Возвращение в Атлантиду

Удовлетворённый, Ар задумал на следующий день нарисовать звуки, которые он научился издавать во время своей болезни. Лёг спать прямо на голый пол, но сон не шёл. Голод с сосущей пустотой в желудке снова рисовал в разуме картины сочащегося кровью мяса или вспученного икрой серебряного бока рыбы. Ар с сожалением поднялся и полез в проход.

В саванне снова неистово светило солнце, Ар аж зажмурился – он отвык от столь яркого света. Решил, что добудет себе какую-нибудь неосторожную крысу – и обратно, в тёмный покой и тишину пещеры. Решил, но…

Но последнее, что увидел в своей жизни высунувший голову из скального хода Ар, – это короткий, как тень птицы, взмах огромной лапы самца гориллы, непонятно зачем стоявшего около скалы.

Ар ушёл в долгую непроглядную темноту, и только его неспетая прощальная песня долгим отзвуком пронеслась по полной жизни и солнца, но безжалостной для бесшёрстного человека дикой саванне.

Глава седьмая

Маленький Семигон с круглыми от восторга глазами, взъерошенными волосами и грязными ногами в кожаных сандалиях бежал, уже почти задохнувшись от усталости, к себе домой. Деревенька Ока уже выглянула из-за пригорка, крайние островерхие дома с круглыми оконцами манили теплом очагов и мамиными жареными корбачками, и желудок Семигона вдруг вспомнил, что не получал пищи, не считая нескольких ягод малины, с самого обеда.

Семигончик перешёл на шаг, постукивая корявой палкой в руке по стволам прилежащих к лесной тропе деревьев. Вот он сейчас расскажет! Семигон смелый, он один побежал на берег океана, перескочил через метровую трещину в земле (мама никогда не узнает), и посмотрел на огромный-огромный дом на острове, который взрослые называли таинственным именем «док».

Мама, однако, не пустила сына на темнеющую уже улицу, к приятелям, да Семигон особо и не возражал – после ужина, пыщущего жаром и запитого большой чашкой ксиланиевого молока, глаза начинали слипаться, а тощее поджарое тело отяжелело. Мама подготовила мальчику последнюю экзекуцию – мытьё ног, на которую пришлось безропотно идти, а потом наполовину донесла его, уже почти спящего, до постели.

Но зато, когда начало светать, отзвенел колокол и первые пастухи ушли с тучей коров на пастбища, Семигон был уже на ногах, быстро схватил со стола, пока не увидела мать, оставшийся корбачок, и был таков!

Приятели, семеро мальчиков такого же возраста, что и сам Семигон, уже собрались на втором этаже полуразрушенного землетрясением сарая и с отчаянными визгами прыгали с трёхметрового чердака в лежащую на земляном полу копну душистого золотого сена.

Семигон, быстро работая тощими ногами, взлетел по лестнице наверх и выкрикнул кодовую фразу:

– А что я видел!

Семь горящих любопытных пар глаз уставились на него.

– Я вчера бегал к доку! – многозначительно сказал он и продолжил, несмотря на скептические, но тихие «Да ладно» и «Все ты врёшь!», – Да, бегал! Он большой, как… небо!

– Да всё ты врёшь! – хохотнул Живер, усевшись на край и болтая ногами, – Небо бесконечное!

– Да сам ты врёшь! – обиделся теперь Семигон, – Вот, смотри!

Он показал на красную вспухшую царапину, идущую от колена вниз.

– Вот, поцарапался об камень, когда через трещину прыгал!

Доказательство, с точки зрения обоих, было безукоризненное, и разговор потёк дальше.

– А корабль видел? – спросил Есик, самый маленький из всех, – ему было только четыре года.

– Нет. Он внутри, – с компетентным видом ответил Семигон.

– А мне папа рассказывал, что корабль такой, что в него все люди поместиться могут.

– А мне мальчик Сегори из Ласло, ему десять лет, сказал, что корабль железный.

Ответом тому был хохот.

– Ты что, Рок, объелся корианной с островов капи? Да ты молот отцовский брось в воду и плыви на нём!

Ребята захохотали, а Рок насупился и зло кинул в Живера клок сена.

– Он лучше знает! Его отец работает в доке!

Да, Сегори из Ласло, чей отец тесно сотрудничал с отцом маленького Рока, не соврал. Его отец, кузнец с жилистыми руками и лысой головой, единственный в Ласло умелец по дверным петлям и ключам, а также с помощью прокатного стана выдавливающий тонкие гремящие листы, был прикомандирован на один из островов Плеяд, где выросло несколько зданий верфи, похожей на которую свет ещё не видывал.

Двенадцать миллионов квадратных локтей, почти вся площадь острова Седьмого, была застроена в два месяца.

Сначала верфь рождалась в головах мудрых Дедала и Стерона, инженерные знания которых в сплаве с ребяческой фантазией Колоска начали приобретать определённые формулировки.

Сначала возник вопрос о том, как переправлять людей – морем или воздухом. Дедал отверг воздух – технологическая мысль в его неуклюжих коробках-опылителях полей не была развита настолько, чтобы спасти десятки тысяч человек. Колосок вспомнил, что взвиться в воздух можно и с помощью большого мешка с горячим воздухом. Дедал призадумался, но Стерон его опередил, попросив представить, как тот будет подниматься в воздух, когда раскалённая красная магма из недр земли будет пронизывать воздух до высоты в тысячу локтей. Проект закончился, не успев начаться.

