И опять Пожарский 6

Товарищи учёные, не сумлевайтесь милые,
Коль что у вас не ладится, ну там не тот эффект,
Мы сразу к вам заявимся с лопатами и с вилами,
Денёчек покумекаем и выправим дефект.

А вот и новую порцию свежего, ещё горячего ржаного хлеба принёс Трофим. Кроме разведения индюков он ещё и открыл собственную пекарню, пока у него всего один вид продукции – ржаной круглый хлеб. Но какой! Половину Вершилова стоит у его лавки и ждёт, когда привезут новую партию. Разве такой хлеб могут испечь во Франции? Хорошо, что барон Мезириак живёт не там, а здесь.

Событие тринадцатое

Епифан прополз ещё пару метров и снова остановился, кровавая пелена вновь застила глаза.

– Нельзя останавливаться, нужно ползти, – прошептал он себе и попытался, опираясь на здоровую левую руку, продвинуться ещё чуть-чуть.

Бывший атаман донских казаков, а теперь сотник Епифан Соловый полз к реке уже почти сутки. По его прикидкам оставалось чуть. Вот на тот холмик уже залезть и оттуда, скорее всего Укшук, приток Белой, будет виден. Нет. С вершины холма был виден унылый следующий холмик, разве чуть больше этого. И …

– Чайки! – сил сразу добавилось.

На них опять напали торгуты. Продвигаясь на юг, отряд казаков из Миасса вполне мог с ними встретиться, и Епифан, и дозоры высылал, и на ночь охранение выставлял, но день за днём всё было тихо. Один раз наткнулись на стойбище башкир. Только ни чего полезного от этой встречи не вышло. Башкир Тимер, что был взят именно для таких вот встреч переводчиком из Миасса, пообщался с сородичами и те сказали, что идут они правильно и через пару часов выйдут к Яику. Однако это и так было понятно, стали попадаться берёзовые рощицы и заросли таволги, значит вода близко. Ну, хоть пару овец удалось выменять на ножи и небольшой котелок. Башкиры были бедны и совсем дикие, ничего про царя и Российскую империю и слыхом не слыхивали.

Добравшись до реки, устроили привал и отдыхали два дня, пробиваться сквозь траву, что коню по грудь то ещё удовольствие. Башкиры махнули рукой куда-то на юго-восток на вопрос про гору. Это и без них было ясно. Тронулись утром по прохладе, предвкушая скорый конец этой не простой вылазке непонятно куда. Так и получилось. Только конец был совсем не тот, на который надеялись.

Епифан себя во всём винил. Мог бы ведь дозор вперёд больше послать. Двое казаков ехали в пределах видимости, Соловый время от времени бросал на них взгляд и вновь погружался в свои мысли. Мысли были о том, что пора уже остепениться, жениться, обзавестись домом и хозяйством. Хватит, настранствовался, навоевался. Подняв очередной раз глаза на дозор, Епифан и заметил, как казаки валятся с коней. Епифан вскинул подзорную трубу к глазу и, не донося уже, заметил всадников «мчавшихся» навстречу. По такой траве особо быстро не получится.

Тех было с десяток. Местность была холмистая и торгуты не видели ещё, поди, отряд казаков, но через минуту выскочили степняки на небольшой холм и, развернувшись, скрылись за этим самым холмом. С диким криком Соловый пришпорил коня и увлёк казаков за неведомыми пока степняками. Однако уже через несколько секунд взял себя в руки. Нужно сначала проверить дозорных, может, ранены просто. Эта заминка, в конце концов, сослужила отряду хорошую службу. Удалось спасти рудознатцев братьев Ивановых, толмача башкира и картографа гишпанского Карлоса с молодым казаком Васькой Касьяновым.

Жив был только один дозорный, второму казаку стрела вошла в горло, и сейчас уже по позе стало ясно Епифану, что отлетела душа боевого друга. Ехавший первым молодой Васька был жив, стрела вошла в правое плечо, и атаман, переломив её, легко вытянул с другой стороны. Не слабый лук был у степняка, да и силища в руках, насквозь прошила совсем не хиленькое плечико Касьянова.

Пока Епифан занимался с раненым, оставшиеся восемнадцать казаков уже спешились и заряжали мушкеты. Тем же занимались и рудознатцы с башкиром.

– Тимер, бери рудознатцев с гишпанцем и Ваську и отходите назад к реке, – и зыркнул на попытавшегося дёрнуться раненого, – Если что, доведи людей до Белорецка. Понял ли?

– Понял, – скривился не то от боли в плече, что бинтовал Соловый, не то от нежелания этот приказ исполнять, Васька.

В это время вернулся с ближайшего холма посланный оценить обстановку казак.

– Беда, атаман, не меньше сотни поганых, через пяток минут здесь будут.

