Избранные работы по теории культуры

При этом следует помнить, что хотя общий путь такого рода эволюции отличается более или менее очевидной единой направленностью в масштабах всего человечества, тем не менее, все человечество участвует в этом процессе не как единая, внутренне системная социальная целостность, а лишь как совокупность самодостаточных локальных сообществ или межэтнических общностей. Каждая из них самостоятельно, в своем индивидуальном темпе и в своих уникальных формах проходит те или иные этапы этого пути, а порой и погибает, не миновав очередного этапа. Таким образом, искомая периодизация истории культуры отражает только наиболее общие общечеловеческие этапы абсолютной хронологии истории и стадиальность динамики изменчивости культуры, но не является универсально применимой к частным обстоятельствам истории каждого сообщества в отдельности, протекающей более или менее автономно и с теми или иными вариациями в реализации общих закономерностей [этот вопрос обстоятельно рассмотрен К. Леви-Строссом в кн.: 707–711].

Система оснований, по которым наука типологизирует культуры в их исторических проявлениях, развивалась с глубокой древности. В принципе сложилось четыре подобных типа оснований:

• по духовно-культурным чертам (преимущественно религиозным характеристикам и тому, как они выражаются в различных нравах, обычаях, социальных установлениях), на основании этого взгляда сложился цивилизационный подход к классификации культур;

• по природно-географическим условиям их существования (в основном это концепция хозяйственно-культурных типов);

• по художественно-стилевым признакам и образным системам той или иной эпохи;

• по стадиям исторического развития.

Цивилизационных типологий культуры столь же много, как и самих сторонников этой теории. В отсутствие единых оснований для определения понятия «цивилизация» поклонники этого подхода объединяют народы в цивилизации то по религиозным, то по географическим, то по политическим признакам и т. п. Поэтому этот метод не может рассматриваться как вполне научный.

Объединение народов по географическим условиям проживания, напротив, жестко строится на едином основании, однако, оно не является собственно культурно-исторической, а скорее хозяйственной типологией и подобные объединения называются хозяйственно-культурными типами [см. об этом: 443]. Речь идет об объединении в один тип народов, проживающих в схожих природно-климатических зонах, чем детерминируется близость технологий их сельскохозяйственной деятельности, но при этом не учитывается разный уровень их развития. Таким образом, в одну группу попадают все народы, живущие в тропической зоне: индейцы бассейна Амазонки, народы Тропической Африки, население южной Азии, аборигены островов Океании. Или, например, кочевые скотоводы: азиатские монголы, африканские туареги и североамериканские индейцы, хотя в культурно-историческом плане они не имеют между собой ничего общего. Тем не менее, такой подход обоснован, когда речь идет о племенах первобытной стадии развития, чья жестко детерминированная природными условиями сельскохозяйственная культура, действительно является всей культурой данных сообществ. Однако такой принцип типологизации выглядит нелепым, когда речь заходит о народах, находящихся уже на стадии развитых городских цивилизаций.

Наконец, типологизация, основанная на художественно-стилевых признаках искусства того или иного времени, представляется вполне корректной и научно обоснованной, но по своим основаниям и выявляемым чертам объектов она является именно искусствоведческой, а не культурно-исторической.

Таким образом, методом исключения приходится признать, что единственно подлинно научной и именно культурно-исторической является типологизация по стадиям социокультурного развития, т. е. эволюционная. Именно этот подход и будет использован далее.

Еще во времена средиземноморской Античности и в древнем Китае было принято делить народы на «цивилизованные» и «дикие» или «варварские». Трудно сказать, подразумевалось ли при этом то, что «варвары» не просто отличаются, а именно отстают от «цивилизации» по уровню своего развития. По всей видимости, подразумевалось, поскольку слова «дикость» и «отсталость» издавна воспринимались как синонимы. Теория неравномерности исторического развития разных народов сформировалась к эпохе Просвещения, будучи к тому времени подкрепленной Великими географическими открытиями, начавшейся колонизацией Америки, Азии и Африки, а также антропологическим изучением туземцев и их культур. К середине XIX в. в европейской и американской науке сложилась методология эволюционизма, объединившая теории географического детерминизма (как условия ускоренного или отсталого развития) и неравномерности собственно социокультурного развития по причине более или менее благоприятных исторических обстоятельств жизни того или иного народа [см. об этом: 812].

