Если ты мыслишь здраво – политика уже с тобой. Современная практическая философия

К тому же «полный гордого доверия покой», вековая детская боязнь «раскачивать лодку» и что-то менять в государстве, по существу, просто смешна, тем более, когда она лживо прикрывается отеческой заботой обо всём народе, благополучии всех подданных. Желанный «отеческий покой» неизбежно ведёт к умерщвлению всего «беспокойного», оригинального, творческого и самостоятельного, что собственно и происходило в николаевской России. Высказать правду в такой системе – значит, «бунтовать». А как же честному человеку, смелому офицеру и поэту-публицисту не писать, не говорить того, что он думает, чувствует, что понимает в этой жизни? Для слабых людей выбор не велик: или смиренно молчать, или обманывать себя и других. В обоих случаях личность будет унижена, подавлена, а достоинство потеряно. Для Лермонтова – это было не приемлемо.

И даже «старины заветные преданья», которые были близки поэту, – не порождают у него радостного восхищения, не дают отрады пытливому рассудку. Почему? По моему мнению, на фоне мрачного исторического прошлого России поэт хотел бы видеть более светлое настоящее, которое бы приближалось к идеалу («мечтаниям»), а не отдалялось бы от него. Гордиться прошлым хорошо и уместно тогда, когда оно стало основанием для лучшей жизни. Когда же в настоящем сплошная имитация, типа у нас – «тишь, гладь, да божья благодать», то высокие мечты испаряются как утренний туман, воля парализуется, рассудок деревенеет до состояния «ать, два, три» и постепенно сливается с общим казённым «отеческим порядком».

Теперь нам очевидно, что «отеческий рассудок» выражает именно деспотическую вертикаль власти, которая нацелена на принуждение конкретного лица к рабскому подчинению своим требованиям («порядку»). Лермонтов художественно точно показал, что когда личный рассудок человека выходит из-под такой «отеческой» опеки и начинает мыслить самостоятельно, по-своему оценивать действительность, то его отношение к окружающему миру становится внутренне противоречивым, так как личность начинает раздваиваться между эмоциональной любовью к «Родине» и рассудочной нелюбовью к «Отчизне».

Это усложнённое понимание российской общественной жизни начинается среди интеллектуалов ещё в конце XVIII – начале XIX века. Например, Николай Карамзин в своей статье «О любви к отечеству и народной гордости» (1802 г.) говорит о трёх видах любви к отечеству: физической, моральной и политической[11 - Карамзин Н. О любви к отечеству и народной гордости // Избранные сочинения в двух томах. – М.-Л.: Художественная литература, 1964. – Т.2. – С. 280—287. [Электронный ресурс]. URL: [битая ссылка] http://www.rvb.ru/18vek/karamzin/2hudlit_/01text/vol2/03publicity/70.htm (дата обращения: 20.09.2014.).]. С моей точки зрения, первая и вторая из них являются именно «любовью к родине», т.е. естественной привязанностью к родной природе, близким людям, родному языку, обычаям и нравам. А третья – политическая любовь – будет представлять собой не что иное, как уважение к государственному порядку, «отчизне» -отечеству. Карамзин обосновывает необходимость политической любви к отчизне с помощью рационально-прагматического аргумента: «Мы должны любить пользу отечества, ибо с нею неразрывно связана наша собственная» польза, «любовь к собственному благу производит в нас любовь к отечеству» [4, с. 282.]. Таким образом, у Карамзина мы находим уже не патерналистскую позицию слепого подчинения государственной власти и безрассудного патриотизма, а сознательное, добровольное признание полезности такого государства («отечества»), которое уважает и поддерживает личное благо и личное счастье своих граждан. Именно о таком добровольном и рассудочном патриотизме мечтал и Лермонтов, но реально испытывал лишь естественную любовь-привязанность к своей родине.

