Любовь – полиция 3:0

В ожидании прошло ещё пару часов. За это время он успел посидеть в прилегающем к площади кафе, наблюдая из окна за каждой мелькавшей юбкой. Успел дюжину раз пройтись по платановой аллее от одной площади до другой. Туда-обратно, туда-обратно. Успел возле метро спровоцировать шайку мигрантов на насмешливые комментарии в свой адрес. Язык насмешек был столь непонятен, что запугивания и угрозы не воспринимались всерьёз. Шесть-семь типов поддакивали своему вожаку, которого возмутил саквояж Шишликова с бежевыми котами в качестве орнамента. Шишликов молча наблюдал за развитием ситуации: шпана, стоявшая вокруг него, была североафриканская, а поодаль расположились экваториальные мигранты. Темнокожие выглядели старше и серьёзнее смуглокожих. Территорию сквера они считали своим ареалом и смотрели на смуглокожих, как львы на гиен. Шишликов перебирал животных под свой образ: «Слон, жираф, буйвол? Травоядные не подходят. Зачем Гале травоядный? Гепард? Гепард мог быть окружён стаей гиен и с достоинством наблюдать за их действиями!» Шишликов стоял на линии фронта между оценивающими друг друга хищниками и делал ставки на львов. Гиены, забыв о раздражающих котах на саквояже гепарда, пошли на попятную и исчезли в подземном переходе. Шишликов подумал, как Гале ежедневно приходится пересекать саванну на пути к метро: как пугливой антилопе под оценивающими взглядами диких хищников.

Короткая стрелка на уличных часах перевалила за десять. Она или уже уехала в храм, или совсем не собиралась идти на литургию.

Надежда встретить её медленно начала таять. Шишликов в последний раз подошёл к общежитию и неуверенно зашагал к станции подземки, чтобы отправиться в церковь. В последний – сто сорок первый – раз обернулся и увидел на противоположной стороне аллеи девичью пару. Подростковая деловая походка, размытые расстоянием лица, скромная одежда. В груди ёкнуло.

Галя была в жёлтой футболке. Удивила Шишликова короткая до колен джинсовая юбка – обычно её локти и колени тщательно укрывались тканью. На Вике всё было длинным: и рукава блузки, и юбка. Девушки уверенно шагали по тёмной стороне аллеи, неся с собой скрипичный футляр и тряпичный зелёный мешочек.

Шишликов торопливо зашагал вперёд, не желая выдать себя раньше времени, и через минуту наблюдал за ними из-за угла булочной.

Они миновали аллею, подошли к подземному переходу и, сделав пару шагов по ступенькам, нерешительно остановились. Громкий рёв львиной стаи в сквере вызвал в них настороженность.

Посовещавшись, антилопы развернулись и направились к светофору.

«А ведь это был шанс!» – попрощался Шишликов с возможностью защитить их от хищников. Подвиг пришлось отодвинуть до лучших времён. Минуя саванну, он ринулся за сёстрами уже не как защитник, а как охотник за робкими косулями, изменившими свой маршрут.

На пешеходном переходе расстояние между ними сократилось до пяти метров, и он услышал их похожие друг на друга голоса. Слова были неразборчивы, сливались с шелестом обдуваемых ветром деревьев и заглушались шумом мотороллеров. Одна из ближайших витрин хорошо отражала улицу, Галя остановилась возле неё и стала прихорашиваться. Свежесть утра юнила и без того молодое лицо, делала его совсем школьным. Галя поправила пряди волос на висках, и в стекле отразились её прищуренные глаза и улыбка. Довольство собой, утром, будущим читалось на её лице. Шишликова в отражении она не замечала, и полминуты он рассматривал свою богиню, не осторожничая.

За два летних месяца она слегка поправилась: открытые коленки не казались больше острыми, тело – хрупким. Такой едва припухшей он знал Галю по более ранним фотографиям. И всё же она была прежней: чистая, открытая, уверенная в себе девушка-подросток, летящая в большое будущее.

Сёстры двинулись дальше, обмениваясь короткими репликами. Прогулка втроём казалась настолько обыденной, что в какой-то момент Шишликов почувствовал себя Галиным мужем, плетущимся сзади и дающим подружкам пощебетать о чём-то своём. Так они прошли ещё два квартала и остановились на красный свет.

Их отделяло четыре метра. Если за ночь Шишликов проехал в сто тысяч раз большее расстояние, то преодолеть последнюю дистанцию он не мог. На это требовалось право, которое могла дать только сама Галя. Вика виляла хвостом вьющихся золотых волос. Он летал то влево, то вправо. Энергия переполняла её, не давая спокойно стоять на месте, и она вертелась, пока не замерла профилем к Шишликову. Медленно повернув голову назад, она встретила его вопросительный взгляд большими накрашенными глазами и снова повернулась к младшей сестре:

– Он здесь!

Галя так же медленно повернулась. С застывшей улыбкой. Волосы её спускались ниже плеч, брови едва приподнялись. Шишликов заторопился обнаружить в её взгляде привычные оправдательные нотки. Как всегда, он разглядел в больших серых светящихся глазах мягкую жалость. Всем своим видом Галя уверяла его: «Ну что вы? Зачем вы? Так напрасно тратите свои силы! Вы не получите меня. Вам ничего не перепадёт!» Он приблизился:

– Прости. Я не собирался приезжать. Почтальон не нашёл твоей фамилии на дверях. Вышло недоразумение! – он говорил устало, не спеша, истратив всю привезённую бодрость на три часа ожиданий: – Думал, ты переехала, а ты только комнату сменила.

