен саженей вдогон за ханцами и перешла на шаг. Тимофей выхватил из бушмата мушкет и выстрелил в уносящихся прочь. Мимо! Для гладкого ствола тут было слишком далеко. Он спрыгнул на землю и стоя оглаживал кобыле морду и гриву.

– Молодец, Зоренька! Умница ты моя! – бубнил он ей на ухо. – Как же ты меня выручила. С меня угощение, как только в аул приедем.

Зорька, словно понимая, мотнула мордой и громко фыркнула, из пасти её вылетали хлопья пены, мокрые от пота бока тряслись и ходили ходуном.

– Устала, совсем умоталась, моя старушка, – нежно проговорил Гончаров. – Пошли, нельзя тебе стоять, походим немного. – И, взяв за уздечку, повёл её неспешным шагом к повозкам.

Здесь уже царила рабочая суета, солдаты оттаскивали и складывали в ряд павших, отдельно своих, отдельно ханских. Ставили на колёса перевёрнутую арбу. Отстёгивали, освобождали из упряжи убитых лошадей. Драгуны спешились и тоже внесли свою лепту во всю эту суету.

– Тимка, Тимоха, ты?! – крикнул сидевший на земле солдат с окровавленной головой. Товарищ делал ему перевязку, и он, оттолкнув его, встал на ноги. – Ну-у, ты чего, не узнал, что ли?!

– Ванька! Бородавкин! – воскликнул, расширив глаза, Гончаров. – Вот дела! Вот так встреча!

Земляки обнялись, а Бородавкин всё причитал, сжимая плечи Тимофея:

– А я ведь, ещё когда с этими бился, мельком тебя увида?л, да думал, что почудилось! Ну откуда же тут Тимохе-то взяться?! Он же драгун, он с полком у Эривани сейчас стоит! А мне тут саблей по башке бам! И в глазах потемнело.

– Ваня, Ванёк, дай я получше замотаю. – Товарищ пехотинец похлопал его по плечу. – Ну ты юшкой своей весь мундир драгуну заляпал. Тебя шатает вон!

– Да обожди ты, Егор, сейчас я, земляк ведь! – отмахивался тот.

К ним подбежал Блохин и тоже обнял раненого.

– Бра-атцы! – улыбаясь, протянул счастливый Бородавкин. – Как я рад вас видеть.

Мушкетёра повело вбок, и драгуны подхватили его под руки.

– Ну я же говорил, что нужно рану перевязать, – бубнил Егор. – Из него крови жуть сколько вышло. А ещё, видать, и башку хорошо тряхануло. Ладно хоть, кость не пробило. Сиди, не дёргайся теперь, дурила! – И начал мотать холщовый самодельный бинт.

Пару часов простоял полуэскадрон у реки. Уцелевший поручик из охраны фуражиров не рискнул продолжать путь с наполовину выбитым отрядом и решил вернуться к аулу вместе с драгунами.

– По коням! – разнеслась команда, и кавалеристы поспешили вскочить в сёдла. – Фланкёры первого эскадрона идут передовым дозором, второго – позади колонны в охранении!

– Взвод, принять вправо! – крикнул Копорский, и мимо потянулись повозки обоза. – Гончаров, а ну-ка подъедь ко мне поближе.

Тон командира не предвещал ничего хорошего, и Тимофей, вздохнув, тронул поводья. Зорька пристроилась рядом с командирским жеребцом и мирно стояла, мотая мордой, а её хозяин все десять минут, пока мимо проходила колонна, выслушивал нотации от поручика…

– И в следующий раз не посмотрю на всё, что у нас с тобой было, и что ты герой с крестом, получишь по полной! Отправлю вон из фланкёров в охрану полкового обоза, командуй там этими обормотами себе на здоровье! А в моём взводе я командир! Понятно?!

– Так точно, ваше благородие! – Гончаров вскинул ладонь к козырьку каски. – Виноват, не удержался, погорячился!