Поэт, лишённый иллюзий верноподданической любви, судит свою «отчизну» разборчиво, придирчиво, не давая себя ввести в заблуждение, и не желая оказаться «в дураках». Как живой человек, он хочет любить, но как мыслящая личность, он не может любить всё подряд. Его рассудочная избирательность требует самому судить обо всём: о былом, о настоящем и желанном будущем. А для этого нужно много знать и уметь сравнивать «свои» достижения, удачи, поражения и слабости с историями других людей и народов.

– А если я многого не знаю, могу ли я судить? – может спросить себя поэт, и не только он.

Это ключевой вопрос, который должен решить для себя взрослый, самостоятельный человек. Судить самому, своим рассудком или подчиниться другому, более авторитетному, более знающему уму?

Я полагаю, что этот жизненно важный вопрос Лермонтов решает для себя в первой части своего стихотворения, и оставляет нам в наследство свою «странную любовь» к «отчизне».

Теперь мы можем прямо сказать, что рассудок отчизны (государевый, великоотеческий) не смог победить рассудок поэта, не смог подчинить его гений своим властным интересам. Несмотря на все хитроумные приманки и красивые сказки об отчизне, поэт не поддаётся им; он мысленно бежит от них туда, где нет искуссного обмана, где нет коварного злодейства; бежит воображением туда, где можно верить своим чувствам и почти беззрассудочно любить:

«Но я люблю – за что, не знаю сам —
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям;
Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень;
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи ночующий обоз
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно;
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под говор пьяных мужичков».

Лермонтов искренне любит свою Родину – величавую и нежную красоту среднерусской природы, простой народный уклад жизни и естественность «пьяных мужичков», которые на короткое ночное время раскрепостились в народном веселье. И вместе с тем он презирает их дневную рабскую покорность, в которой они сами виноваты, конечно не без содействия могущественных повелителей.

Должен ли поэт быть откровенным и искренним в своих размышлениях о родной стране и её народе? Думаю, что должен. Иначе он будет нечестным человеком.

– Так в чём же нравственно-политическое завещание Лермонтова? – спросит меня читатель.

Отвечаю:

Любить не всё подряд и без разбора

А умно, честно и гордиться лучшим.

Мы не перестаём гордиться «нашим» Лермонтовым, особенно в юбилейные годы. А гордился бы Лермонтов нами? Наверное, этот вопрос относится ко всем его «наследникам».

§1.4. Лев Толстой о животном соблазне насилия

(философский комментарий к сочинению «В чЁм моя вера?»)

Читать и перечитывать Толстого в начале 21 века – это не только интеллектуальное удовольствие, а своего рода оздоровительное и целительное занятие для нашего разума, подчас растерянного в смутном времени.

Растерянный разум очень слаб перед многочисленными «соблазнами», «ловушками», которые захватывают человека и превращают в орудие, в средство их удовлетворения, и в итоге – в зависимое, несвободное существо.

Толстой хочет донести до читателей своё главное открытие, которое он обрёл с помощью учения Христа: «истина делает человека свободным». Он с радостью признаётся: «и я почувствовал себя совершенно свободным»[12 - Толстой Л. Н. В чем моя вера // Закон насилия и закон любви: О пути, об истине, о жизни. – М., 2004. – С. 311.]. Эта христианская мысль Толстого, действительно, освобождает, но, к сожалению, понять и принять её могут пока немногие. Большинство наших современников, как и прежде, не готовы к такому перевороту в способе мышления.

– Разве человек может быть свободен? – спрашивают люди. – Мы же зависим от всего на свете…

Вместе с Христом и Кантом, Толстой отвечает, что для животного состояния человека нет никакой свободы, а для разума она не только возможна, но и необходима, ведь именно в понимании свободы открывается свет истины, который и делает человека свободным.

В учении Христа Толстой открывает всеобщие истины для единого человеческого разума. Он мыслит как философский космополит, и тем самым стирает границы между всеми людьми и народами, и предлагает мыслить человечество как одну большую разумную семью.

Но животная природа, говорит мыслитель, сильно укоренена во многих людях, сила привычки вновь и вновь порождает прежние «ловушки» сознания, и прежде всего, соблазн насилия и вражды.

