Неспешно пережевывая филейную часть мелкого хвостатого хищника, Лариса раздумывала, не извиниться ли ей перед Марикой за свое поведение, однако решила не драматизировать, ведь все были на взводе. Состояние аффекта, как говорят старики.
Отпустив себе этот мелкий грешок, Лариса без зазрения совести попросила добавки, мол, сочтемся, подруга.
Марика усмехнулась, хорошо зная цену привычным и совершенно безвозвратным «сочтемся» – ее прижимистая товарка предпочитала о всех долгах мгновенно забывать, – но жадничать не стала. Зубами оторвала от своего недоеденного куска половинку и протянула приятельнице.
Лариса автоматически измерила взглядом получившиеся кусочки и бессознательно сморщилась, сочтя полученный кусок чуть меньшим, чем оставшийся у Марики.
Что-то громко лязгнуло с той стороны двери, прервав сон командирши и трапезу подруг. Ольга мгновенно раскрыла глаза, стрельнула ими в сторону своих спутниц, проверяя, все ли на месте, и резко поднялась на ноги. Оказавшись перед дверью, она уже протянула к ней руку, собираясь повторить условный сигнал, но та раскрылась сама, безо всяких условностей. Путь был свободен.
Командирша покосилась на девчонок, кивнула им «собирайтесь». Костяшками пальцев пробарабанила по железу негромкое, вежливое «есть кто дома?» и, не дожидаясь приглашения, перешагнула через порог. Подруги, пряча на ходу пожитки, поспешили за ней – очень уж не хотелось вновь оказаться перед закрытой дверью. А кто знает, не захлопнется ли она прямо сейчас?
Лариса влетела в странное помещение первой, оттеснив при этом Марику, также рвавшуюся побыстрее оказаться внутри. Однако весь боевой запал ушел на стремительный марш-бросок, и сейчас, оказавшись у цели, девушка растерялась. Здесь царил полумрак, откуда-то пробивался неясный, слабый свет, но его не хватало, чтобы рассеять липкие, навязчивые тени, скрывающие очертания и детали помещения. Да и проклятая командирша с факелом опять туда-то запропастилась!
– Марика, чего истуканом встала? – окрысилась на подругу Лариса. – Иди уже!
Сама же скользнула за спину приятельнице и оттуда принялась нетерпеливо ее подталкивать:
– Ну же!
Марика недовольно цыкнула языком и одарила Ларису таким взглядом, что очередное «ну же» застряло у той поперек горла.
– Ох, не зря тебя Винни Пухом кличут! Ох, не зря…
Грубо оттолкнув товарку, Марика смело зашагала в ту сторону, откуда шел свет. Лариса с видом оскорбленной невинности засеменила следом.
Привычно оказавшись в аръегарде, она немного успокоилась, испуганно колотившееся в груди сердце сбросило обороты, напряженные мышцы, наконец, расслабились. Не нужно считать разумную осторожность трусостью, рваться вперед на амбразуры – это удел дурочек, подобных Марике. Себя же Лариса относила к категории людей, которые бережно относятся к такой великой ценности, как жизнь, – ? в особенности своя.
Внезапно девушка, бережливая до собственной жизни, почувствовала движение. Кто-то или что-то было здесь – прямо позади нее! Неясный силуэт мелькнул в проеме распахнутой двери, и через мгновение та со страшным лязгом захлопнулась, отрезая путь назад.
Лариса зажала рот, чтобы не завизжать. Инстинкт самосохранения на все голоса вопил в ее голове, требуя немедленно бежать отсюда, однако ноги больше не слушались – налились неподъемным свинцом, приросли к земле. Она захлебывалась безмолвным криком, сердце рвалось наружу, выгибая, выламывая неестественной дугой ребра. Казалось, горячая кровь, не выдержав подскочившего давления, вот-вот хлынет из носа и ушей. Тот, кто прятался в темноте, стоял прямо перед ней и тянул, тянул свои конечности, пытаясь вцепиться в лицо. Вопль нестерпимого ужаса вырвался из легких, царапая жгучей болью горло, с хрипом и свистом обретая свободу… Когда воздух вокруг вспыхнул, озаряясь ослепительным, выжигающим глаза взрывом, милосердное сознание, наконец, покинуло девушку.
Часть первая
Голос из прекрасного далека
И пускай он с каждой секундой тише,
Этот голос – все, что желаешь слышать.
Он тебе нашептывает на ухо,
И опять в груди начинает бухать —
Это то ли заговор, то ли ересь,
Будто теплый ветер качает вереск,
Будто незамеченным пилигримом
Смерть проходит рядом, но все же мимо.
И теченье лет замедляет скорость,
Чтобы тоже вслушаться в этот голос
И забыть на время свои печали,
Потому что слово нежней молчанья.
Потому что слово – шальная пуля,
И тебя легко под нее толкнули,
Чтоб – вербально искренне завербован —
Захотел прослушать его ab ovo[1 - Здесь и далее стихи Майка Зиновкина.].
