Золото Югыд ва. Уральские рассказы

– Под Сызранью отряд окружил дом крестьянина, заболевшего «испанкой». Солдаты расстреляли дом из винтовок и сожгли вместе со всей семьёй – женой и тремя сыновьями.

– Какой ужас! Это правда?

– Знаете, что написал командир в рапорте? «Семья крестьянина распространяла „испанку“, чтобы подорвать в деревне рабоче-крестьянскую власть». Так вот… В нашей деревне случилось нечто подобное.

Пичи закрыла руками рот, а я сел на парту.

– Чекисты загнали в пещеру сначала больной скот, потом заставили жителей перенести умерших и расстреляли несколько заражённых семей. Тела засыпали хлоркой, а вход взорвали. Болезнь была похожа на сибирскую язву, но сибирская язва не передаётся от человека к человеку, а эта болезнь была заразной.

– Откуда взялась болезнь? – спросил я краеведа.

– Точно не знаю. Возможно, какая-нибудь больная косуля пришла из леса, переплыла реку и вышла на луг, на котором пасли скот. Заразились овцы и козы. Потом пастух разделывал овцу и заразился от сырого мяса.

– Как же удалось такое скрыть?

– Страхом. Запугали крестьян. А потом началась война, и многие свидетели погибли. Мой отец тоже не вернулся с фронта.

– А вы откуда узнали?

– От своей мамы. Она всё подробно рассказала, обо всех симптомах. У человека повышалась температура, он начинал кашлять кровью, на теле возникали гнойные язвы. После недели мучений в лихорадке больной умирал.

Рассказ деда Айрата обескуражил меня. Если всё было так, как он говорит, то здесь было совершено преступление. Краевед привёл пример сызранской зачистки, чтобы доказать нам, что такое возможно. Но из всех доказательств собрать я смог только этот рассказ и фото из пропавшего школьного альбома. Маловато для статьи.

– И вы сказали трактористу, что в пещере – заражённые останки людей?

– Я рассказал про заточённый в пещере дух. Если его освободить, он будет мстить. Рассказы о духах уберегают от любопытных.

После разговора в школе я проводил Зарину к бабушке, оставив в её доме свой рюкзак. Сам же я пошёл к камню. Мне нужно было попасть в пещеру и убедиться в правдивости рассказа деда Айрата.

В месте взорванного входа я попытался найти хоть какой-нибудь лаз между камнями. Это было бы самым вероятным способом проникнуть внутрь. Но ни одну глыбу мне не удалось даже сдвинуть с места. Я изучил бортовой отпор, но между стенками также не было щели.

Я обошёл камень с северной стороны, взобрался наверх, походил по сосновому бору. Горицвет, который рос под ногами, был для меня знаком предостережения. Деревню окутала знойная тишина. В Доме отдыха сейчас послеобеденный сон. Какие-нибудь историки напишут: «У них были специальные загородные дома, в которых они массово отдыхали от тяжёлого труда». Пещера подо мной – тоже место покоя.

Вход в пещеру мог находиться со стороны реки. Река или ручей у скалы – это признаки, что, возможно, здесь есть пещера. Река в этом месте ушла, что упрощало поиски. Я спустился и пошёл вдоль скалы, раздвигая кусты. Метров через двести от входа лицо обдало прохладным потоком воздуха, когда я в очередной раз дёрнул за ветви. Земля осыпалась с корней берёзы, и передо мной открылся лаз-колодец метра три глубиной. Я руками разбросал землю и камни. Когда здесь текла река, этот вход был скрыт под водой; река проникала под скалу и, возможно, образовывала подземное озеро.

В лаз я бы прошёл, но для этого нужны верёвка и фонарь.

К бабушке Аньы я вернулся к вечеру и попросил Пичи поискать десять метров верёвки и фонарь. Сам поставил на зарядку смартфон, чтобы он не подвёл, когда придётся делать снимки. Бабушка принесла мне травяного чая. Я почти заснул.

– Вот ты спрашивал про горицвет… – Голос бабушки усыплял. – А я тебе так скажу: не травой сердце лечат, а прощением. Обида – тяжёлая ноша, непосильный груз.

– Да-да-да… – пробурчал я в ответ. Мне казалось, что надо мной наклонилась сейчас моя бабушка, и это она снова повторяет и повторяет мне слова о прощении.

Я спал, и мне снились человеческие кости, утонувшие в грязи. Они торчали из земли между корнями деревьев. Сон был похож на древнее пророчество: кости вдруг стали соединяться друг с другом, обросли плотью и жилами, покрылись кожей. Люди ожили. «Открою гробы ваши и выведу вас».

Проснулся я оттого, что мне не хватало воздуха; отдышавшись, я огляделся. Бабушка Аньы и Пичи смотрели на меня.

– Надо идти, – сказал я.

– Полночь уже, темно. – Бабушка Аньы гладила меня по голове.

– Так и там тоже темно.

– Я с тобой, – попросилась Зарина, – у меня есть фонарь.

Пичи надела налобный фонарь и включила свет, ослепив меня. Я возразил:

– Не хочу я тебя брать с собой.

– Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожа-а-а-а-алуйста.

– Хорошо. Вместе пойдём.

Бабушка Аньы проводила нас до ворот и добавила:

– Не стала бы я доверять Айрату. Странный он человек… Когда в деревню пришёл, молодой был, неженатый. Взял в жёны мою подругу, а через год она пропала – насовсем, следов не нашли. Милиция его арестовала, но позже отпустила. Много слухов ходило вокруг её пропажи.

Возле скалы горел костёр.

– Это Булат. – Зарина замедлила шаг.

Нас заметили, поэтому скрываться уже не имело смысла. Мы подошли ближе. Парни встали полукругом.

– Эй, журналист…

Я приготовился к драке.

– Спасибо, что не сдал нас, – сказал Булат. Я выдохнул.

Булат предложил выпить с ним мировую, но я отказался – хотел остаться в здравом уме.

– Если выпью мировую, то признаю, что злился. Но зла я на тебя не держу.

Такой ответ устроил всех.

Мы с Зариной ушли в сторону скалы, и я нашёл куст, к которому ранее привязал кусок полиэтиленового пакета из кучи мусора под скалой. За кустом зияла чёрная дыра. Густая тьма выплеснулась на луг и распространилась вдоль скалы, по всей пойме реки и дальше, над водой. Костёр Булата сильнее распалился, вокруг него скакали тени. Пляшущие человечки показались мне участниками языческого ритуала предков. Я вдруг подумал, что на танцполе в Доме отдыха тоже совершаются ритуальные танцы.

Я обвязал верёвку вокруг ствола молодой сосны, второй конец бросил вниз.

– Страшно? – Я посмотрел на Зарину.

– Страшно.

– Может, не пойдёшь?

– Пойду.

– Тогда давай за мной.