Соловый сам помог взгромоздиться на коней рудознатцам и картографу и, огрев плетью жеребца Касьянова, заорал.

– Становись за коней, ребята! А вы чтоб до реки не останавливались, – и под Тимером тоже брыкливую кобылку от всей души плетью попотчевал.

Очнулся Епифан среди ночи от невыносимой тяжести давящей на грудь. Он долго не мог понять, где же он находится, потом с ужасом сообразил, что лежит в куче мёртвых товарищей. Торгуты решили ответить русским той же монетой – сложили из убитых казаков гору. Атаман попытался из-под этой тяжкой ноши выбраться. Хорошо, что он находился не в самом низу, по вершку, превозмогая рывки боли в правой раненой руке, ему удалось выбраться до половины наружу. Тут он вновь потерял сознание и очнулся уже на рассвете. Сил чуть прибавилось, и Соловый, сделав последнее усилие, сполз по голым бывшим боевым товарищам на землю.

Сам бой запомнился плохо. Они успели сделать залп из мушкетов, потом стреляли из пистолей и даже, вскочив на коней, бросились в сабельную рубку. Чем она закончилась было ясно, но атаман её не помнил, видно в это время в него обе стрелы и попали. Вторая стрела вошла в грудь прямо над сердцем, но далеко не вошла, видно была на излёте, застряла в ребре. Выкарабкиваясь ночью из-под горы тел, Епифан её умудрился выдернуть, от этого видно и сознание потерял. Торгуты забрали всё, одежду, оружие, коней и всё снаряжение экспедиции. Утром, осмотрев погибших товарищей, атаман только одни портки и нашёл. Что ж, надо отдать должное поганым, они оказались прилежными учениками и явно были в бою у Миасса.

– Ничего, я ещё вернусь, – пообещал Епифан казакам и неведомо где сейчас находившимся степнякам.

Пополз он на запад, где-то там должна быть река, да и не далеко вовсе. Не так далече и стойбище башкир.

– Вернусь, – стиснул зубы Епифан Соловый и, опершись на левую руку, продвинулся вперёд ещё на пару вершков.

Событие четырнадцатое

Дурак обвиняет других,

Умный обвиняет себя,

Мудрый не обвиняет ни кого.

Как-то так звучит еврейская мудрость из какой-то их книги. А князю Пожарскому теперь кого винить? Хотя? Почему бы не обвинить генерала Афанасьева? Он ведь придумал этот бой у переправы. Резон у генерала был. Нужно было испытать в боевых условиях митральезы и картечницы Гатлинга. А ещё ведь нужно и напалм попробовать применить. Сделать эту адскую смесь не сложно. Бензин, керосин, немного мазута тоже можно. Все это перемешать и по пуду мыла в бочку, как загуститель. Перемешивать до состояния киселя из детства. И в каждую бочку взрыватель из бертолетовой соли, динамита и прочей взрывающейся химии, а к нему недавно освоенный бикфордов шнур.

Ну, что ж, испытания удались. Правда, один из трёх гатлингов заклинило почти в самом начале, зато митральезы отработали на пять, ну, там и нечему заклинивать, знай вовремя меняй кассеты. Количество выстрелов в минуту получается чуть меньше чем у механического пулемёта, всего сто пятьдесят – сто шестьдесят, против двухсот, только ведь ляхам и этого за глаза хватило. Даже с огромным избытком. Нет больше у Сигизмунда войска в тридцать тысяч – разбежалось. Макиавелли, кажется, говорил, что для ведения войны нужны три вещи: «во-первых, деньги, во-вторых, деньги и в-третьих, опять-таки деньги». Нет. Можно с товарищем поспорить. Ещё нужны дураки, которые за эти деньги согласятся с князем Пожарским воевать. Ляхи даже парламентёра не прислали, тоже желающих на левый берег Южного Буга переправиться Станислав Конецпольский не нашёл. Но, по порядку.

Успели добраться до Южного Буга за два дня до неповоротливого огромного, растянувшегося на десятки километров квартяного войска. Разведчики из казаков чётко указали место, где собирается гетман Конецпольский форсировать реку. Просто взяли и спросили у одного из панов, тот и рассказал всё, правда, перед этим ему для придания разговорчивости глаз выкололи. Так это издержки. Какая разница – умирать с двумя глазами или с одним.

