Возвращение в Атлантиду

Мосес спустился вниз, где разошедшиеся в стороны люди, единственные на протяжении тысяч лиг, самые родные, стаскивали на берег найденные куски дерева, растений, любопытные камни. Он приказал им не строить дома прямо здесь. Первый шторм сметёт их.

Они устали… Мосес понимал. Экспедиция была тщательно спланирована, три года знающие люди Нанпу рассчитывали маршруты, выверяли мореходные качества плотов, подбор команды… Было отправлено две морских и три сухопутных группы.

Группе Мосеса повезло. Провизии на борту хватило. Но провизия одно, а волны за бортом – совсем другое. Мосес забыл, как назывались, но еще помнил, как выглядели атлантские корабли. Как выглядел ковчег Дедала… Да что вспоминать – взять хоть корабли канувших в небытие скорвелов или марика, на которых надрывавшиеся рабы истекали кровавым потом над вёслами. И на них было быстрее и комфортнее для стосковавшихся по твёрдой земле.

Судя по всему, попали, куда хотели. Как сошли с гор Нанпу, двинулись к Карамачу, большой реке. Её устье вырывалось из отрогов Нанпу несколькими ключами и, прирастая притоками, двигалось мощно и величаво к Южному морю. Река пережила потоп, возобновила течение по старому нахоженному руслу, разве что, говорили старожилы нижних хребтов Нанпу, стала шире, медленнее и грязнее – водяные кувалды раздробили берега, сделали их более пологими, а потом накрошили и вдавили мучнистые остатки гранитов в русло и прибрежные скалы.

Имущество везли на верблюдах, пока не встретили Карамачу, а там стали строить плоты из остатков деревьев, которые были отполированы начисто голодными хищными волнами. У старейшин была идея отправить группу пешком – далеко на запад, а потом на юг по заснеженным перевалам Нанпу и дальних земель, в обход. Но Мосес переубедил – чувствовал, что не пройти через неизвестные хребты, где пики устремляются вверх витыми свечами, а у пропастей нет дна. Море было внушавшим ужас зверем, на поколения вселившим в немногочисленный теперь род людской леденящий страх перед солёной водой. Но море было возможным путём. И его надо было пройти.

По Карамачу, вдоль Крайних гор, группа Мосеса за три недели без происшествий добралась до дельты, где в туманной дымке уже виднелся бесконечный горизонт океана.

Огромный плот, управляемый и прочный, строили по заранее заготовленным чертежам Горидаза, потомственного мореплавателя и инженера, волею судеб оказавшегося на Нанпу, издавна немореходческой стране, в начале катаклизмов. Огромное полотнище из брёвен, накрепко перевязанное с запасом каррелиновыми бечевами, содержало намертво вмонтированные в корпус склады и помещения для миссионеров. Всё было скручено из тонких брёвен, связано узлами, которые знал только ученик Горидаза.

В трудах прошло ещё четыре недели, и шестидесяти посланникам повезло – сезон дождей, столь обычный для южноморского побережья, так и не наступил. Море успокоилось давно, а вот в высоких небесных сферах так ещё и не наступило хрупкое равновесие, устанавливавшееся тысячелетиями и разрушенное в один миг.

Когда-нибудь, думал теперь Мосес, я запишу это. Почему была предпринята эта долгая прогулка не на жизнь, а на смерть, и как люди шли… И запишу все до единого их имена, чтобы сила их духа служила путеводной звездой потомкам. Запишу историю, пока она совершается. Но позже – когда будет на чём записать и как сохранить.

Он подоткнул под себя свою истрёпанную серую хламиду, и воспоминания нахлынули. Двенадцать старейшин в пещере под мерцающим флюором неровным потолком собрались лицом друг к другу. Стояло два вопроса – но так сплетённых меж собою, что казались одним. После Большой Воды прошло более пяти десятков лет, и люди, что волею судьбы оказались в Стране Снов, а количеством их было несколько десятков тысяч, – варваров, каркидов, нанпу, атлантов, всех не перечислишь, – размножились вполне предсказуемым образом. Поэтому оскудела Страна Снов и стала давать недобрые плоды – воровство и разбой, разврат и лень вселенскую.

