Берегиня

Но не только медикаментозной терапией прививали мне любовь к новой для меня, гражданской жизни. В один из июльских дней, вырвавшись из сладостных объятий Морфея после полуденного сна и с трудом разорвав тяжёлыми веками паутину снов, сплетённую из обрывков яви, я увидел её – единственную и неповторимую подругу дней моих суровых, невесту верную мою. О таком подарке я не смел и мечтать. Рита, присев на краешек кровати, нежно гладила мою руку.

– Привет! – её голос дрогнул от волнения. – Извини, я не хотела тебя будить.

– Разве можно спать в присутствии такой красивой девушки? Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! – Аккуратно, не делая резких движений, сажусь (я хоть и хорохорюсь, а движения мне даются с трудом и отдаются невыносимой болью в позвоночнике), сгребаю в объятия и впиваюсь губами в её нежные губы. Она отвечает мне столь же жадно и страстно.

Что может быть прекраснее страстного поцелуя после долгой разлуки двух любящих сердец? Правильно, только его продолжение. Но, к сожалению, не здесь и не сейчас – в моём теперешнем положении любовник из меня тот ещё.

– Ой, Лёшка, что ты со мной делаешь? – томно прошептала Рита, когда мы, задохнувшись, разомкнули наши губы.

– То же, что и ты со мной! – Обнял её, прижав спиной к себе. Она положила голову мне на грудь, а я, зарывшись носом в её волосы, сидел и млел. – Как ты узнала, что я в госпитале?

– Дядя Ваня получил телеграмму. Примчался к нам. Предки посовещались и делегировали гонца. – Она посмотрела на меня, по её щеке катилась слеза. – Лёшка, если бы ты знал, как я испугалась.

– Верю. – Целую её в макушку и обнимаю ещё крепче. – Когда всё это закончится и меня выпишут, первое, что я сделаю, – поведу тебя под венец. Хватит! Сколько можно мучить друг друга!

– Собрался, не подпоясался!

– Не понял?

– Я не могу пойти с тобой под венец, – отвернувшись, сказала она и нарочито долго держала театральную паузу, не озвучивая причину своего отказа, тем самым провоцируя меня на разные неприятные мысли. И у неё это получилось.

– Ты вышла замуж? – У меня аж сердце зашлось от мысли, что я её потерял. – Конечно, кому теперь нужен муж-инвалид?

– Дурак! – взвилась она. – Инвалид ты для врачей, а не для меня! Ну сам подумай: целовалась бы я с тобой, будучи замужней женщиной или засватанной девицей?

– Некоторых это не останавливает.

– Я не некоторые, и ты это прекрасно знаешь!

– Тогда в чём дело?

– Сколько ты тянул с женитьбой? А?! Вот я и решила проучить тебя. Не думала, что ты вот так отреагируешь. Извини. Я не могу пойти с тобой под венец, потому что некрещёная. Ты, кстати, тоже.

Такая вот она у меня. За это и люблю. Наши губы вновь слились воедино.

Заведующий отделением, учитывая тот факт, что лежал я в отдельной палате и Рита хоть и фармацевт, а всё же младший медицинский специалист, разрешил моей ненаглядной круглосуточное пребывание подле меня, выделив раскладушку, чему мы оба были несказанно рады. Две недели вместе – это дорогого стоит.

К концу первой недели её пребывания моё самочувствие значительно улучшилось, появился здоровый румянец на округлившихся щеках, и вообще. А всё потому, что самое лучшее лекарство для человека – это любовь и забота, и Рита справлялась с ролью сестры милосердия на отлично. Одни отвары целебных трав, что готовила она, чего стоили! Благодаря нашим долгим беседам по вечерам я окончательно смирился с досрочным выходом на пенсию. Ну действительно, чего ерепенился? Не с такими увечьями возвращались с войны мужики – и продолжали жить. Вот хотя бы деда моего взять. Ведь живого места на нём не было, когда вернулся с фронта, и ничего. Бабуля замуж за него вышла и выходила. А мы с Ритой чем хуже? Вот и решил я более не гневить бога: живой, и ладно. Руки-ноги целы, голова на месте, и варит к тому же. Да и привлекательностью морды лица бог не обидел. Как там в песне у Высоцкого поётся? «Я вышел ростом и лицом. Спасибо матери с отцом…» Но оставим это для моей ненаглядной. В общем, где наша не пропадала, когда за спиной такой крепкий и надёжный тыл?

За несколько дней до отъезда Риты, едва мы вкусили яства, приготовленные на обед поварами госпиталя, и она понесла грязную посуду в пищеблок, ко мне нагрянул посетитель, видеть которого я был рад не меньше, чем суженую. Я давно порывался связаться с ним: имелся у меня, знаете ли, ряд вопросов, на которые он мог ответить или, воздействуя на рычаги своей власти, мог призвать к ответу других.

– Здравствуй, Алексей! Выглядишь бодрячком! Так держать! – выпалил с порога подполковник Замятин, мой наставник, командир и с некоторых пор друг семьи, поставил на пол принесённую сумку (кстати, очень похожую на мою, оставшуюся в Чечне) и протянул руку для рукопожатия.

– Здравия желаю, Олег Геннадьевич! Рад вас видеть! Какими судьбами?

– Приехал проведать воспитанника и боевого товарища. Поговорить о том о сём. И вообще… – Его взгляд остановился на собранной раскладушке в углу. – А ты, я смотрю, в палате не один?

