Сладкий привкус яда

Татьяна покусывала губы. Инспектор хрипел и разгребал вокруг себя снег, словно он был оленем и хотел ягеля.

– А у тебя, – произнесла девушка жестко, – мозги на лбу сейчас выступят, если посмеешь оставить его.

– Оба! – воскликнул я. – Еще один стрелец! И чем ты пытаешься меня испугать? Своим пистолетиком? Ты сможешь выстрелить в меня? В свою жизнь? В свое спасение? В сексуально привлекательного молодого человека, в конце концов?

Я играл ее волей, и Татьяна ненавидела меня за это. Она опустила лицо и отвернулась, чтобы я не увидел ее беззвучного смеха.

– Стреляешь на счет "три", – я нежно потрепал девушку за прядь, тем самым добивая ее окончательно. – Мобилизуйся. Представь, что ты Мухтар, служишь на границе, а я нарушитель… Раз! Два!.. Три!

Я дырявил ботинками снежную доску, наступая на собственную тень. Солнце стояло высоко, и короткая тень напоминала Санчо Пансо. Мне в затылок дышали немотой горы. Снег искрил, мелко передразнивая солнце. Сугробы и заструги изображали женские округлости. Все вокруг было жизнерадостным. Никто в меня не стрелял.

Остановившись, я обернулся. Татьяна сидела на снегу и держала в ладонях лицо. Плечи ее вздрагивали. Злой Колобок безмолвно таращил на меня глаза, будто подавился ягелем.

Я вернулся по своим следам, присел рядом с Татьяной.

– Смотри, – сказал я. – Подснежник!

Татьяна опустила ладони, и я поймал пальцами ее нос.

– Иди к черту, – беззлобно попросила она, оттолкнула меня и убрала со щеки слезу.

– Посуди сама, – примирительно сказал я, поглядывая на притихшего инспектора. – Разве могу я с оптимизмом нести на себе этого истребителя вертолетов, если он собирается посадить меня в тюрьму?

– Меньше языком мели!

– Хорошо. Тогда поговори с ним сама.

– Что ты хочешь?

– Во-первых, чтобы не вешал на меня Бадура. Если твои таблетки в самом деле не ядовиты, то портер скорее всего налакался протухшей ракши. А во-вторых, я хочу, чтобы инспектор возбудил уголовное дело по факту убийства Родиона.

Татьяна вскинула голову и посмотрела на меня сквозь дрожащие слезы.

– Ты… – произнесла она, поднимаясь на ноги и отступая назад. – Ты, вообще, представляешь, кто ты такой? Ты способен оценить свои поступки? Ты же маньяк! Тобой управляет навязчивая идея!

– Неужели уговорить инспектора тебе труднее, чем тащить его на себе с горы?

– Можешь проваливать, – глухим голосом ответила Татьяна. – Я ни о чем не буду с ним говорить.

– Даже ради его жизни и своего благополучия?

– Ты напрасно считаешь себя незаменимым.

– У тебя есть выбор?

– Сюда скоро должен прилететь спасательный вертолет.

– Сюда? Скоро? – возмутился я наивности девушки. – Это же Гималаи, милая! И находимся мы в Непале!

– Не называй меня милой!

– Тогда я буду называть тебя глупой. Когда сюда прилетит спасательный вертолет, инспектор умрет от гангрены, а ты сойдешь с ума от печали.

– Зато ты, наверное, будешь счастлив!

– Господи, и как только твое солнечное личико выдерживает столько презрения!

– Ты достоин не только презрения! Дебил!

– Нахожу успокоение в том, что ты, в конце концов, послушаешься этого дебила.

Инспектор не терял времени даром и внимательно прислушивался к нашей беседе на непонятном для него русском языке. По интонации он должен был догадаться, что до взаимного признания в любви еще далеко, а это не в его пользу. Дождавшись паузы, в ходе которой Татьяна мысленно модулировала новые оскорбления в мой адрес, он зашевелился в своем окопе и могильным голосом позвал меня:

– Подойдите, пожалуйста… Кхы-кхы… Ворохтин… господин Ворохтин…

Татьяна, следуя извечному бабьему инстинкту руководить мужчиной, к которому неравнодушна, не преминула меня вдохновить:

– Иди же, не стой!

– На бой Руслана с головой, – добавил я и послушно подошел к Колобку. Он грустил, словно его покусал высокогорный цзо, но во взгляде еще присутствовала сталь.

– Сядьте, – предложил он, хотя сесть я мог только ему на голову. – Давайте поговорим как мужчина с мужчиной. Я, действительно, немного погорячился.

И он кинул полный раскаяния взгляд на покореженный вертолетный фюзеляж.

– И с Бадуром вы погорячились, – тотчас принялся я отвоевывать оккупированные позиции.

– Но он сказал мне, что вы отравили его какими-то таблетками.

– Эти таблетки мне дал врач. Обыкновенные витамины.

– Допускаю. Изо рта Бадура сильно пахло спиртным.

– Вот видите: портер страдает редкой формой высокогорного алкоголизма, а вы сразу обвинили меня в коварном умысле.

– Да разве это я? – махнул рукой инспектор и принялся отрывать ледяные колтуны с обтрепаных рукавов свитера.

Инспектор соглашался со мной запросто. Он уступал в мелочах, чтобы я уступил ему в главном.

– И криков о помощи не было, – внес я еще один пункт обвинения в список на реабилитацию.

– Да я знаю!

"Вот же бегемот сырокопченый! – подумал я, глядя на голову инспектора, как козел на кочан капусты. Обо всем знал, а слюной брызгал!"

– Но и вы меня правильно поймите, – взял инициативу инспектор, кидая на меня короткие взгляды. – То, что вы называете… Я имею ввиду поступок Столешко… Это совсем не то, что вы думаете…

– Вы имеете ввиду взятку? – помог я инспектору справиться с подбором термина.