Чресчур порочного зачатья?
Войти ж в Елену может каждый
Единожды и даже дважды,
Она – как вешняя река —
И широка, и глубока.
«Обсели мухи абажур…»
Обсели мухи абажур.
И я немного посижу.
Отрезанный ломоть доем.
Запью холодным бытием.
Всяк думу горькую отбрось
О том, что вкривь пошло и вкось.
Что жизнь, как детская юла,
Без подзавода замерла.
Сон
В ночь с понедельника на среду
Я крепко спал, мне снился сон:
В салон съезжаются к обеду
Кареты с четырёх сторон.
И я в трескучем тарантасе
Туда же правлю: людный зал.
Царице зала поклоняся,
Чешу со скуки причиндал.
Тут столько лиц туземной знати,
Не всех мне суждено узнати.
Я прислоняюсь к косяку:
Что светит на моем веку?
Я дальше сон не досмотрел
И бледный на кровати сел.
И тут из хмари поднебесной
Мне голос слышится чудесный:
«Крепись, мой неразумный брат!
Никто ни в чем не виноват,
Нет ни империи, ни хунты,
И лишь к войне приводят бунты».
«Дети солому палят. Алые снегири…»
Дети солому палят. Алые снегири
Порхают снаружи. Мысли горят внутри.
Огнище главное вижу, обширней нет.
До зорь достаёт его тонкий бухарский свет.
А далее, далее – сплошь непроглядный мрак,
Что там за кромкой огня? Не понять никак.
Уже не торфяник – неведомо, кто зажёг.
А ниже и глубже – какой-то саксонский смог
Равнину окутал, все этажи души.
Круши мою спину, в алмаз мои сны кроши —
А мрака не меньше, сколь факел тоски ни жги,
Кипящая льётся лава, но не видать ни зги.
Ars Brevis
Потоп