За минувшие полтора века было создано несколько десятков теорий и концепций, объяснявших неравномерность исторического развития народов и типологизировавших их культуры по разным основаниям. Хорошо известна и еще сохраняет свое влияние концепция социально-экономических формаций [см., напр.: 173]. Но не менее авторитетными являются и теории неравномерности процессов расширенного социального воспроизводства и трансляции социального опыта, неравного энергетического потребления, разных уровней интенсивности информационных связей, различия эффективности технологий социального управления и ряд иных основных причин неравномерности социокультурного развития народов [об этом см.: 810; 850; 769; 642].

Как уже говорилось выше, в настоящем исследовании в основу типологизации культурной истории кладется концепция исторической эволюции, основанная на развитии технологий материального, социального и интеллектуального производства, которая в известных пределах объединяет перечисленные эволюционные теории.

Суть ее заключается в том, что по мере развития жизнедеятельности общества, неизбежно происходит все большая специализация в тех или иных видах деятельности людей, что в свою очередь выступает важным стимулом развития технологий осуществления этой деятельности (как технологий материального производства, так и технологий социальной самоорганизации, управления, познания, образования и пр.). В слабо специализированных областях темп развития технологий, изобретений, внедрения новаций, как известно, существенно ниже. Таким образом, в процессе разделения труда, социальных функций и ролей между людьми, они становятся все более узкими и изощренными специалистами, каждый в своей области; и соответственно более дробной (и более сбалансированной) становится социальная структура.

В рамках предлагаемого ракурса рассмотрения истории развития всей системы человеческой деятельности, принципов организации материального, интеллектуального и социального производства, а также управления им предлагается следующая модель членения на эпохи истории общества, а с ней и истории культуры:

• Первоначально технологии кормления и иной деятельности имели сугубо присваивающий характер (собирательство и охота), но к концу периода происходит их дополнение элементарными производящими технологиями. Культура регулируется мифологией и обычаем и имеет непосредственно бытовой характер (первобытная культура).

• Затем разделяются сельскохозяйственная деятельность и городское материальное производство, основанного на экстенсивных технологиях и индивидуальном ручном труде. Культура регулируется религией и политическим устроением обществ и имеет высоко идеологизированный характер (аграрная культура).

• На следующем этапе происходит переход к интенсивным технологиям производства продукции, услуг и пр., основанном на коллективном машинном производстве при сохранении экстенсивных способов управления этими процессами. Культура регулируется научным знанием и социально-экономическими противоречиями и имеет выраженно литературный характер (индустриальная культура).

• Далее осуществляется переход к интенсивным процессам управления социальной деятельностью людей, основанным на электронных технологиях передачи информации, при сохранении коллективного машинного производства. Культура регулируется средствами массовой информации и имеет экранный, клиповый характер (постиндустриальная/информационная культура).

Разница между экстенсивным и интенсивным типами деятельности заключается в том, что в первом случае расширение масштабов производства происходит за счет механического увеличения привлекаемых ресурсов (материалов, территорий, людей, объемов труда и т. п.), а во втором случае – за счет перехода на более эффективные технологии осуществления деятельности.

