Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов

– Так, ерунда, – ответил я, захлопывая блокнот.

– А хотите знать мое мнение насчет этого отравления? – вдруг спросил Веретенников.

– Конечно, хочу!

– Шерше ля фам, – ответил эконом.

– В каком смысле?

– Завтра вечером приходите к девяти. Увидите и Патрикеева, и Чепурнина. Был бы жив Столяров – и он бы пришел. Вот вы спрашивали про игру – думаю, вы не там ищете. У них действительно была общая страсть, но это – не страсть к игре, а я бы сказал – страсть к музыке.

– К музыке? – удивился я.

– Именно к музыке, – тонко улыбнулся эконом и вдруг стал совершенно похож на Ришелье с портрета работы Шампеня.

Пообедать я решил тут же, так сказать, не отходя от рабочего места. Прошел в столовую, где давеча имел разговор с ресторатором Тестовым, сел у окна и подозвал официанта:

– Чем сегодня у вас кормят?

Тот дернулся было принести карточку меню, но я махнул рукой:

– Ты мне так скажи, я же не читать пришел, а поесть.

– На первое польский борщ на копченой грудинке с ушками-с. Или селяночка сборная рыбья на раковом масле, – начал он перечислять.

– Селянку, – постановил я, и официант, черкнув в блокноте, продолжил:

– Если не торопитесь, то на второе могу подать духового цыпленка с белыми грибами-с.

Я скептически поморщился.

– Что ты мне заливаешь тут, голубчик? Духового цыпленка томить надо полтора часа. Небось с утра остался, так вы его просто разогреть хотите.

Белобрысый, поняв свою оплошность, предложил другое блюдо:

– Тогда зайчика в сметане? Со вчерашнего вечера купался в маринаде. К обеду тушить поставили, как раз свежее будет, только из печки. Подадим с салатом из синей капусты.

– Хорошо, – кивнул я, – давай зайца.

Белобрысый сделал отметку и склонился ко мне:

– Закусочки перед первым не желаете-с? Огурчиков соленых, малосольных, маринованных? Помидорчиков зеленых или красных? Подам с водочкой.

– И того, и другого, и водочки.

– И десерт закажете?

– А что есть?

– Самбук из яблок.

– Антоновка? – спросил я.

– Точно так-с.

– А еще?

– Винное желе в апельсиновых корках.

– Нет, – отрезал я. – Этого не надо. А сырники есть?

– Книжками-с, – кивнул официант. – Со сметанкой и корицей.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Тащи по готовности, уж больно есть хочется.

Через час, в лучшем расположении не только духа, но и тела, подбодренный двумя рюмками смородиновой настойки, я был готов возвращаться домой, чтобы Маша могла продолжить свой курс моего похудения.

Мое благодушное настроение продержалось ровно пять минут под ноябрьским дождем. Но, слава богу, идти было недалеко. Дома я переоделся в домашние брюки, накинул свой любимый татарский халат и завалился на диван в кабинете под предлогом сильной усталости. И не заметил, как задремал. Однако толком поспать мне не дали – Маша разбудила меня, сообщив, что приехал Лёня Андреев, судебный репортер из «Курьера». Зевая, я вышел в гостиную и увидел этого молодого красавца с короткой бородкой и мягкими каштановыми волосами – он сидел за столом, перед ним стояла чашка чаю.

– Владимир Алексеевич! – вскочил он. – Простите ради бога, что вот так, без предупреждения, но – спешу! Надо в номер материал сдать. Говорят, вы были свидетелем самоубийства на Ордынке.

– Был.

Андреев состроил умилительную гримасу:

– Владимир Алексеевич! Вам же эта история ни к чему! Не будете же вы писать о ней корреспонденцию в «Россию»?

– Не буду, признаюсь. Мелковато.

– Отдайте мне! Я был сейчас у Архипова – он рассказал, как вы вдвоем пытались удержать эту несчастную самоубийцу!

– Не такая уж она и несчастная, – сказал я сердито. Впрочем, сердился я скорее на Машу и Андреева, которые не дали мне выспаться, а вовсе не на несчастную женщину. – Она, между прочим, своего мужа зарезала.

– Расскажите детали, – взмолился Андреев, доставая большую тетрадь в клеенчатой обложке, заложенную карандашом.

Я вспомнил, как Андреев невольно мне помог в деле с модельером Рейнаром, направив в дом, где был убит первый из «сестер». Сев напротив и поплотнее запахнув халат, я подробно описал и место трагедии, и внешность женщины, и даже трактир, в котором ее муж выпивал накануне своей смерти. И где потом мы разговаривали с сыщиком Архиповым.

– Вы не помните, как звали ту певицу, из-за которой заварилась вся каша?

– Мнимую любовницу мужа? – спросил я.

– Да.

Я невольно почесал затылок.

– Имя не помню. А фамилия какая-то смешная, казацкая.

В этот момент моя жена начала накрывать на стол.