Пришли, окопались, даже пушки до половины в землю врыли, чтобы они не отсвечивали сильно. Сложнее всего было с напалмом. План по его применению был такой: зарываем две бочки на переправе, прямо под водой, и когда доблестные войска побегут назад, тут их и взорвать. Психологический эффект главнее десятка, ну, или даже сотни убитых, вода горит. Сложности были с тем, кто и как запалит бикфордов шнур. Пришлось посадить не далеко от переправы несколько кустов ивняка с обеих сторон и оборудовать среди вновь «выросших» зарослей перевёрнутую дырявую лодчонку. Причём, настолько дырявую, чтобы ни у кого не возникло желание ею воспользоваться. Вот под лодками и схоронилась пара добровольцев. Стимулом им послужила медаль «За воинскую доблесть» и двести рублей золотом. Как ни странно, но бабахнуть вызвались в основном немцы, причём именно немцы, а не испанцы, итальянцы, голландцы и прочие французы. Боевые ребята, не зря видно обе мировые войны они развязали.

В целом план был прост. Дожидаемся, пока переправится пара тысяч человек, и открываем огонь из пулемётов и пушек. Заодно и новые шрапнельные снаряды испытаем. Без всяких сомнений под таким огнём ляхи побегут, вот в это время должны и бочки с напалмом грохнуть. А потом сворачиваемся и уходим километров на десять – пятнадцать на север. Когда же через несколько дней Конецпольский вновь переправится через Южный Буг, то отрезаем ему пути отхода и истребляем и пленяем квартяное войско. Пленных отправляем в Казань и Уфу дороги строить. Вот и весь план. Не вышло.

Первая часть плана сработала на четыре с плюсом, бабахнула только одна бочка с напалмом, и заклинило одну из картечниц Гатлинга. Отошли, выслали разведку и стали ждать. Только вот вместо врагов переправились лишь разведчики и доложили, что нет больше войска у Конецпольского, и немцы наёмники и паны разбежались, причём ещё и передрались между собой. Победили наёмники. Дрались из-за казны. А как же дороги? И что теперь делать? Двигать на Каменец и потом на Львов? И что теперь делает Жигамонт?

Событие пятнадцатое

Коронный польныйгетман Станислав Конецпольский с хоругвью гусар прискакал к воротам городка Брацлав, что на западном правом берегу Южного Буга уже почти ночью. Долго переругивались гусары и стражники на стенах, не желающие ворота без приказа открывать. Дождались, пока разбудят хорунжего, и тот соизволит этот приказ дать. Во всех этих перекрикиваниях и угрозах гетман участия не принимал, он кое-как сполз с пегой кобылки, что вела родословную, несомненно, от арабских скакунов и отличалась просто неописуемой непоседливостью, если так можно сказать о лошади. Рядом с воротами стояла сломанная телега, Станислав привязал егозу к передку, а сам присел у колеса прямо на землю. Всё это Конецпольский проделал без участия головы, голове было не до того, она паниковала.

Так уж случилось, что практически все битвы, где участвовал Станислав, поляки проигрывали, это, и Цецора, и череда сражений у стен Москвы, когда они почти дошли до Арбатских ворот, но были отброшены русскими и, потом осада Пернау, даже в плен крымчаки его взяли. Исключением можно считать 20 июня 1624 года, когда Кантемир-мурза потерпел поражение от польской армии под командованием польного гетмана коронного Станислава Конецпольского под Мартыновом. Только можно ли ту стычку с отягощёнными полоном степняками считать победой, они просто побросали добычу и ушли. Сегодня было другое сражение. Нет. Сражения не было. Даже избиения не было. Было истребление.

Станислав наблюдал за переправой, стоя на высоком правом берегу Буга, там ещё и холм был небольшой, словно специально насыпанный в ровной степи для того, чтобы он полностью, во всех подробностях разглядел гибель венгерских пехотинцев Феликса Невяровского, и крылатых гусар каменецкого подкомория Николая Потоцкого, ну, и позорное бегство рейтар наёмников из Бранденбурга под командованием Карла Бурштейна. А потом костёр из этих самых рейтар.

Дальнейшее даже вспоминать не хочется. Немецкие пехотинцы решили, что нужно идти домой, только войсковую казну забрать перед этим. Первым делом они закололи своего командира барона Вильгельма фон Кнеля, а затем смяли охранявших ставку улан и, завладев деньгами, двинулись по направлению к Тернополю.

Посланные отбить казну гусары напоролись на залп из тысячи, а может и больше мушкетов и почти все полегли. А вот после этого войско и начало разбегаться. Один за другим магнаты уводили свои полки и отряды. Не прошло и пары часов, как гетман остался с вот этой хоругвью гусар. Многие видели, как сотнями валились перешедшие реку и как потом горели рейтары, горели, находясь в воде, словно сама река полыхала. Конецпольский, конечно, слышал про греческий огонь, теперь вот и увидел. Как воевать с русскими, если у них есть теперь это оружие? И что он скажет королю? А что теперь будет делать Сигизмунд и Сейм? Объявят Посполитое Рушение? Только одно дело идти вразумлять холопов, а совсем другое воевать с князем Пожарским. Весть об истреблении лучшей части квартяного войска за пару минут мигом разлетится по всей Речи Посполитой. И не просто разлетится, но ещё и небылицами обрастёт. Хотя и правды за глаза.