А еще оскудела Страна Снов от того, что не было в землях окружных более смелых и вольных торговцев, что везли бы к Нанпу и Стране Снов металлы и шелка заморские, невиданные плоды деревьев и хитрые устройства. И не было в землях окружных тех, кто промышлял бы олово и руду железную, кто аккуратной рукой размотал бы с кокона нежный волосок шёлка, кто вырастил бы сады на пустынных, выскобленных солёной водой землях. Никого не было.

И было вынесено решение, и было обещано людям во всеуслышание: идите во внешние земли, идите на девственное раздолье, берите себе в собственность неоспоримую все острова и материки, куда ступит нога ваша, плодитесь и размножайтесь. А рука Нанпу поддержит все добрые начинания и проследит за успехом походов.

Волей жребия – старым как мир вытаскиванием короткой щепки из руки начальствующего – были избраны старейшины, что поведут род людской обратно в земли, где обильно ступала нога человека, а затем ступил своей ногой океан. Понятное дело, что не будет там цветущих садов, – разве что уцелевшие зёрна проросли в трещинах суглинка.

Одна группа имела целью землю северо-западнее Нанпу, путь лежал сложный, через горные хребты Нанпу, Керкеза, потом Лигурии… Много, много сотен лиг по перевалам. Но наградой им – относительно не затронутые водой равнины. Другая направилась на восток, к островам, где не так давно жили капи. Третья обойдет первую, пойдя к Средиземному морю. Еще одна – на большой остров на юго-востоке Южного моря. А группа, ведомая Мосесом, – к землям, что ранее занимали воинственные пермадоты, большому материку на юго-западе от Восточной земли.

Согласно записям Нанпу, на пермадотском материке была большая река, земли плодородны и жирны, ветры умеренны, большая часть материка не заселена, но охраняется пермадотами как зеница ока. Сейчас, скорее всего, никаких пермадотов там уже не было. И группе ничего не оставалось, как надеяться, что их усилия приведут к земле, которая способна до сих пор родить злаки и хранить норы.

Мосес ещё раз покачал головой, взирая на дюны, воняющие разлагающимися раскрытыми ракушками и водорослями. В этом мире будет править не мудрость. Здесь в почёте будут клыки, острый обсидиан. Еда. Кров. И дети. Мудрость, попытающаяся притулиться бедной падчерицей к толстому мяснику борьбы за кусок убитого волка, будет в лучшем случае осмеяна.

Мосесу – шестьдесят пять… Под руководством старика пригодные к жизни структуры общества с его моралью и культурой смогут образоваться лет через пять-десять. С оговоркой: если он будет руководить. Успеет? В Нанпу авторитет старейшин был священен. А здесь?

Он запишет правдивую историю перехода и будет учить, не жалея сил, как только…

Мосес не успел додумать – сзади что-то сверкнуло узким телом змеи, и из горла старика появился бронзовый наконечник стрелы, с которого узкими струйками, ветвясь по металлу, прыснула густая тёмная кровь.

Мосес взмыл в небо, под фиолетово-серые грозовые тучи, в последний раз обозрел копошащиеся на берегу точки с высоты птичьего полета, и неведомая сила понесла его туда, где высятся льдистые пики и тучи плывут по зелёным подошвам гор – в родимый сердцу край Нанпу. А тело осталось лежать, седобородое и тощее, и никто не пришёл проводить учителя в последний путь. Лишь вездесущие крысы, которых не победила даже большая вода, почтили своим острозубым хищным вниманием мёртвую коченеющую плоть.

Глава шестая

Тритон, осунувшийся, с трясущимися еле заметно пальцами, словно постарел лет на десять. Словно два царя поселились в его голове после трёхдневной давности землетрясения, и они не спорили, словно два состязающихся в глупости придворных шута каркидского двора, они бежали друг от друга и прятались в уголки разума, которым теперь не хотел пользоваться никто.

