Смертельный номер. Гиляровский и Дуров

Тайны дрессуры

После «Тошниловки» я отправился пешком домой – не торопясь, оттягивая момент возвращения в предрождественский домашний водоворот. Подойдя к Тверской, я стал выискивать просвет между экипажами, чтобы проскочить на ту сторону. Конечно, можно было подняться немного вверх к площади и подождать, пока регулировщик своим длинным белым жезлом не остановит поток экипажей, но москвичи всегда славились стоическим пренебрежением к дорожной опасности, отчего и гибли сначала под колесами лихачей, а потом и «уличной гильотины» – трамваев.

Улучив минуту, я быстро перешел Тверскую и чуть не наскочил на… Дурова.

– Вот так встреча!

Дуров помотал головой и указал на окно кофейни – той самой, куда он отказался вести меня в прошлый раз, опасаясь ненужных пересудов.

– Я вас увидел в окно.

– Вы сегодня не репетируете?

– Позднее. Скажите, удалось что-то узнать?

– Не так чтобы много, но кое-какая теория у меня есть.

Дуров явно заинтересовался моими словами:

– Расскажите! – потребовал он.

– Прямо вот здесь?

Дрессировщик нервно оглянулся.

– Хорошо. Поедемте ко мне. Я живу на Божедомке. Там расскажете?

– Расскажу. И у вас совета спрошу.

Дуров крикнул извозчика, и уже через пятнадцать минут мы входили в его квартиру, где нас с лаем встретил фокстерьер.

– Пик! На место! – крикнул Дуров, и фокс убежал. Зато из комнаты выглянула огромная голова сенбернара, внимательно посмотрела, как мы раздеваемся в прихожей, и снова скрылась.

– Это Лорд, – кивнул в ее сторону Дуров.

– Ваши артисты?

– О! Только малая часть моей личной труппы. Остальные живут при цирке. Ваня! – крикнул Дуров.

Из кухни вышел карлик, вытирая руки белым вафельным полотенцем.

– Ты пеликана работал сегодня? – спросил его Дуров.

– Ага.

– Как он?

– Как всегда – дурак дураком, – ответил карлик Ваня.

Дрессировщик повернулся ко мне:

– Вот, мой помощник Ваня. Ванька-Встанька.

– Очень приятно, – немного нагнувшись, протянул я руку, – Гиляровский. Владимир Алексеевич. А вас как по батюшке?

– Если бы я знал! – проворчал маленький артист и неожиданно крепко пожал мне руку своей короткопалой ручкой. – Так что зовите просто Иваном.

Потом он повернулся к Дурову:

– Владимир Леонидович! Ваш Бэби опять чего начудил!

– О, господи! Чего?

– Сожрал два парика у Танти! Он в ярости, ругался! Говорит, что вам счетец предъявит.

– Пусть предъявит! – зло ответил Дуров. – Свиной хвост он от меня получит. Счетец!

Тут, вспомнив, что у него гость, Дуров повернулся ко мне и пригласил в гостиную, где под столом спал тот самый сенбернар. Попросив карлика принести нам чаю, Дуров зажег люстру, усадил меня в кресло, а сам пристроился на венском стуле, согнав с него давешнего фокстерьера.

– Ну, так рассказывайте.

– Что? – спросил я. Честно говоря, я так был заинтересован домашним бытом Дурова, что у меня даже вылетела из головы причина визита к дрессировщику.

– Вашу теорию про «смертельные номера».

– А, это!

В дверь заглянул карлик:

– Вам с сахаром или с лимоном?

Владимир Леонидович опередил меня:

– Тащи все! Все, что есть в печи, – все на стол мечи! И бутербродов нарежь с ветчиной. Она в буфете прикрыта синей салфеткой. Если ты ее еще не сожрал до конца.

– Ага. Хотел, но не успел.

Карлик скрылся.

– Итак?

Я решил не выкладывать все карты на стол. В конце концов, Сеченов был прав, спрашивая меня, отчего я ему сразу поверил? Почему я должен был верить в то, что Дуров – не заинтересованное в этом деле лицо? Ведь интерес его был как раз очень и очень заметен.

– Скажите мне, Владимир Леонидович, разве цирковые артисты не склонны устраивать друг другу какие-то пакости? Мстить за обиды. Завидовать? – спросил я, пристально наблюдая за лицом дрессировщика, чтобы уловить мельчайшую тень рефлекса.

– А! Вот вы куда клоните… – разочарованно протянул Дуров. – Вы полагаете, что все это – месть. Наше внутреннее дело…

– Возможно. Я ведь говорил вам, что тоже служил в цирке. И такие штуки там время от времени случались.