Глава 1
Неудачный день
Ник улыбался. Широко, дружелюбно, открыто. Заполнившие лавку покупатели и не подозревали, что приветливый юноша за прилавком в эту самую минуту мысленно осыпает всех страшными проклятиями и насылает на их ничего не подозревающие головы ядерные армагеддоны, мировые войны и прочие вселенские катаклизмы. Экспрессивное выражение «чтоб вы все сдохли!» даже на сотую долю не отражало ту бурю эмоций, что сейчас бушевала в душе несчастного молодого человека.
– Хмм… а покажите, пожалуйста, еще вон тот сотовый телефон. Да, и вот этот желтенький тоже, – грузный пожилой мужчина ткнул пальцем в витрину с электронными гаджетами. Естественно, давно и безнадежно мертвыми. – Вы знаете, мой товарищ, большой любитель старины, имеет весьма эксцентричную слабость к такого рода безделушкам. По вашему мнению, что лучше преподнести юбиляру на его шестидесятилетие – сенсорную «Нокию» или клавишный «Сименс»?
Ник сделал вид, что погрузился в размышления, взвешивая достоинства и недостатки обоих аппаратов. На самом деле ответ давно был известен и звучал очень просто и убийственно для антикварного бизнеса. Примерно так:
«Уважаемые покупатели, это барахло не работает уже двадцать лет и ближайшее тысячелетие работать не будет».
Какое счастье для дядюшки (именно ему принадлежала лавка и весь собранный здесь бесполезный хлам), что до сих пор находились ностальгирующие чудилы и чудики (Ник четко различал данные категории покупателей), готовые платить вполне приличные деньги за весьма сомнительные товары. Ну зачем в подземелье планшетный компьютер, аккумулятор которого разрядился в нули еще до рождения самого Ника? А навигаторы? Одного законченного чудилу чуть было не хватил кондратий, когда он увидел на витрине пейджер! Де-би-лы!
– Я бы предложил «Сименс», – Ник качнул головой в сторону желтой, уродливой мобилы. – Она стала раритетом еще до Катастрофы, данную модель сняли с производства примерно за дюжину лет до… ну вы понимаете. Если цена не пугает…
– Конечно, конечно, – толстосум с гордостью и нескрываемым удовольствием продемонстрировал рюкзак, плотно набитый автоматными рожками.
«Знатный кошелечек, – мысленно присвистнул Ник. – Мужику есть, чем похвастаться».
– Это же Подарок. Другу. На Юбилей, – с нажимом на заглавные буквы пояснил свою щедрость покупатель.
– Прекрасный выбор! – улыбка Ника стала еще шире. – Желаете подарочную упаковку?
Расплатившись, посетитель долго вертел покупку в руках, доводя Ника до белого каления, – юноша готов был сорваться с места в любую секунду, закрыть лавку и бежать, наконец, по своим долгожданным делам.
– Молодой человек, вы же родились после Катастрофы?
Молодой человек, стараясь ни мимикой, ни голосом не выдать клокочущую внутри ярость, медленно, но верно переходящую в бешенство, мысленно досчитал до десяти и лишь затем произнес:
– Совершенно верно.
– До войны мобилы, так их все называли, являлись важнейшим атрибутом жизни, – продолжил словоохотливый господин, никак не желающий забрать баснословно дорогой кусочек пластика и валить отсюда на всех парах! Ник заскрежетал зубами и вознес молитвенное «помоги!» неизвестным богам долготерпения. – Это сейчас они превратились… – толстосум надолго задумался, подбирая нужные слова. Стрелка внутреннего барометра Ника скакнула еще на несколько делений и достигла опасной зоны. Дальше только взрыв. – …в фетиш, – покупатель оживился, подобрав удачно определение. – Вот именно, в фетиш, в тотем, в памятник самому себе. Памятники бесполезны, следующие поколения людей не интересуются этими каменными истуканами, не понимают их… Лишь старичье до самой смерти продолжает млеть от того, что хранит в себе воспоминания об их молодости…
Странный покупатель нахмурился, резко дернул седой головой с редкими волосами, словно приводя себя в чувство.
– Прошу прощения, юноша. Монолог старого болвана, которому показалось, что он вернулся в свое счастливое вчера, – посетитель обвел рукой лавку, заполненную предметами ушедшей эпохи. – Сорвался. В качестве извинений примите, пожалуйста, вот это.
На прилавок легла пачка сигарет. Старинных! В неповрежденной целлофановой упаковке!
– Берег до последнего, но лечащий врач даже думать о них запретил. Ка-те-го-ри-че-ски. Болван… Наверное, там одна труха. Я, конечно, хранил по науке, но два десятка лет… это много.
Смотря в спину быстро удаляющемуся человеку, Ник искренне сочувствовал ему: расстаться с фетишем, не глупой безжизненной игрушкой типа «Сименса», а настоящим, сохраняющим запретный аромат далекого прошлого… Наверное, он уже тысячу раз пожалел о поспешном поступке и теперь отчаянно ругает себя, борется с малодушием, лишь бы не вернуться и не потребовать драгоценность обратно. Бедняга! А может, никакой поспешности и не было вовсе, лишь давно запланированная церемония прощания с непозволительной более роскошью?
Ник понял, что хочет курить. Безумно, до одури, до дрожи в коленках! Нельзя – он дал слово дяде, а слов, данных дяде, не нарушал никогда. Но хочется так, что аж уши в трубочку сворачиваются. Черт побери, что за день такой?!