Улыбка сошла с её лица, и она молча отвернулась. За неё вступилась Вика:

– Или вы сейчас уезжаете, или мы вызываем полицию.

Она то приближалась к Шишликову угрожающим шагом, то отходила в сторону, чтобы снова атаковать. Такую тактику можно наблюдать в природе и перенять у наседок. Вика волновалась и кудахтала, как курица. Они перешли дорогу и свернули на одну из длинных узких улочек, которыми кишел город.

– Я согласен. Идёмте в участок. Только не истери, пожалуйста.

Вика порылась в сумке, вытащила телефон и одёрнула сестру:

– Ну что ты стоишь? Подойди к нему поближе.

Галя сделала пару шагов в его сторону.

– Ещё. Ещё ближе! – не унималась Вика: – Ближе, иначе он в кадр не влезет.

Галя поддалась приказному тону. Она послушно выполняла указания сестры: подходила всё ближе и ближе, не забывая каждый раз повернуться спиной к Шишликову. Со стороны это походило на съёмки короткометражного фильма. Шишликов расправил плечи, втянул живот и громко задекламировал:

– Я снова приехал в Койск, чтобы увидеть Галю. Свидетельствую об этом всему миру. Я люблю Галю!

Кино сменилось фотосессией. Он загадал, что обязательно раздобудет эти фотографии: снимки, где они вместе, где она к нему спиной как соблюдающая английский этикет супруга. Где они супружеская чета. Вика быстро утомилась, закончила снимать, и щёки её налились румянцем:

– А теперь идите отсюда подобру-поздорову.

– Дай мне на Галю полюбоваться. Я ради этого всю ночь ехал.

– Обойдётесь! Полюбовались уже. Идите.

Вика готовилась перейти на крик и замахивалась на Шишликова зелёным мешочком. Брови её сдвинулись, губы утончились, нос сморщился, превращая довольно красивое румяное лицо в пугающую гримасу. Реагировать на неё было некогда: Шишликов смотрел на Галю, слышал её совсем близкое дыхание и ждал, когда она что-нибудь произнесёт. На слова к нему она была скупа больше года, и каждое произнесённое ей слово Шишликов впитывал как пустыня воду. Виктория не унималась:

– Я вам двину сейчас. Вот увидите: двину!

Она несколько раз предупреждающе замахивалась, ожидая реакции, но воплотить в действие угрозу не решалась. Шишликову было жаль её стараний, похожих теперь на запугивание крестьянкой наглого волка. Защита младшей сестры выглядела нелепо. Всё казалось постановочным, мультипликационным, ненастоящим. «Я не волк! Угомонись ты! Я друг!» – мысленно уверял он неугомонную бабу. Она его не слышала, и, чтобы покончить со спектаклем, он без сопротивления отобрал мягкий, набитый сменной одеждой мешок и забросил его далеко назад. Вика тут же безропотно поплелась за ним. Галя проснулась от спячки и стала пинать Шишликова в ногу:

– Если вы мою сестру хоть пальцем тронете, то я вам задам.

– Да ты бей, сколько хочешь. Бей на здоровье, любимая!

Пинки повторились два-три раза, и она остановилась в растерянности. Не знала, как быть дальше. Близость Гали приводила Шишликова в трепет. В груди её клокотало и охало сердце. Ладонь тонкой руки вытягивалась перед его лицом наподобие пугающей кобры. Мимо прошла Вика и что-то обиженно пробубнила, оставляя их одних. Галя кинула взгляд на удаляющуюся сестру и повышенным тоном отчитала её:

– Ты ещё мне будешь указывать? Ему говори.

Не успел Шишликов понять причины размолвки сестёр, как Вика снова набросилась на него и, показывая зубы, замахала белыми кулаками:

– Так и хочется вам двинуть. Вот до чего вы меня довели.

– Попробуй. Я отвечу.

– Только попробуйте, я вам врежу! – теперь уже Галя замахивалась на Шишликова зелёным мешком.

За ходом сражения с широкой улыбкой наблюдал пожилой турок. Видимо, ему вспомнились молодость, победы и поражения в борьбе за гордое девичье сердце. Он смотрел, как за другое девичье сердце боролся другой мужчина. Всё было по-другому, и всё было так же. Ничего не менялось. Шишликов подставлял Гале шею:

– Можешь в мешок камней положить.

И он тоже вспомнил, что всё это уже было. Но не с другими, а именно с ним и с Галей. Всё повторялось. Как заезженный фильм. Прокручивался один и тот же сценарий. Рассказывался один и тот же анекдот. Ему было стыдно за повторы. «Это уже было, Галя. Было и в нашем городе, и в столице, и в Койске!»

– Проваливайте! – продолжала Вика.

– Я не к тебе приехал.

– Вы уже достаточно на Галю посмотрели.

– Ещё чуть-чуть провожу вас и пойду на вокзал.

– Так, Галя, где там у нас телефон полиции?

Вика перескакивала с одних манипуляций на другие. Из наседки она превратилась в маму двоечника: «Так, где там у нас ремень?» Шишликов поражался серьёзности, с которой Виктория хваталась за очередную глупость: «Неужели Вика думает, что с ним так можно? Что он ей, ребёнок?» Галя решила подыграть сестре и тоже превратилась в маму.

– Этот? – она выставила на обозрение дисплей телефона, на весь экран которого сверкала эмблема полиции.