Возвращение в Атлантиду

И Гомер снова запел, чувствуя, как слова, тенями выскальзывающие из неизмеримо далёкого прошлого, сами складываются в строфы.

Вот они, кони, быстрее Пегаса крылатого мчатся,

Искры летят от копыт, угасая в мятущемся вихре,

То Герантодовы кони, взращённые в ласке и неге.

Будь у героя-атлета столь сильный и чуткий товарищ,

Чтоб удержал от паденья, удара циклопа иль змея,

Разве ж не будет героем он, стольких врагов победивши

Сидя на сильном и смелом, подобном такому, коне?

Опытный муж Герантод, чья известна отвага и доблесть!

Если бы жил ты в краю, где пасутся привольно ксиланы,

Рогом во лбу протыкая покров благосклонного неба,

Ты бы поспорил о яви с самим многомудрым Олиссом,

Силу проверил у Тора в бою беспощадном на копьях,

И победил, пронеся высоко отсечённые главы

В знак торжества – полубоги преклонят колени.

Песня стрелой пронесётся, рассеется по миру ветром,

Всяк стар и млад восхищённо услышит ту песню

И до седьмого колена прославит царя Герантода.

Мчитесь же, кони, как песня – звенящею меткой стрелою,

С пеной у рта и глазами, столь полными Зевсовых молний,

И донесите царя вы, несущего свет Герантода,

К белым вратам парадиза, где сном начинается вечность…

Гомер приумолк, и Герантод, привстав с седалища, снова начал хлопать в ладоши, затем обернулся, и зычно крикнул, полуобернувшись, приказчику:

– Каресиад! Моим повелением – коня величайшему певцу в подарок, чтобы знал щедрость и почитание царя Аргосского!

А потом повернулся в Гомеру и, прищурившись, спросил:

– Только, певец, скажи мне – кто эти герои из твоей новой песни, Олисс и Тор? Никогда не слышал о них.

Гомер почтительно склонил голову.

– Ты не слышал о них, мой царь, потому что я никогда не пою новых песен. Я лишь скромный рассказчик того, что было совершено слабыми богами и сильными людьми. Герои, о которых я пел, позабыты в солнечной Элладе, но их помнят у романских царей. Имя Тора, железного человека, намекает нам на «торакс» романских дикарей – железный доспех, или на железного храбреца, которому не страшны стрелы и дротики. Олиссус же знаком тебе под именем Улисс, или Одиссей, чьи подвиги прославляет вся Эллада. Романское слово «олус» – зелень, овощи, – вот каков корень слова Улисс.

– Только глупым племенам придёт в голову называть быстроногого Одиссея по имени салата! Ха! Назвали бы его Тором!

– Полностью согласен с тобой, многомудрый Герантод! – снова почтительно склонился Гомер, – Твои слова истекают истиной, словно перезревшая дыня сладким нектаром! Но будь снисходителен к племенам романов, как и к тому, кто стоит перед тобой. Когда Муза раскрывает крылья и обдувает тебя ветром прошлых лет, не время думать над именами. Их просто поют, а появляются они из глубин непознанной памяти. Она, словно тысячелетние склепы мёртвых правителей мира, источает затхлый запах, смутные картины, просачивается сквозь каменные поры из преисподней – и ложится на слова певца.

И моя песнь о прошлых временах пропета – были герои, и герои звались по имени стального доспеха и имени стремящегося вверх ростка. В следующий раз я спою эту песнь по-другому, многомудрый. Кто знает, какие слова Муза вложит в уста поэта – лишь проводника для песен богов?..

Герантод добродушно махнул рукой.

– Полно, поэт! Сравнение мне по душе! Кони в песне твоей словно бьют копытом в предвкушении битвы! Ты заслужил коня. Пой же – твои слова несут истину не менее, чем мои.

И Гомер пел… Олиссус-Улисс-Одиссей томится на острове Огигии, насильно удерживаемый нимфой Калипсо. Вот он, спасшись чудом от бури, поднятой враждебным ему Посейдоном, выплывает на берег острова Схарии, где живёт счастливый народ – феаки, мореплаватели со сказочно быстроходными кораблями. Вот он проплывает мимо Сирен, которые завлекают мореплавателей волшебным пением и губят их. А затем Пенелопа обещает свою руку тому, кто, согнув лук Олиссуса, пропустит стрелу через 12 колец, и нищий пришелец единственный выполняет задание Пенелопы… И песня, где между строк сквозило из тайников мироздания неузнанное человеком прошлое и будущее, нашла свой дом в вечности.

