И опять Пожарский 6

Событие седьмое

Силантий Коровин впервые позволил себе выпить больше рюмки водки. Бутылка другая водки разных сортов и ещё парочка бутылок вершиловского виски у него всегда в погребе под домом стояли. Мало ли кто из сильных мира сего пожалует, нужно быть к таким гостям готовому. Только на этот раз гости не приехали, а уехали. Гостей был целый полк, да ещё пятьсот возчиков, считай, больше двух тысяч гостей было. Шутово и десятой части вместить не смогло. Благо лето и земляки пару дней, что полк отдыхал с дороги, провели в палатках, им не привыкать.

Теперь, наконец, отправились дальше. Князь Пётр Дмитриевич со своим спецназом по реке на двенадцати корабликах, а остальной полк двинулся вдоль Днепра на юг своим ходом. Однако несколько человек осталось. Их князь Пожарский специально привёз с собой, чтобы оставить в Шутово. Да, теперь и не Шутово. И не село вовсе. Город! Ну, и что, что городской стены нет. Не главное это. Почитай две сотни семей и с большим гаком живёт теперь в Днепропетровске. Так Пётр Дмитриевич город новый назвал. А он – Силантий, теперь не крестьянин какой, а целый мэр нового города. Да ещё и дворянин к тому же. Грамотку от Государя князь Пожарский и привёз.

– Только крестьян у тебя, Силантий Игнатьевич, извини, не будет. Если посчитаешь нужным, в Юрьев День примешь. Только подумай сперва, нужно ли это тебе, – сказал, передавая грамоту на дворянство Коровину, Пётр Дмитриевич.

Понятно, что не нужно. Ну, разве девку одну, чтобы Агафье помогала пока ребёнок малой. Сам-то целыми днями Силантий по Шутову носится, что ж, теперь будет по Днепропетровску носиться. Ведь ещё год назад в Шутово всего восемь десятков семей было, но всё едут и едут и мориски и гугеноты из Франции и ещё одну партию немцев из-под Ревеля привезли. Да и свои – русские прибывают. Вот уже после Юрьева Дня, почти зимой, пришло опять целое село из-под Гомеля. По той же самой причине, что и в прошлый раз, пан ихний привёз из Варшавы иезуита, выгнал русского батюшку на улицу вместе со всем семейством, и велел крестьянам переходить в униатство. Те и перешли. Только не в униатство, а в Шутово, благо весть о вернувшемся из Шутово пане со сломанной рукой, которой он угрожал холопов запороть по всей Гомельской землице прошла. Силантий сперва испугался, теперь князя со спецназом точно не будет, а вдруг и этот пан нагрянет, но людей, все тринадцать семей и отца Фрола с чадами и домочадцами принял. Пока пан не появлялся, наверное, за естество своё побаивается. Видно знает теперь гомельшина любимую поговорку князя Пожарского: «Сперва ты работаешь на репутацию, а потом она на тебя». Проверить верность поговорки можно легко, новые причиндалы вырастить тяжело.

А привёз князь Пётр Дмитриевич как раз трёх человек, что поспособствуют росту этой самой «репутации». В последнем походе на шведов больше тридцати стрельцов было ранено, причём, эти трое тяжело. Доктора их выходили, но здоровье полностью не вернулось, один хромает, у одного рука левая плохо работает, а третий двух пальцев на правой руке лишился. Попросились они на покой, и князь Пожарский их просьбу уважил, только покой будет у них не в Вершилово, а в Днепропетровске. Переехали бывшие стрельцы сюда со всеми чадами и домочадцами, содержание им Пётр Дмитриевич даже увеличил до двадцати рубликов в год. И будут они теперь вместе с Фролом Беспалых и Тимофеем Смагиным, теми стрельцами бывшими, что живут уже в Шутово, обучать детей и юношей стрелять из мушкетов, и сабельной рубке, и казачьим ухваткам. И ведь не простых стрельцов привёз Пётр Дмитриевич, а самых заслуженных, у Трифона Хвостова, аж шесть медалей, и за Урал, и за два похода на Швецию, и за победу над Речью Посполитою, и «Вершиловский стрелок», и, как и у всех раненых – «За боевые заслуги». У Петра Погожева четыре медали, а у Епифана Александрова три. Пусть они и чуть увечные, но много ляхов-то, поди, нужно, чтобы с этой пятёркой совладать. Да ещё они молодёжь подучат. Может и не нужны стены Днепропетровску?

Кроме троих стрельцов с семействами привёз князь и десяток мастеров, они должны построить завод стекольный и начать на нём листовое стекло выпускать и бутылки с вазами выдувать. Только сначала всю территорию нового завода нужно трёхметровым забором огородить и сторожей на вышках поставить. Да потом ещё псов завести. Дело стекольное секретное, ежу ясно, что «любопытные» появятся.