По характеру доминирующих ориентаций в отношениях с природным и социальным окружением эти стадиальные типы можно классифицировать как:

• культуры эколого-генетической ориентации (первобытные), материально-технологической доминантой которых является адаптация сообществ к природным условиям их существования – экологическим условиям, а символико-идеациональной и регулятивной – мифологизация собственного генезиса и абсолютизация вопросов биологического воспроизводства своих коллективов – генетический фактор [см. об этом: 704; 707; 703];

• культуры политико-идеологической ориентации (аграрные), технологически сконцентрированные на проблеме адаптации сообществ к необходимости соперничества и сосуществования друг с другом – политическим условиям, а идеационально и социально-регулятивно – на абсолютизации идейно-религиозного, нормативного аспекта общественного Бытия – идеологический фактор [см. об этом: 14; 86; 521; 811];

• культуры экономико-социальной ориентации (индустриальные), в которых предметом технологической адаптации сообществ является инерция их собственного экономического развития – экономические условия, а идеациональные системы абсолютизируют идеи социального блага и его расширенного воспроизводства и регулируются им – социальный фактор [см. об этом: 778; 842; 539];

• культуры информационно-либералистской ориентации (постиндустриальные/информационные), адаптирующиеся к постоянно нарастающему потоку информации, знаний и представлений о мире – информационные условия, а также использующие в социальной регуляции идеи личной свободы человека – либералистский фактор [827; 676; 833].

Огромное число сложившихся на заре человечества локальных культур так и не смогли выйти за пределы первого типа, исчезнув или законсервировавшись на эколого-генетической стадии культурного развития [9]. Вместе с тем, известны сотни народов, которые, начав формироваться на эколого-генетическом этапе культурной эволюции, пересекли этот стадиальный «порог» и продолжили свое становление и развитие уже в рамках политико-идеологического этапа. Сравнительно немного этносов или суперэтнических образований (цивилизаций) возникло уже в пределах историко-идеологической стадии культурного развития за счет перекомпоновки этносоциальных субстратов существовавших сообществ и выработки новых социальных целей все того же политико-идеологического типа, и среди них лишь два суперцивилизационных комплекса – атлантический и азиатско-тихоокеанский – развились до третьей стадии эволюции – культуры экономико-социального типа. Но только отдельные страны атлантической и азиатско-тихоокеанской зон находятся в стадии перехода от индустриальной к постиндустриальной/информационной стадии развития, т. е. к информационно-либералистской.

Разумеется, ни одно историческое сообщество не представляет собой эмпирически «чистой» модели того или иного типа культуры; в каждом из них сосуществуют архаические компоненты, постепенно понижающие свою значимость, и новационные, преобладание которых и определяет стадиальный тип. Изменчивость в том или ином направлении имела место постоянно во всех культурах, далеко не всегда ее локальная направленность была связана с тенденцией к «повышению» стадиального уровня. Вместе с тем, мы имеем фактическое подтверждение правомерности выделения эволюционного процесса как наиболее очевидного варианта исторической динамики культурных систем.

Еще эволюционистами XIX века было выявлено, что основным стимулом для эволюционной динамики является необходимость в адаптации сообществ к меняющимся условиям их существования [812]. В нижнем палеолите, по мнению палеоантропологов, это было связано с переменой частью приматов экологической ниши своего обитания [566; 7]. В эпохи неолита и раннего металла – с периодическими «демографическими взрывами» в разных регионах ойкумены и соответствующим повышением плотности и конфликтности межобщинных контактов, а также, конечно, с разделением труда и превращением его продуктов в товар. В европейском позднем средневековье это было обусловлено исчерпанностью многих сырьевых и энергетических источников, доступных при существовавших в ту пору экстенсивных технологиях, равно как и с кризисом регулятивной эффективности традиционных норм жизнедеятельности [558]. Адаптационные по своей сути поиски выходов из сложившихся ситуаций и приводили к порождению новых социокультурных парадигм существования, создававших культурные системы с новыми экзистенциальными ориентациями. Суть этого явления может быть охарактеризована как обретение людьми новых совокупных способов осуществления своей жизнедеятельности в новых исторических условиях их Бытия.

