Дом равнодушных

– В синяках? – удивился Шиповски. – Она не говорила ничего о травмах.

– Та она вообще почти всю неделю не разговаривала ни с кем, – обиженно добавила Сара. – Ходила злючая, замкнутая, огрызалась всем.

– Да, со мной тоже тяжело общалась.

– Не знаю, что там за гадость она пила. Может даже и нюхала что-нибудь. Что отходняки такие тяжелые. В последние дни только попустило ее. Вчера, позавчера уже разговаривала, подкалывала… Ох, что же теперь с ней…

– Говорю же тебе – хорошо с ней! – улыбнулся Макс и мягко обхватил ее плечи. – В том-то и дело, что теперь у меня спокойно на душе. Хочешь, прочитаю, что она мне последнее отправила? – достал телефон, нашел переписку.

– Не помню, в каком фильме слышала… есть такие песни, после которых хочется действовать. жить. любить. если бы это был шедевр… но нет – привлекательная мелодия, почти банальная, но заставляет тебя остановиться, осмотреться вокруг, прочувствовать момент. ты смотришь на жизнь так, как нужно это делать всегда – прекрасно… понимаешь? даже прохожий улыбнулся мне, будто понимая мою радость, видя мир моими глазами. благодаря музыке…

– И что? – разочарованно уставилась Сара.

– Да, разумеется, досадно и странно, что ее нет. И неизвестно, куда она делась и когда будет. Но это голос рассудка. Сердце беды не чувствует. Даже наоборот, мне кажется, что ей сейчас очень хорошо.

Сара хмыкнула и мелко, понимающе закивала.

– Очень хорошо? – спросила задумчиво.

– Именно. Давно такой счастливой не чувствовал ее. Аж душа радуется.

– Душа радуется, да? – вдруг глянула на него с жестоким блеском в глазах.

– Ладно. Прекрати.

С негодованием откинула его руки. И уходя фыркнула:

– Упился окончательно…

5

Шиповски отмок в душе. Легкий гул в голове сходил, мышцы, одеревенелые после длительного сиденья, под струями горячей воды размякли.

Посвежевший и обновленный, он вышел в гостиную.

Толи не было. Он отправился на поиски. Сара вызванивала людей, которые могли бы что-то знать, видеть, слышать. Ей нужно было отвлечься, создать иллюзию причастности, ведь вместо звонков она с таким же успехом могла бы подходить к каждому встречному и вручать распечатку с фото. Или писать посты в фейсбуке.

– Ни малейших следов, – расстроенная, села на диван и сложила руки. – У меня самые нехорошие предчувствия.

Шиповски достал из сумки бутылку виски. На кухне перелил содержимое в плоскую фляжку.

– Я пойду прогуляюсь.

– Не заблудись только, – ворчливо молвила. – Не хватало, чтоб мы тебя еще потом искали.

Вечерело. Шиповски спускался по покатому серпантину тропы. В ушах играла музыка. Зеваки неспешно возвращались по своим норам. На столбах, на остановках, на облупившихся стенах домов – были расклеены объявления о розыске. Он даже заметил их доисторической, заросшей внутри будке таксофона, где рядом в придорожных кустах валялись пластиковые бутылки и порезанные шины.

Он прошел продуктовый магазин, миновал опустевшие и страшно загаженные ряды торговых точек. Развалившиеся и прогнившие паллеты, овощная гниль и разодранный целлофан. Еще недавно дебелые тетки продавали еду и всякую сувенирную дребедень. В холод, зной, в дождь и ураган – бесстрашные, крупнотелые, мосластые женщины торчат тут, стихийно выставленные, как некие автоматизированные устройства, зарабатывая за день сущие копейки.

Вышел к площади. Простор бетона с фаллическим монументом посредине. В щелях плит укромно росла травка и сохли от жары окурки. В одной стороне примостилась отреставрированная ратуша, с уютной башенкой часов. С противоположной стороны – центральная гостиница, больше похожая на загон для скота.

Большую часть гостиницы закрывал обильно развернувшийся скверик с подстриженными кустами и размашистыми деревцами. Скрытые и утопающие в мраке скамейки сейчас оккупировало малолетнее хулиганье. Стайка молодых мамаш трясли коляски так, словно хотели не убаюкать младенцев, а нанести им телесные повреждения.

Он подошел к зарешеченному газетному киоску. Рядом красивые, бойкие и плохо одетые девушки хохотали на всю площадь. С пивом и сигаретами в руках.

– Не подскажите, где тут полицейское управление? – обратился к крайней.

– Подскажем, – заявила, с улыбкой оглядывая Макса, прокуренная блондинка.

Остальные тут же закудахтали.

– А вы что, злостный нарушитель?

– С повинной идете?

Шиповски молча ухмылялся.

– Вон видите ларек со сладостями, – показала рукой прокуренная блондинка, – вам нужно за ним повернуть направо. А там метров двести – и найдете… Но зачем туда идти? У меня дома есть наручники, я сама вас накажу…

– Благодарю. Но мне просто крышу сносит от ребят в форме.

У полицейского управления как шаром прокатило. Даже деревья казались унылыми и страдающими, что их здесь посадили.

Дверь с трудом подалась. Едва он ступил в гулкий, утопающий во мраке холл, как тут же его окликнул противный, командирский голос.

Человек торчал в будке, настороженный и космоголовый. С робкой наглостью созерцал пришедшего.

Деревенский житель, которому случайно выдали форму и заставили сидеть дежурить.

– Управление закрыто, – заявил, – приходите после праздников.

– Забавно, – подошел Шиповски и с неподдельным интересом принялся разглядывать будку, – тебя хоть кормят там?

– Гражданин, освободите помещение, – повысил голос дежурный.

– А выгуливают иногда? Или на ведро ходишь?

– Что вам нужно? – спросил дежурный. Таким тоном, будто у него отходят газы, и он уже заранее раздражен, что их унюхают и его заподозрят.

– Я хочу поговорить с начальством, а не с человеком в будке, – твердо сказал Шиповски. – У меня по личному. И это важно.

Дежурный нервно вздохнул и присел. Открыл было рот, но Макс тут же перебил:

– Отлично понимаю. Еще минуту назад тебе было так комфортно и спокойно в своей коробке, а тут появился некий дядька в костюме и кидает лошадиные предъявы. Но, поверь, если будешь продолжать ломаться – бравым воякой тебе уже не стать.

– Мужчина, вы что, плохо слышите? – с неуверенностью в голосе продолжал дежурный. – Здесь никого нет. Только я, дежурный. Сегодня же праздник, никто не работает.

– Не работает? – удивился Шиповски, – а в праздники закон не нарушается?