Ну и трёх выпускников седьмого класса Пётр Дмитриевич привёз, они должны теперь три года отработать учителями в школе Днепропетровска, а дальше уж сами пущай стезю себе выбирают.

Одним из учителей оказался «не много – не мало» братуха младший Силантия, окончил Фёдор Коровин семь классов и сам к брату попросился, раз уж всё равно Вершилово покидать. Князь и уважил просьбу. Здоровущий брательник вымахал, уж на полголовы выше Силантия, и не узнать. А шустёр! Уже в первый день с какой-то девкой французской замечен был. Ладно, дело молодое.

А выпил Силантий Игнатьевич Коровин целых двести грамм. За новый город, за дворянство, за приезд братца, за царя батюшку, за Петра Дмитриевича, за непременную победу над ляхами. Завтра, уж точно, голова трещать будет. Так не каждый день столько всего нового и хорошего на тебя сваливается. Потерпим.

Событие восьмое

Отряд Епифана Солового плутал по тайге. Не потому плутал, что заблудился, али с пути сбился. Нет. Плутал, потому что был послан «туда – не знаю куда, найти то – не знаю что». Хотя, что найти было более-менее известно. Нужно было найти гору. И гора эта, точно известно, стоит недалече от реки Яик. Легко! У дурачков всё легко. А как найти этот Яик?

Началось всё ещё две седмицы назад. Хотя и ранее тоже началось. Епифан, как реки в мае вскрылись, и ледоход прошёл, на новых лодьях сгонял со своими казаками в Тюмень. Нет, не соскучился. Забрал остаток своего отряда, да ещё десяток желающих в раю пожить. В результате этого набега население Тюмени уменьшилось на тридцать семь человек, а население Миасса на столько же увеличилось. Вот по возвращению в Миасс новость казаков и ждала. Приплыла лодья с Вершилова, и привезли кроме продуктов и мушкетов новых, посланники от князя Пожарского задание мэру Шульге, найти эту самую гору на реке Яик. Прилагалось к заданию плохонькая карта и примерный план поиска. Плохонькой карта была не вся. Реки Белая и Миасс очень хорошо были прочерчены, Волга тоже вполне, а вот Яик был прерывистой чертой обозначен вплоть до Гурьева. Нет ещё нормальных карт этих мест.

Никите Михайловичу нужно было снарядить стрельцов пару десятков, придать им рудознатцев Ивановых и присланного специально картографа. Епифан сам вызвался с казаками найти истоки реки Яик и, пройдя вдоль неё, всё на карту нанести вплоть до горы «Магнитной». Не сидеть же сиднем в Миассе. Зря их, что ли, кормили всю зиму и весну? Тем более что князь писал в грамотке, что от Белорецка до горы всего двести – триста вёрст. Плёвое дело.

Чёрта с два! Два раза они уже в Белорецк возвращались. Найдут речку и радостно, чуть не вприпрыжку, несутся вдоль неё. А она в Белую через пару десятков вёрст впадает. Так ведь ещё хорошо, что картограф с ними, не этот гишпанец, так вдоль Белой и ехали бы. Карлос Хосе же сразу компасом повертит, на солнышко посмотрит и удручённо руками разводит, не туда река течёт.

Надоело это, в конце-то концов, да из начала да в наконечники. И атаман решил сменить первоначальный план.

– Давайте, казаки, в этот раз как можно дальше на полдень пройдём, вёрст может с сотню, и только тогда на восток повернём. Если карте верить, то в таком случае не должны опять к Белой выйти.

Ни каких возражений не последовало. Четыре дня пробирались сначала по тайге, потом по берёзовым лесам, а там и по степи, что небольшими берёзовыми да ольховыми рощами разбавлена. Быстрее можно бы было, всё же одвуконь все, но картограф гишпанский не давал разогнаться, ему, вишь, расстояние мерить пройдённое надо. Идёт пешком и шаги считает. Епифан поинтересовался, зачем, али карту в шагах рисует? Оказалось, что в среднем шаг у Карлоса семьдесят один вершиловский сантиметр, вот он шаги считает и узнаёт, сколько они прошли и за день и за всё путешествие. И все рощицы, и ручейки на карту наносит, а потом с малых дневных карт переносит всё на большую. Хитро.

Первое время им попадались небольшие речушки, и так и подмывало, пойти по ним, может уже в Яик они впадают, но сам себя атаман останавливал. Решили, значит – решили. Повернули на восток на пятый день и ещё почти тридцать этих километров намотали. Рощицы стали встречаться чаще и дорога явно под гору пошла, ну, получается, правильно они идут.