Разумеется, потребность в адаптации к вешним обстоятельствам Бытия и их переменам была не единственной причиной социокультурного развития и стимулом его динамики. В существенной мере социокультурный прогресс стимулировался и внутренними социальными, экономическими и культурными процессами, связанными с саморазвитием сообществ в режиме тех или иных их внутренних противоречий, неравномерностью развития разных сегментов общественной практики и пр. [см.: 210]. И чем острее были эти противоречия, тем активней была динамика развития.

Вместе с тем, необходимо постоянно помнить, что все моделируемые здесь процессы реально происходили в истории конкретных локальных сообществ, т. е. на практике сводились к процессам исторического генезиса и динамики изменчивости их специфических культур. Поэтому все то, что фигурирует здесь в качестве стадиальной эволюции культуры, есть не более чем умозрительное обобщение некоторых схожих черт, усматриваемых во множестве совершенно автономных историй культуры различных сообществ. Встраиваемая в рамках настоящего исследования историко-культурная модель преследует сугубо объяснительные, но никоим образом не описательные цели.

Системы деятельности в эпоху первобытности (эколого-генетическая стадия развития культуры)

Источниками эмпирических знаний о культуре эпохи первобытности для нас в основном являются археология и этнография. Однако археологические данные, рассказывающие о древнейшем прошлом человечества, фрагментарны, часто построены на единичных находках (что не гарантирует их типичности, столь необходимой для культурологического анализа), порой являются лишь гипотетическими реконструкциями каких-то явлений, производимых на основании прямых, а то и косвенных следов тех или иных феноменов и т. п. Это, конечно, не умаляет ценности труда археологов, но и не дает уверенности в должной достоверности (или, по крайней мере, типичности) тех фактов, на которые приходится опираться исследователю [см. об этом: 103; 194].

В отличие от археологов этнографы в своих исследованиях архаических форм жизни имеют дело с непосредственно наблюдаемым «живым материалом» – сообществами, чьи технологии жизнедеятельности схожи в теми, что определяются как доклассовые, а также с архаическими компонентами, поныне сохраняющимися в культурах сообществ более высокой стадии развития. Разумеется, этнографические данные гораздо более полны, комплексны, доказательны, чем археологические. Однако до сих пор еще не доказано, что традиционные культуры современных архаических народов тождественны первобытным культурам, имевшим место десятки тысяч лет назад, и могут служить их корректными репрезентантами.

Так или иначе, все эти соображения не дают нам права сомневаться в научной добросовестности как археологов, так и этнографов, в том, что даже фрагментарная информация о прошлом отражает несомненные исторические реалии (пусть даже и не типичные), что фактологические совпадения данных археологической и этнографической наук не случайны и т. п. Поэтому экстраполяции современных этнографических описаний в глубокую архаику представляются мне вполне допустимыми, хотя и репрезентирующими лишь некоторые возможные случаи древних реалий, разброс вариаций которых, безусловно, не исчерпывался только теми примерами, что дает нам этнография. Т. е., реконструируя глубокое прошлое человечества по аналогии с тем, что мы наблюдаем у сохранившихся архаических сообществ наших дней, мы постоянно должны помнить о том, что жизнь первобытных коллективов, очевидно, была в том числе и такой, но, наверняка, и не только такой.

Следует отметить, что этнокультурные черты архаических сообществ нашего времени отличаются довольно высоким уровнем локального своеобразия, связанного в первую очередь с различием экологических ниш их обитания. Но такого рода локализм, по данным археологии, в гораздо меньшей степени наблюдается в культурах верхнепалеолитических сообществ сорокатысячелетней давности [437]. Впрочем, с точки зрения целей и задач настоящего исследования, это и не столь существенно. Ведь, как уже отмечалось, различные сообщества проходят разные стадии своей социокультурной истории отнюдь не синхронно. И в данном случае не принципиально, на каком эмпирическом материале проводится анализ эколого-генетического типа культуры: сорокатысячелетней давности или современном. При всем возможном отличии тех или иных конкретных черт, базовые сущностные универсалии культуры сообществ этой стадии исторического развития остаются в целом неизменными, поскольку эти сообщества решают примерно один и тот же круг социальных задач.