Страх за будущее и страх за настоящее – вот два колосса-держателя небес Атлантиды, что убегали от власти, и Тритон не знал, кому из них верить. С детства Тритон выделялся среди придворных чад смелостью и уверенностью в мыслях, а значит, и действиях, и виною тому было отнюдь не происхождение от рода Посейдонова, у коего и корней-то не было – лишь два колена. И эта смелость покоилась не на глупой браваде перед сверстниками в жонглировании мечом или вольной борьбе. Да, то было ещё полуварварское государство…

Нет, словно гранитные плиты в основании переливающихся сполохами башен царского дворца, в основании его уверенности лежали простые правила, что поднимались с глубин сознания, словно огромные, величественно колышущиеся пузыри со дна бездонного моря.

«Позволь человеку верить в своих богов». «Поступай с собратьями твоими так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой». «Честь и верность слову – превыше материального блага». Эти столпы были сколь воздушны и подвергаемы сомнению мятущимися сердцами челяди и правителей мира сего, столь же и каменно-тверды для молодого Тритона.

Однажды он пришёл к отцу, небрежно восседающему на троне с ценными тогда ещё изумрудами и наслаждающемуся игрой наложницы на арфе, и сказал, что ему кажется, что в прошлой жизни он был жрецом Гарантом, прослывшим святым из-за искушённости в науках и философии, а позже умершим с улыбкой на устах незадолго до рождения Тритона.

Отец посерьёзнел, выпрямился, движением руки заставил наложницу замолкнуть.

– Хорошо… – произнес неторопливо, – Хорошо. Но помни, что честь и слава твоя не будет покоиться на столь зыбких песках, как известность и мудрость Гаранта, и не проистечёт из них. Ты – здесь, ты мой сын Тритон, ты будешь славен этим.

Тритон хорошо это запомнил. Но сейчас смелость пала, слишком близка была возможность потери своего детища – Атлантиды. И столь непредсказуемо было её будущее, что уверенность в настоящем превратилась в беспокойство, а вера в будущее – в страх.

Сейчас работа шла. Общины выделили от каждой по семи человек, и они отправились на срочное восстановление стены под руководством Монетида, Дедала и Мнемосиро – её высота и крепость за полмесяца должны были воспрянуть до прежнего уровня. Тритон устало присел на трон и приказал единственному оставшемуся слуге принести горсть фиников. Полдня прошло в инспекциях наведения мостков. Никто не знал, когда исчезнет трещина, расколовшая остров напополам, и исчезнет ли вообще, поэтому в двух десятках мест было приказано навести капитальные мосты из железного проката и камня.

– Отец!

Тритон рывком поднял голову. В проходе, склонивши голову, стоял Колосок.

– Впервые за столько лет ты напугал меня, Колосок, – Тритон кашлянул, – Проходи, поешь фиников. Как продвигаются дела по восстановлению юга?

– Монетид дело своё знает, отец, и я не беспокоюсь за результат. Оз воспрянет ещё более могучей, чем была, – Колосок подошёл к трону и присел у ног отца, взяв в руку финик, но так и не положив его в рот, – Но не это заботит мою голову, отец, и ты знаешь, что.

Тритон знал. До землетрясения он считал сыновьи облачные мечты просто юношеским вздором. Атлантида, её мощь, покоилась на непоколебимости Острова и нерушимости Оз. А он… Отец не мешал мечтать, но никуда дальше Плеяд – группы островков, окружавших Атлантиду, – не пускал.

Но у царя, восседающего на троне, была своя дилемма, и отсутствие одного из сыновей могло нарушить его планы. Тор, впрочем, никуда не торопился из родных пределов. Дилемма состояла в том, что через год-другой Тритона должен будет сменить наследник.