Событие девятое

Санька Гамов зло настёгивал здоровущего и хитрющего французского мерина, что достался ему, как самому тяжёлому в их отряде. Дорога от Парижа до Реймса, куда они сейчас спешили, не близкая. Вторую неделю уже в пути. Злился Шустрик не на коня, хоть тот и заслуживал, два или три раза уже умудрился нового хозяина укусить.

Злился Санька неизвестно на кого, но он дознается по возвращению в Вершилово, и тогда ворогу придётся объяснить, почему он соврал князю Пожарскому. И не в мелочи, ведь какой соврал! В соборе Парижской Богоматери не было тернового венца, да по существу, его там вообще никогда не было. Взятый в качестве «языка» один из монахов рассказал, что эта реликвия хранится совсем в другом месте.

До 1063 года венец находился на горе Сион в Иерусалиме, откуда его перевезли во дворец византийских императоров в Константинополе. Балдуин II де Куртенэ, последний император Латинской империи, был вынужден заложить реликвию в Венеции, но из-за нехватки средств её не на что было выкупить. В 1238 году король Франции Людовик IX приобрёл венец у византийского императора. 18 августа 1239 года король внёс его в Нотр-Дам-де-Пари. В 1243–1248 при королевском дворце на острове Сите была построена Сент-Шапель (Святая часовня) для хранения Тернового венца. Вот там он уже почти четыреста лет и находится.

В итоге они набрали десять мешков с золотыми и серебряными предметами в соборе, надо же было делать вид, что они простые английские грабители. Только Пётр Дмитриевич ведь их не за лампадками и подсвечниками посылал, посылал за Терновым венцом. Получается, что одно из четырёх поручений князя Пожарского они не выполнят, а оно как бы и не главным было. Хорошо, что хоть Риза Спасителя оказалась именно там, где ей и положено. Санька сначала и на Мишеля злился, даже врезал ему сгоряча. Только потом понял, что не знал ведь де Нойрей, зачем они собираются ограбить Нотр Дам. Как выяснилось, он думал, что этим они хотят выманить туда кардинала. Кардинала вместе с отцом дю Трамбле они застрелили. Крепость и городок Аржантёй – северо-западное предместье Парижа ограбили и в Реймсе не должны оплошать. А что делать с первым заданием?

Санька потом, когда уже отошёл от гнева неправедного и попросил прощения у Мишеля, порасспросил его про эту Сент-Шапель.

– Да, вы самоубийцы что ли? – схватился за голову командор.

– Всё так плохо? – приуныл лейтенант Гамов.

– В сто раз хуже. Это же бывшая резиденция короля, теперь Дворец Правосудия и тюрьма. Там рота мушкетёров, швейцарцы, гвардейцы кардинала и с сотню дворян умеющих владеть шпагой. Вы что вдесятером полезете на несколько сотен вооружённых и неплохо обученных воинов? – выпучил глаза француз.

Понятно, что один на один его десяток много французов уложит, даже с сотней, поди, справились бы, пусть и с потерями, но с четырьмя сотнями.

– А если ночью? – не унимался Санька.

– Хоть ночью, хоть днём, хоть утром, хоть вечером, что хотите, делайте, только без меня. У меня дети, жена, да и просто пожить хочется, – махнул рукой Мишель.

Ладно, подумать надо. Пока вон Реймс уже недалече. Мысли же ни как не желали переключаться на ограбление монастыря в местечке Отвильер в Шампани, в окрестностях города Реймса в котором хранятся мощи святой равноапостольной царицы Елены. Всё возвращались и возвращались в Париж. Ну, положим, он возьмёт охранников с монетного двора и банка «Взаимопомощь». Человек десять можно набрать. Только русских если брать. Так-то теперь там уже в основном сами французы обученные вершиловцами справляются. Только кишка, скорее всего, тонка даже у обученных французов напасть на резиденцию своего короля. Нет. Что десяток, что два десятка, лезть дуриком напролом нельзя. Ведь ещё и выбираться потом с этого острова надо. Думать надо. Эх, попадётся ему ещё под руку тот, кто обманул Петра Дмитриевича. Расплата грядёт неминучая.

Событие десятое

Иван Пырьев тихо сатанел. Да и громко тоже сатанел. Мог бы и громче, но голос сорвал. И как это Пётр Дмитриевич за саблю не хватается? Граф Пырьев уже два раза чудом, что не зарубил одного голландца и одного своего русича. В последний миг отводил саблю. После этого он её перестал с собой брать. С кем тут воевать – остров. Нет, если в целом посмотреть, то всё вроде бы и не плохо. Дома строятся, форт практически достроен, с индейцами торговля налажена, пшеницу, рожь и ячмень посеяли, да и колосятся уже, явно теплее здесь, чем в Нижнем. Сатанел Иван Пантелеймонович Пырьев-Делаверский от помощников. Вроде бы объяснишь им, что и как делать, а они послушают, покивают и сделают по-своему. Зачем? Почему? Сказал посреди каждого дома строить печь голландку. И что? Построили какую-ту громадину на половину дома.