– Как же жить без войны? – говорят люди, и тут же добавляют, – война – это большое зло, не дай Бог нам новой войны.

– А разве не люди начинают войны? – спрашивает Толстой. – Разве Бог приказывает им убивать других людей? Это решение зависит от самих людей, но многие не хотят в этом признаться, может быть потому что они бояться, и им удобнее быть несвободными.

Толстой обнаруживает страшный обман, очень коварную ловушку, которая превращает человека в орудие зла, и парализует собственную разумность человека. Он говорит, что разум (в лице Христа) учит людей не делать глупостей. И приводит ряд прагматических аргументов:

«…не сердись, не считай никакого ниже себя, – это глупо. Будешь сердиться, обижать людей, – тебе же будет хуже»[13 - Там же. – С. 277.].

«…за зло не плати злом, а то зло вернётся на тебя ещё злее, чем прежде…».

«Если ты будешь считать других людей врагами, то и они будут считать тебя врагом – тебе же хуже будет».

По словам Толстого, соблазн насилия и вражды является страшным обманом, который искушает человека мнимым благом, а на самом деле является губительным для подлинного блага человека. Так, он пишет: «Христос показал мне, что первый соблазн, губящий моё благо, есть моя вражда с людьми, мой гнев на них»[14 - Там же. – С. 304.]. Во враждебном противоборстве с другими людьми, мы признаём их ничтожными, недостойными, глупыми, и делаем из них своих непримиримых врагов.

Отказаться от этого заблуждения можно с помощью новой, освобождающей мысли: благо моё связано не только с благом моего народа, но и с благом всех людей мира. А это значит, что от патриотизма разумный человек должен и теоретически, и практически идти к космополитизму, к всеобщему благу. А движение к всеобщему благу предполагает отказ от насилия и войны, а в начале – от самодовольного патриотизма.

Глава 2. Рассуждения о патриотизме и космополитизме

Для современной практической философии тема патриотизма и космополитизма является интересной в аспекте современной идеологической борьбы, и важной для изучения уровня традиционности общественного сознания.

Патриотизм как моральная и политическая ценность характерен для доиндустриальных и индустриальных обществ, так как он способен объединять членов традиционного социума против неких общих врагов и опасностей. Кроме того, патриотизм предполагает идею единой национальной общности, связанной общим языком, историей и традициями.

После того, как президент Путин в 2015 году объявил патриотизм главной объединяющей национальной идеей, и выделил на военно-патриотическое воспитание 1, 666 млрд. рублей, эта тема стала ключевой в идеологических дебатах. Вместе с тем, она резко разделила общество на «наших» и «не наших», на патриотов и не патриотов, на героев и предателей. Реальным примером такого «раскола» является недавняя анонимная критика в мой адрес со стороны некоего «Алекса», который обвинил меня в «потенциальном предательстве», в «паразитизме» и даже в «психическом расстройстве».

Подобного рода «ярые патриоты» (обычно оплачиваемые из патриотических фондов) порождают обратный эффект: общество окончательно раскалывается по многочисленным «фронтам» и становится полем сражения (почти «войной всех против всех»), что в общем-то характерно для периода ранних буржуазных революций. С учётом горького опыта гражданской войны, ещё не пережитого до конца, эта перспектива мне кажется очень опасной и трагичной для нашего общества.

Но так как мы живём в 21 веке, и нам есть с кем и с чем сравниваться, то тему патриотизма мы будем соотносить с космополитизмом, ведь мы живём в эпоху глобализации, интеграции и мирового сотрудничества. Конечно, кому-то это может не нравиться, и недовольные будут усердно убеждать себя и других, что всё это происки врагов России, и что мы не должны следовать за общечеловеческим вектором развития, ведь у нас своя сокровенная «тропа в бытии». Но, как известно, экономика всё расставляет по своим местам, и материальное благополучие граждан не создашь с помощью лозунгов и самонадеянных идеологем, типа «Россия всех сделает».

Итак, что же говорили о патриотизме в 2012 году, и что говорят сейчас…