Матка Бозка, чем мешали Сейму казаки? Это была единственная сила способная противостоять крымчакам и туркам, да и с московитами легче было говорить, имея за плечами пару десятков тысяч казаков. Как же, у магнатов убегают на Сечь холопы, и они терпят убытки. Кто будет обрабатывать огромные поместья? А теперь что? Лучше стало? Скупой платит дважды.

В голове гетмана снова всплыл вопрос заданный гетманом Кшиштофом Радзивиллом: «И самое интересное. Как поступит князь Пётр Дмитриевич Пожарский меньшой?». Вопрос остался. Теперь между этим сыном Сатаны и Краковом только гарнизоны крепостей. У Речи Посполитой нет больше войска и собрать новое будет не просто. А ещё стоит помнить, что до самого Львова эта земля с русским населением.

Станислав отдал поводья кобылы одному из слуг и пешком вошёл в открывшиеся, наконец, ворота. Что ж, завтра нужно ехать в Краков. Куда ещё ехать? Разве что в Сандомир к тестю? Нет. В Краков. Король должен узнать правду от очевидца, а не слухи в десятом пересказе.

Событие шестнадцатое

Круль Сигизмунд Ваза смотрел на папского нунция и мысленно проклинал в сотый, а то и в двухсотый раз Льва Сапегу. Какого чёрта, прости Господи, он тогда связался с этим дураком. Сидевший перед ним епископ плохо говорил по-немецки. Приходилось напрягаться и переспрашивать, но толмача же не позовёшь, слишком о тайных делах шёл разговор. Точнее, Сигизмунд думал до начала этого разговора, что слышать его посторонним ушам не желательно. Оказалось, что не о том будет беседа.

Ещё в начале весны, получив ультиматум от шута на шутовском императорском троне, Михаила Романова, король отправил в Ватикан гонца с письмом к Его Святейшеству. Ведь папский престол ультиматум затрагивал в первую очередь. Московиты требовали вернуть все захваченные униатами и католиками церкви и храмы, вернуть всё имущество в них и в виде компенсации верующим построить ещё сто каменных православных храма во всех городах и крупных сёлах с преобладанием русского населения. Кроме этого схизматики требовали утвердить на Сейме запрет на гонение на православную веру и при малейшем нарушении этого запрета выдавать виновников в Москву на патриарший суд.

Король и не знал, что делать, смеяться или сразу объявить московитам войну. Только проклятые византийцы очень удачно выбрали время для своего «ультиматума». Восставшие казаки занимали в Малороссии один город за другим. Запорожцы, несомненно, были силой, которая заставляла с собой считаться. И вот если ещё и русские с двух сторон навалятся, то придётся вообще не сладко. Плюсом к ультиматуму было и письмо от этого молокососа Пожарского. Это исчадие ада предупреждало, что сроки выплаты денег за убитых и раненых при нападении Сапеги на Ригу истекли, и он идёт со своим полком грабить Краков.

На Сейме к угрозе молокососа отнеслись с хохотом и улюлюканьем. Да и ультиматум постановили сжечь. Из мер же по противодействию московитам решено было ускорить формирование квартяного войска и объявить готовность в случае нападения схизматиков Посполитого Рушения. Ну и усилить гарнизоны пограничных городков и крепостей. Сам Сигизмунд вдобавок ещё и отправил гонца в Ватикан. И вот дождался ответа. Папа Урбан предлагал попытаться договориться с Российской империей миром и прислал буллу об отречении от церкви Льва Сапеги и всех его прямых родственников за нападение на папского нунция.

Да, медленно доходят новости до далёкого Рима. Уже почти год как гетман убит. В послании из Ватикана не было ни слова о помощи Речи Посполитой, а на прямой вопрос о ней, епископ пожал плечами и заявил, что приехал не за этим, приехал отлучать от церкви вероотступника и его семью. Сигизмунд знал, что Ватикан договорился с Москвой о строительстве в Риме монетного двора, который бы выпускал монеты такого же качества, что и русские, знал и о договоре Пожарского с орденом иезуитов. Но, что всё зашло, так далеко, не думал. Он положил половину жизни на укрепление истинной веры в своей стране и вот благодарность. Его и всю Речь Посполитую бросили на растерзание схизматикам. Может ли это быть правдой? Чего добивается Святой Престол? Неужели Урбан поверил в этот бред о нападении на папского нунция? Что творится с миром? Почему бог отвернулся от Польши, отвернулся от него? Или это просто Всевышний посылает лично ему испытание, чтобы проверить? Проверить, насколько сильна его вера?