– Что это?

– Печь, у нас в Нижних Землях в богатых домах такие ставят.

– А я что сказал делать?

– Печь как в Голландии.

Тогда почему Пётр Дмитриевич замечательные круглые печи «голландками» называет? Пришлось брать пару русских, что прибыли из Вершилова и самим с помощью немецких, французских и голландских печников строить обычную для Вершилова печь. Они там в своих Нижних Землях из-за войны, что уже больше полувека идёт, видно, совсем друг с другом не общаются. Иван подружился с военным инженером Крейном Фредериксзоном ван Лоббрехтом и тот вечерами за чашкой местного травяного чая рассказывает про свою родину. Там сейчас всё перемешано, часть провинций всё ещё под испанцами, часть объединилась в Республику, на части война идёт. Это же надо, больше пятидесяти лет люди за свою свободу борются. Молодцы, упёртые ребята. Скорее всего, такие печи строят в тех провинциях, что сейчас входит в Испанское королевство.

С банями ещё хуже. Отдал приказ рядом с каждым домом строить баню с печью, что топится по белому и каменкой. Смеются.

– Кто же в них будет мыться? – второй директор Вест-Индской компании Виллем Верхюлст прикрыл ладонью улыбку.

Пришлось взять за шиворот этого «весельчака» и встряхнуть.

– Вы знаете, что тиф, чуму и прочие болезни передают вши. А этих вшей по вашей Европе разносят крысы, с которыми вы не боретесь. Вшей не прожариваете, сами не моетесь, кошек истребили. Варвары! Дикари! Баня должна быть у каждого дома и каждый человек в Санкт-Питер-Бурге должен не реже одного раза в неделю мыться и все вещи прожаривать в бане, а потом стирать с мылом. Я буду ходить и проверять. Найду вшивого, который соврёт, что в баню ходит, на первый раз отрежу ухо, на второй охолощу. Ясно!

Притихли «весельчаки». Только чувствовал Иван, что пару ушей однозначно придётся отчекрыжить. Европа, блин, просвещённая. Неучи чумазые.

Вообще, с переселенцами графу явно не свезло. Один всего плюс, все протестанты: и немцы, и французы, и голландцы. Хоть на религиозной почве не собачатся. Зато грамотных почти нет. Докторов нет, а судовой доктор с «Принца» в медицине хуже любого вершиловского пацана понимает, только клизмы умеет ставить, да раны прижигать. Первым своим указом Иван велел школу строить по подобию той, с которой в Вершилово начинали. На первое время пойдёт, а там дальше будем нормальную, каменную, строить. Сейчас трое выпускников седьмого класса уже с семилетками занимаются. Тоже «просвещённые» сначала заартачились. Как это всех детей на целый день от хозяйства оторвать? Пришлось скрипнуть зубами и напомнить про «ухи». Почему всё приходится заставлять делать? Ведь для них же, как лучше стараешься. Понимал теперь Иван, как тяжело было малому княжичу Пожарскому строить теперешнее Вершилово. У него хоть есть пример перед глазами, а Пётр Дмитриевич всё с нуля начинал. Ничего! Как любит говорить Пожарский: «Мы построим коммунизм в отдельной деревне». Коммунизм – это когда все вместе на одну цель трудятся и потом все доходы по-честному на всех делят.

Глава 2

Событие одиннадцатое

Подводная лодка в степях Украины геройски погибла в воздушных боях, в не вырытых ещё шахтах Донецка.

Князь Пётр Дмитриевич Пожарский меньшой сидел в личных покоях митрополита в Киево-Печерской лавре и смотрел с улыбкой на двух с половиной запорожских гетманов. Улыбка была не с радости, и не смешно ему было ни сколько. Страшно было. Гетманы хотели сбросить панов и ляхов. Самостийности хотели. Сами хотели стать панами и ляхами. Ну, не ляхами, а шляхтичами. Ссуки! Ничего за четыреста лет не изменилось. Вернее, наоборот, за четыреста лет ничего не изменится. Эти олигархи хотят сами народную кровь пить. Сейчас им ляхи с литвинами мешают, потом будут мешать москали.

Когда это началось? Ярослав Мудрый виноват? Он разделил огромную непобедимую страну между сыновьями на удельные княжества, и они начали усобицу, которая уже никогда не закончится. Мудрый? Понятно, что любой отец хочет оставить сыновьям квартиру и приличную работу. Княжеский терем – не худший вариант. Только нельзя путать свою шерсть с государственной. Тебя поставили страной управлять, а ты её сыновьям раздарил. Много надо мудрости. Теперь-то, что делать. Не гетман польный Станислав Конецпольский враг. Вот они враги сидят напротив. Уже шкуру делят.