Глава девятая

Дедал стоял на отстроенном заново причале Доброй Надежды, на западе великого Острова, пока трапециевидная корма громадного «Пасифика» не превратилась в еле различимую точку на горизонте, а затем и вовсе пропала в мареве колеблющегося воздуха. Задача ясна – что ж, за дело! Впереди – месяц кропотливого планирования и опытов, а у Монетида и Стерона – месяц, чтобы стены доков и стапели выросли из ничего на безлесном седьмом острове Плеяд.

Так оно и произошло.

Из-за новизны проекта была задумана даже не простая верфь, а целый судостроительный завод, который будет изготавливать всё – от дверных ручек до виброустановок.

Сначала выросло за две ночи серое здание святая святых завода – корпусообрабатывающий цех, куда вошли плаз и участки разметки деталей корпуса. Здесь листовое железо будет резаться на нужные выкройки, здесь будет построен стальной хребет монстра – корабля. Дедал уже видел здесь, словно наяву, отделы для резки металла молнией, прессы для изгиба деталей, строгальные станки для кромок…

Чуть позже, через два дня, начал подниматься остов сборочно-сварочного и стапельного цехов – здесь будут соединять молнией целые блоки корабля, монтировать устройства, проводить проверку работы с молнией, а потом, в один прекрасный момент, спустят его со стапелей на воду.

Но на воде, по замыслу «мудрейшей троицы» (Стерона, Дедала и Монетида), корабль будет лишь столько времени, сколько потребуют испытания. Далее Ковчег, как корабль стали называть по аналогии с классом семь, будет поставлен на специальные стапеля уже в центре Великого Острова, и к главному входу будет подведена укреплённая железная аппарель. Если земля снова вздыбится и море снова будет тысячетонным тараном штурмовать Оз, у большой части населения будет возможность добраться до спасительной аппарели и войти на борт. А там… Там вода сама найдёт корабль.

Мечты Дедала быстро превращались в реальность – уже через два месяца серые угловатые мастодонты зданий возвышались над равнинами Седьмого острова, где ранее лишь сухопутные птицы капланы прятали свои гнёзда в логах да дикие симпатяги джеговы стояли на лапках, морща носики.

В то время, как в большом цехе собирали первые громадные блоки, вокруг росли, как грибы после дождя, и маленькие подсобки: слесарный и такелажный цеха, малярный и отделочный, литейное и кузнечное отделения, маленькие на фоне помещения с плазом, но огромные на фоне маленьких временных домиков строителей. Отсюда будут выходить литые детали, поковки, кронштейны, валы, клюзы…

Дедал предложил не завозить с острова деревянные изделия – обшивку стен, мебель, – а устроить изготовление прямо на Седьмом острове. Так и сделали – поставили лесопилку, кармагоновый лес для которой набирали на близком Шестом острове, а потом и плотницкий, столярный цеха, склад пиломатериалов.

И судно росло, медленно обрастая плотью, жилами, обретая очертания обтекаемой железной капли, внушая почтительный трепет взирающим на него снизу атлантам.

Внутри установили отсеки для двенадцати вибродвигателей на новшестве – паровых двигателях. Несколько клапанных устройств бережно забирали воду из океана, направляли в котел, где она испарялась под воздействием той же пойманной молнии, и крутила виброустройства, плавниками двигающие корабль. Молниевые диски, однако, так и крутили на цепниках атлеты – на закрытом корабле нельзя было сжигать кислород древесным топливом.

Дедал закисал весь день в своей лаборатории, сгорбившись за планшетом и пытаясь найти оптимальные формы для трубопроводов, лееров, балясин на трапах, запирающих устройств и многих других жизненно и не жизненно необходимых мелочей, а вечером, не доверяя посланцам, садился на цепник сам и ехал к парому на Седьмой, чтобы доставить чертежи в цеха.

Обходил цеха, наблюдая за работой, и наслаждался въедающимся запахом разгорячённого железа в жестяном цеху и пропитанным древесной пылью и казеином воздухом столярки.

Затем пытливым и придирчивым взглядом оглядывал плаз и по привычке ковырял белые линии на матово-чёрной краске пола. Заходил в сборочный цех и наблюдал, как бригады управлялись с монтажом устройств. Те уже привычными движениями и со сноровкой управлялись с живой молнией, и работа шла столь же споро, сколь и аккуратно – швы были ровными и плотными, и сколько Дедал не лазил с лупой около этих борозд на стыках листов – нет, щелей не было.

Когда прошло два месяца, и судно приобрело свой ожидаемый странный вид – капля металла, исполосованная царапинами и немного сплюснутая с верхов – Дедал приказал строить стапели конструкции, предложенной Стероном. В связи с тем, что корабль предстояло поднять вскоре после спуска, нужен был механизм, позволяющий поднять судно из воды на уровень земли и перенести на носитель, что доставит Ковчег в центр острова.