Наступали времена, и Тритон направлял свои мысли в отношении Колоска. Паренек силён своими принципами, он приведёт Атлантиду в её золотой век. Любопытный, народ его уважает, нраву не воинственного… Вот в этом и загвоздка. Символ Оз – три линии, сходящиеся в одну, линию вечности. Одна из линий – линия силы. Вот в чём загвоздка. Тритон словно воочию видел, как Колосок сокращает численность вооружённых сил. Время тренировочных боев и стратегических искусств уменьшается, оно уходит на сельскохозяйственные дела и социальную работу. Тем временем под знаменем мира Колосок объедет полсвета и провозгласит Атлантиду первым государством мудрости, в котором древки копий используются для строительства заборов, а в жерлах грозных некогда медных пушек мирно растёт герань. Через пять лет мудрость мирно упокоится под надгробным камнем с томагавком в черепе и вырезанным на талисман сердцем, и никто не вспомнит имён тех, кто некогда разгонял стальные неуклюжие летатели и поднимал их в воздух для орошения полей.

Но наступали времена, и Тритон вспоминал о старшем, Торе. Уж он-то не забудет, что нерушимая Оз и острота лезвий неистовых алебард атлантского войска – это сила, и это гарант того, что Оз не падёт, а новый путь жизни будет прокладываться и дальше, пядь земли за пядью. Да вот беда – чуял отец, что сын может позабыть истинную цель марш-бросков и борьбы маленького народа, потерять истинное намерение, заложенное в шеренги полностью экипированных воинов, забыть о задачах судов класса четыре и пять. Истинный атлант, сын своего отца, Тор никогда не пойдет тропами едва умеющих говорить князьков восточных земель, что устраивают ночные облавы для того, чтобы провести по лицам кровавые полосы чести. Нет. Но Тор в пылу патриотической страсти легко забудет, что воины-атланты обнажают мечи не для мира в Атлантиде, а для мира вокруг неё. Он и сейчас не уразумел, что мир для Атлантиды уже завоёван, и завоёвывать больше нечего. А потому… Его завоевательные походы ради расширения пределов и вразумления варваров приведут Атлантиду к исчезновению ничуть не медленнее, чем пшеничные колосья Прометия.

Из этой ужасной дилеммы и вытекала проблема всей политической системы и уникальной экономики Атлантиды. Все звенья стояли прочно, и цепь могла разорваться лишь в одном – в личности правителя, знающего то, что трудно записать.

Теперь же всё подходило к тому, что личность правителя Атлантиды могли представить лишь хищные катопулосы, что бороздили морское пространство в поисках акул, и более мелкие акулы, что искали свою жертву, не прекращая движение даже во сне.

И Тритону пришлось рвать в клочья собственный консерватизм, в который он врос всеми жилами, который питал собственной кровью.

Он поднял голову, устало вздохнул и сказал:

– Расскажи мне ещё раз, Колосок.

Колосок пожал плечами.

– Отец, ты не услышишь ничего нового. И Тектон не скажет тебе ничего нового. То, что случилось, случилось не благодаря недобрым наветам злопыхателей или гневу несуществующих богов. Две плиты, на которых покоятся массы океана, расходятся, оставляя меж собой всё более и более тонкую гранитную плёнку, не успевающую затвердевать. Подземный хребет, стоящий с краю тонкой плёнки, удаляясь, растаскивается по песчинкам, из-за силы трения теряет свое тело, размазываясь по новообразованному дну океана. Атлантида, живущая на вершине этого монстра-хребта, словно птичье гнездо на ветках подрубаемого постоянно дерева, родилась в страшном месте и в злое время. Землетрясения, от которых трясётся на столах посуда селян, – отдача от ударов топора по стволу. Но, отец, дерево когда-нибудь упадёт, его нельзя рубить бесконечно. Ты понимаешь меня?

Тритон в мыслях покивал головой. Затем поднял на Колоска тяжёлый взгляд.

– Что ты предлагаешь?

– Всё то же. Корабль класса десять. Несколько кораблей, если надо. У Дедала есть разработки.

– Дедал тоже в твоей компании? – усмехнулся Тритон.

– Наконец, Элла Кансаси и её речи.