И тогда свой взгляд обратили к вестнику смерти – морю. Наверное, стоило рассмотреть его и раньше, но страх столь недавно взбунтовавшейся пенной воды был ещё силен, и внимание старалось обходить эту заряженную болью потерь область по далёким тайным тропам…

Обходили эту тему и ещё по одной причине – каждый из существующих и возникающих в сознании Дедала и Стерона атлантских кораблей, даже класс 7 или 8, если бы их и было много, подобная стихия разнесла бы в щепы…

В те дни не решили ничего, а потом были дни хорсидов – международных ксиланных состязаний, традиционно проходивших в Атлантиде даже после того, как трещина пролегла посреди тела острова. Сильнейшие жокеи Атлантиды и окружных племён, которые имели возможность отправить своих представителей на скачки, могли показать свои силы в верховой езде, скачках, ксиланной охоте на Втором острове Плеяд, гонках на колесницах и даже вольтижировке. На последних хорсидах, кстати, в гонках на колесницах победил Тор при немалой помощи Колоска, который изобрёл оригинальный способ изготовления этих военно-прогулочных повозок. Но речь не об этом.

Что Стерона, что Дедала было не оторвать от трибун ксиланиума даже под страхом обвала навесов, и лишь Колосок, испытывая отсутствие интереса в отношении ксиланов, не появлялся там ни под каким предлогом. Что позволило счастливому случаю направить мечты и намерения принца в нужную сторону.

В дни хорсидов протекало и другое празднование, что атланты начинали уж и забывать за ржанием пенногубых ксиланов – дни купели. Новорождённых в эти тёплые дни знакомили с отцом-океаном, окунали в небольшие волны, давали напутствие и благословление от самого Тритона (небольшие таблички со стандартным текстом рассылались правительством поимённо каждому младенцу, родившемуся с момента прошлой купели). А потом, в сумерках, когда опущение в воду было совершено, в лёгкие железные миски ставили парафиновую свечу, зажигали её и отправляли в спокойную воду от берега, как знак внимания и признательности океану за долгую и честную службу людям Великого Острова.

Колосок стоял, смотрел на маленькие трепещущие огоньки во тьме, и вдруг его осенило. Металл! Его не сломают такие штормы!

На следующее утро он спросил у Дедала, как всегда склеивающего казеином в своей лаборатории небольшие модели атлантских кораблей, почему никому не пришла в голову сделать корабль из металла.

Дедал махнул рукой.

– Приходила, принц. Как минимум, мне – лет пятнадцать назад. Но тут надо либо вылить корпус из огромной формы, сооружение которой мне представляется маловозможным, либо соединять выкройки металлических кусков корпуса меж собой. Но не было найдено такого крепления, чтобы корабль не развалился на эти самые куски при какой-никакой буре. Вот дерево – да. Это проще.

И только Колосок в унынии собрался выйти из мастерской на свежий, не пропахший клеем воздух, как Дедал сказал отвлечённо, словно пробовал на вкус странные слова, говоримые им же самим:

– Хотя приручили же мы молнию недавно…

Колосок остановился и повернулся.

Они сели, Дедал отложил в сторону модель Корсара «Неустрашимый», оригинал которого собственноручно разбил на тех же Плеядах несколько лет назад, и стали объединять две области, которые ранее никак не вязались друг с другом.

Как и в любой части мира, грозы с громом и молниями нередко посещали голубое полотно небес над Атлантидой. Выбивали искры из упряжи, раскалывали деревья, но в остальном служили потехой деревенским ребятишкам, выбегавшим под проливной дождь и весело сжимающимся в комочек во время жестяных ударов грома. Дедал, который в свои пять десятков не потерял живость ума и любил по-научному поозорничать, заразился идеей вобрать невероятный потенциал молнии в крепкое вместилище, дабы использовать по своему усмотрению и во благо Атлантиды.

Что только не делал – поднимался на баллоне с горячим воздухом в грозовые тучи, стрелял по облакам из пушки, носился под дождём с десятилоктевой веткой кармагона, надеясь поймать ею «серебряное копьё».

То, чем через пару лет всё закончилось, – Дедал разобрался маленько в том, что происходит, и создал чудо-машину.

Два грубых каменных диска с радиусом в десять локтей и отверстием посередине были насажены на каменную же ось. Двое – два человека или же два быка – должны были взяться за ручки на ребре верхнего диска и вращать его на оси. Камни были непросты – на трущихся сторонах были заметны металлические пластины, вживлённые в тело диска. Два кабеля тянулись откуда-то из-под дисков к противоположным сторонам литейной ванны, в которой обыкновенно варили стекло. Сейчас в ней была шихта.

На показательных испытаниях Тритон увидел, как после долгого верчения диска у него самого уже закружилась голова, а в ванне начала поблёскивать стеклянная масса. Результат был налицо, Дедал прямо лучился довольством, и Тритон подошёл поздравить его с новыми открытиями.

– Я надеюсь, мой дорогой Дедал, ты сможешь найти и другие достойные применения этим стихиям. Но почему бы нам не продолжать варить стекло, нагревая массу с помощью газа – разве это не более рациональная трата ресурса человеческих сил?