Ясно с ним короче, не собирается он этим заниматься, только болтать умеет.
– Всего доброго!
Как только этот индюк ушёл, Алексей обратился к нам.
– Ребят, я спросил у него насчёт оружия.
– И что? – спросил я.
– Послал вас нахрен! Ну, вообще-то меня, но вас тоже желал видеть там. Да, и ещё. Сказал, что бы мы вас не вооружали ни при каких обстоятельствах. Обещал каждому пулю в лоб пустить. Даже вам.
– Не пристрелит. Пилоты сейчас, как я понял, нужны позарез.
– Это сейчас, пока керосин есть, а потом – дирижабли будем строгать, если технологии сохранятся.
Так-то Лёха этот дело сказал. Сколько осталось керосина? В хорошем аэропорте, типа Шереметьево, топливохранилища рассчитаны на несколько десятков миллионов тонн керосина и авиационного бензина. Такой объём топлива потребляют около пяти сотен самолётов за неделю.
А если учитывать пожары? Нет, не будем сейчас об этом.
– Фриц, дуй в кабину, разговор есть! – прозвучало по громкой связи.
Сельчук опять в своём репертуаре…
– Что за “фриц”? – недоумённо спросил он
– К сожалению, это я.
– За что так?
– За происхождение.
– Пипец…
Я зашёл в кабину, где Сельчук рассматривал на одном из мониторов карту аэродрома.
– Хорошие новости, метеостанция аэродрома автоматическая, она до сих пор работает. И есть метеосводка. В двух словах, там спокойно, погода в норме.
– И я так понимаю, есть расписание вылетов?
– Конечно. Там сейчас ажиотаж, частные самолёты взлетают практически каждый час. Но есть какая-то ерунда: часть рейсов скрыта. Надо узнать, сколько там сейчас самолётов, и сколько там стоянок… Этот, Миролюбов вроде обещал снимки.
– Есть идея проще. – я вытащил телефон и открыл на развёрнутом экране показал спутниковый снимок, сделанный для карты.
– Ловко сделано. И что нам это даст?
– Не особо много, всего лишь состояние аэродрома.
– Но мы сможем рассчитать примерно, как нужно поставить самолёт. И если я не чокнусь, то всё получится на ура.
18:59
– Есть снимки! – кричал радостный Алексей, забегая в самолёт
– Давай!
Он швырнул на монитор бортового компьютера несколько цветных снимков в высоком разрешении.
Мы с Сельчуком потратили наверное, часа три на их рассмотрение и подсчёты. Даже пришлось включить подсветку кабины.
– Вот, значится, садимся сюда, на полосу ноль-восемь, оттуда…
– Нет, нет. Лучше сесть на двадцать шестую с максимальным автоторможением[13] и я думаю, нужно выпустить закрылки с шасси только за две минуты до посадки, а до этого лететь на режиме двигателей тридцать процентов, где-то на ста десяти узлах. – поправил я Сельчука
– Да ты с ума сошёл, это за порогом сваливания. Садимся на ста сорока со вторыми закрылками, а шасси выпускаем по инструкции. А автоторможение ставим третье.
– Принимается. Тогда, нужно вылетать на рассвете. Кстати, а когда активны эти “регенераты”?
– Хороший вопрос. Алексей! – крикнул я.
Алексей появился через пару минут, сильно разгорячённый, но не от бега, а от явно приятной беседы.
– Что случилось?
– У нас вопрос: активны ли эти “регенераты” по ночам, или нет? – спросил Сельчук.
– Неясно. Нападение на базу в Либерии произошло в два часа ночи, и всего за несколько минут всех военных перебили. Так что, стоит предполагать, что они активны только в момент, когда рядом с ними есть источник громкого шума, вроде стрельбы, шума машины или самолёта.
– То есть, неважно, какое время суток, главное – пища, будем так выражаться. – уточнил я
– Да. Тогда… секунду. – Лёша отвлёкся на рацию. – Слушаю… Да, понял вас… Они готовы…
Алексей убрал рацию и обратился к нам:
– В общем, вам разрешили взлёт. Только сообщите свои позывные для рейса. И да, на рейс сядут десять моих бойцов.
– Я так понимаю, отказаться мы не можем? – уклончиво спросил Сельчук.
– Это ради вашей же безопасности. Плюс, кому-то же надо забрать людей из Москвы, не вам же этим заниматься.
– Согласен.
– Только… Харитон Владимирович, я смогу уехать?
– Алексей, у вас есть кто-нибудь в том районе, где живёт Фриц?
– Да сколько можно?!
Моя чаша терпения оказалась переполнена, и в итоге, я сорвался на Сельчука.