– Не удержался он, погорячился! – продолжал ворчать взводный. – А если бы там ещё на прикрытии ханская сотня стояла, а ты, не разглядев всё как следует, с ходу взвод в атаку бросил?! Посекли бы и нас, и другие взводы, что потом на выручку бросились. Думать нужно всегда прежде, Тимофей, а не горячиться! Да и какое ко мне уважение у драгун будет, если какой-то унтер офицером пренебрегает?

– Ва-аше благородие, Пё-ётр Сергеевич, ну что вы такое говорите? – протянул, краснея, Гончаров. – Ну я же вас так уважаю, так уважаю! Виноват, простите великодушно дурака! Обещаю, более такого впредь никогда не повторится.

– Ну ладно, дело молодое, – сменил тон командир. – А так-то лихо ты взвод в атаку бросил. Я ещё и рот открыть не успел, а тут: «Бей их, ребята!» И главное, все как один за тобой ринулись! Я уж потом для приличия команду дал. Мы тут переговорили с егерским поручиком, интересные новости он нам поведал. Якобы генерал Небольсин со своим отрядом разбил Аббас-Мирзу и занял Нахичевань. Теперь осталось только лишь Эривань приступом взять, и тогда тут можно на зимние квартиры вставать, и не придётся даже по заснеженным перевалам обратно в Тифлис идти. Ну да это начальству, конечно, уже решать, а нам пока до аула добраться да дозорный выезд завершить.

Прогромыхала по дорожным ухабам последняя повозка, процокали копыта основного отряда и, отпустив обоз на пару сотен саженей, Копорский дал команду к движению. Три десятка драгун с ружьями в руках пошли в замыкающем охранении.

Исполняя предписание главнокомандующего, генерал-майор Небольсин выступил из Карабаха в начале октября в сторону Нахичевани. Под его началом был отряд в три тысячи человек при девяти орудиях. Позднее время года, проливные осенние дожди и уже заваленные снегом горные перевалы – всё это настолько затрудняло движение, что авангард под началом Лисаневича, состоящий из одного егерского батальона и казачьего полка, достиг границ Нахичеванского ханства у селения Карабаба только лишь двадцать седьмого октября. Этому слабому авангарду пришлось здесь выдержать нападение целой армии Аббас-Мирзы, у которого было десять тысяч конницы, более трёх тысяч пехоты, двенадцать орудий и шестьдесят фальконетов. Но в русских рядах были Лисаневич, Котляревский и герои-егеря уже почившего к этому времени Карягина. Участь боя была предрешена. Аббас-Мирза, желая отрезать авангард от основных сил Небольсина, повёл конницу в обход обоих его флангов. Этим неудачным манёвром не преминул воспользоваться не боящийся принимать самостоятельные решения Лисаневич. Видя ослабленный центр противника и ожидая подхода с минуты на минуту главных сил, он сам перешёл в наступление и стремительно атаковал наиболее слабый, центральный участок боевого расположения персов. Последние оказались между двух огней. С одной стороны их громил в центре Лисаневич, на левом фланге – Котляревский, а к правому уже подходила колонна Небольсина. Полчища персов охватила паника! Бросая оружие, обоз и орудия, они ринулись в сторону Нахичевани. Небольсин повёл энергичное преследование и первого ноября при содействии хана Ших-Али-бека занял Нахичевань без боя, где и остановился, принявшись за обеспечение своего отряда необходимыми припасами и восстановление порядка в области.

Первая часть программы Гудовича была исполнена – Нахичеванское ханство занято. Главнокомандующий поручил Небольсину объявить его жителям, что не только сам город, но и всё ханство отныне поступает на вечные времена в подданство российского императора, и просил старшин, духовенство и весь народ, как новых подданных и соотечественников, безбоязненно и с полной уверенностью в своей безопасности возвратиться в свои жилища, сохранить верность России и прервать всякие сношения с неприятелем.