– Это ко мне невеста приехала.

– Не лукавил, значит, начальник госпиталя, когда обещал оказывать всяческое содействие.

– А-а, так вот оно в чём дело?! Одиночная палата, особый уход, послабления режима…

– А ты как думал? Мы своих в беде не бросаем!

– Спасибо! Мне без Риты в разы тяжелее было бы со своими мыслями справляться.

– Это не та ли русоволосая красавица с толстенной косой и с тарелками в руках, что повстречалась мне в коридоре?

– Она.

– Давно встречаетесь?

– С пелёнок.

– Ничего себе! Молодцы. Ладно, пока она ходит, у нас с тобой есть немного времени, чтобы переговорить с глазу на глаз. – Подполковник выглянул за дверь и, убедившись, что за ней никого нет, сел на край кровати. – Напряги память, Алёша. С ответом не торопись. Когда вам на хвост сели боевики?

– А тут и напрягаться нечего. Через час после того, как мы получили из центра добро на выход в точку эвакуации. Только на хвост они нам не садились – они ждали нас на точке эвакуации, поэтому я и перенаправил вертушку на запасную точку.

– Боевики из заброшенного аула могли пойти по вашему следу?

– Исключено. В ауле было семнадцать бармалеев плюс эмиссар. Во время его захвата мы минусовали семерых, предварительно засеяв «озимыми»[12 - Засеять «озимыми» – установить мины ОЗМ-72 (армейский сленг). ОЗМ-72 (осколочная заградительная мина) – противопехотная мина кругового поражения, выпрыгивающая на высоту около 0,6—0,8 метра. Радиус сплошного поражения готовыми поражающими элементами – 25 метров. – Прим. автора.] дворы домов с другими боевиками. Тех, кому посчастливилось уцелеть, «собирая урожай» во дворе, покрошило бы в «зелёнке», увяжись они за нами. Так что вывод напрашивается сам собой – нас слили.

– Контрразведка занимается этим вопросом. К сожалению, пока безрезультатно. Скажи, ты смотрел, что было у эмиссара в рюкзаке?

– Особо не разглядывал, но точно знаю, что были там какие-то документы, кредитки, баксы в банковских упаковках, паспорта, компьютерные диски, аппаратура для спутниковой связи и так, по мелочи – барахло всякое. Всё самое ценное было запаяно в пластиковые пакеты, их мы не вскрывали.

– В чём всё это было и кто из твоих ребят нёс?

– В тактической трёхдневке натовского образца, расцветка – тропический камуфляж. Свой рюкзак я на эмиссара повесил, а этот на себя надел. А что?

– А то, что этот рюкзак пропал сразу после падения вертолёта. На тебе его не было. Чеченца, что тебя вынес, мы допросили. Ни он, ни его подельники рюкзак не видели. Но спустя сутки после трагедии в расположении отряда, возле штабной палатки, дневальный наткнулся на бесхозный рюкзак. Как и когда он там оказался, никто не видел. Сапёр, проверив его, ничего подозрительного не нашёл, разрешил открыть. В нём было всё то, что ты только что перечислил. Документы, что были в рюкзаке, настоящая бомба. Мы передали его содержимое коллегам из ФСБ, и, насколько я знаю, они уже взяли в разработку несколько человек из властных структур и силовых ведомств. В том, что их ждёт дорога в места не столь отдалённые, я даже не сомневаюсь. Меня интересует другой вопрос: что за волчица помогает тебе?

– Какая ещё волчица?!

– А то ты не знаешь?

– Первый раз слышу! – соврал я, и глазом не моргнув. – Вы лучше скажите, что с моими ребятами и что за чеченец меня вынес?

Замятин вкратце рассказал о том, что знал сам, о том, что поведал Гайни Куркаев. В тот злополучный день на перехват нашей группы выдвинулись три группы боевиков. Если от боевиков, ожидавших нас на точке эвакуации, нам удалось отбиться, то две другие группы, узнав об этом, выдвинулись в район запасной точки эвакуации. Олег Геннадьевич быстро, но довольно-таки подробно набросал в блокноте схему местности, обозначил места, откуда боевики вели огонь по вертолёту, и успокоил, сказав, что в наших действиях не было ошибки. В сложившейся ситуации просчитать действия боевиков, у которых на руках были координаты точек эвакуации, мы просто не могли. Зачем он так подробно и со всей основательностью рисовал и рассказывал тактическую обстановку, мне было невдомёк, но перебивать его я не стал. Пересказывая историю с участием волчицы, он наблюдал за моей реакцией, но мысленно я был там, в горах, в «зелёнке», рядом с верной подругой и спасительницей. А ещё он сказал, что я единственный, кому посчастливилось выжить в той мясорубке.

– Вот такие дела, брат ты мой. Так что теперь твоя очередь отвечать на мои вопросы. Имей в виду, вся эта мистика наверх не ушла, иначе нас всех, как Гайни Куркаева (который, кстати, не доехал до следственного изолятора – помер от угрызения совести), запишут в умалишённые. Мне и ещё одному человеку из ФСБ до жути интересно, как вообще всё это возможно.

– А с чего вы взяли, что я знаком с ней?

Страдальчески вздохнув, Замятин дотянулся до принесённой им сумки, достал из бокового кармашка фотографию и, смутившись, подал мне.

– Ты извини, я взял её, когда парни укладывали твои вещи и вещи ребят. Куркаев опознал волчицу по этой фотографии, так что отпираться бессмысленно.