На столе кухонном – брашно.
О любви как высшей силе,
И задумываться страшно.
«Ещё вчера плакун-трава…»
Ещё вчера плакун-трава
По Оболони зеленела.
А если б так, что нам за дело
До городского волшебства?
И празднеств шумных круговерть
Даёт таинственные всходы.
Зима, чья анаграмма – смерть,
Взаймы не просит у природы.
Салюты, вопли, кутежи.
Когда же наконец морозы
Наточат острые ножи
На коллективные психозы?
Звучит церковный антифон
Под голубыми небесами.
Подростки с круглыми глазами
Молчат и дышат в домофон.
Сал, Бер, Йон, Рош
Поспела рожь. И рожа расцвела.
И птица распушила перья.
Кто я теперь? Незапертая дверь
Или живой образчик двоеверья?
Кто я тогда, потом я – что за херъ?
Я – бер лесов, мёд ведающий лев,
Во льдах любви сосущий лапу,
И стая тонкоклювых корольков,
Которых отправляет по этапу
Неумолимый лодочник Тальков.
«Я – ветхий Адам…»
Я – ветхий Адам.
Все ребра покамест целы.
Небесные реки
Туманны и драгоценны.
Я волен и глуп.
Неведома мне кручина.
Я сам по себе
Есмь следствие и причина.
И всё на мази.
Пустыня вздохнёт однажды,
И явится Ева —
Взаправду тогда возжажду.
«Пусть ветер утихнет в ветвях…»
Пусть ветер утихнет в ветвях
От возгласов наших нестройных.
На непроходимых путях
И тайно объявленных войнах —
Опять неизвестный солдат