Между тем на главном театре военных действий у крепости Эривань, где и должна была решиться участь всей кампании, дела шли без особого успеха. Хотя осаждающие и отвели от крепости воду со стороны Темир-Булака, но в городе были колодцы, да и полную блокаду берега Занга ночью обеспечить было невозможно. Провианта же у осаждающих было в достатке, и они заявляли, крича егерям, что русские могут стоять три года под стенами и голодать, пока они начнут затягивать пояса.

Русская артиллерия вела непрерывный огонь по стенам и в итоге, как бы враг ни поправлял их, разрушив две башни, проделала большую брешь.

«…Но за всем тем, – как доносил Гудович государю… – гарнизон крепости, надеясь на свои укрепления, до сих пор не сдаётся, ибо крепость Эриванская чрезвычайно укреплена, имея гласис[1 - Гласис (фортификационный термин) – земляная насыпь за контрэскарпом рва, треугольного профиля, непосредственно примыкающая к внешнему краю – гребню контрэскарпа, рва укреплений. В полевых укреплениях высоту и скат гласиса делали так, что он способствовал уничтожению ближайшего мёртвого пространства, подводил противника под огонь и маскировал укрепление.] и затем две стены, снабжённые артиллерией…»

Взятие Нахичевани, уход за Аракс разбитого Хусейн-Кули-хана, бессилие французского агента Лежара, приезжавшего по поручению персидского правительства в русский лагерь с целью склонить фельдмаршала к большей уступчивости, – всё это дало повод Гудовичу снова потребовать у коменданта сдачи крепости. Но Гассан-хан и на этот раз дал отказ, ответив Гудовичу письмом следующего содержания: «…мы готовы даже вне крепости, в чистом поле действовать против вас, ибо внутри крепости защищаться и действовать против вас не составляет большой важности. Всякий может обороняться внутри крепости и быть свидетелем того же последствия, которое постигло вас при осаде Ахалкалак». При этом ханский посланник, привёзший это письмо, заверил графа, что гарнизон скорее ляжет весь на месте, чем сложит оружие. «Весь гарнизон, – говорил он, – состоит из отборных стрелков, взятых из отдалённых внутренних провинций, где остались их жёны и дети под присмотром как заложники. Для них лучше умереть одним, чем подвергать тому же и свои семейства, которых погибель неизбежна, если осаждённые не будут защищать крепость».

Положение русского войска под Эриванью начало принимать угрожающий характер. Рассчитывать на добровольную сдачу крепости уже не приходилось, но и продолжать осаду далее становилось невозможно ввиду позднего времени года. Плохо снабжаемые войска уже несли большие тяготы от рано начавшихся в этом году холодов. В горах выпал глубокий снег, который завалил ущелья и прервал сообщение с Грузией. Оставалось только лишь одно средство с честью покончить с затянувшейся кампанией – это штурмовать Эривань. Всё повторялось в точности, как и при князе Цицианове три года назад. К огромному сожалению, ошибки неудачной осады 1805 года графом Гудовичем в этот раз учтены не были. Русские войска опять были оторваны от баз снабжения, накопленных же припасов было мало.

– Приказано скорым маршем прибыть к крепости, – выслушал вместе с другими стоявшими командирами Огнева Тимофей. – В заслоне у Аракса остаётся полк казаков, третий и четвёртый наши эскадроны и батальон егерей. Выходим через два часа без обозов. При себе иметь во вьюках запас провианта и фуража на три дня.

– Неспроста такая спешка, – задумчиво проговорил Кошелев, крепя сакву с овсом. – Значит, серьёзное дело под Эриванью намечается, если всех, сколько только можно, так скоро собирают. Похоже, братцы, приступу быть.

– Эх, а я-то уж думал, что хоть в этом году не придётся более на стены лезть, – вздохнул Блохин. – Думал, не наберётся смелости эриванский комендант нашему графу перечить. Конницу ханскую мы разбили, персов за Нахичевань отогнали. Неоткуда более подмоги ему ждать. А вот же смотри какой упорный.

– Хватит болтать, лучше помоги чемодан приторочить, – буркнул Тимофей. – Я его ремнями посильнее к седлу притяну, а ты держи.