Советско-Вьетнамский роман

– Молодец! Вот молодец! – Рузаев радостно похлопал его по плечу. – Знаете, лейтенант, я бы взял вас с собой в разведку.

– Спасибо, товарищ полковник!

Это было высшее доверие, которое можно оказать офицеру. В разведку берут далеко не всех.

– Тогда еще один приказ, лейтенант! За год научитесь водить машину, и на следующих учениях поведете колонну!

Полковник Рузаев еще не знал, что учений у него уже больше не будет. Что ровно через месяц его вызовут в Москву и поручат подготовку группы вьетнамских военных специалистов новым методам противовоздушной обороны. А весной его, как лучшего военного специалиста, командируют во Вьетнам, которому угрожали Соединенные Штаты, для управления новым вооружением. Но все это будет потом.

***

Учения закончились. Гроза командиров зенитно-ракетных дивизионов, ветеран Великой Отечественной войны, кавалер ордена Славы, полковник Георгий Семенович Рузаев сидел в купе скорого поезда Бишкек-Москва, курил и думал о жизни. Поезд стучал колесами на стыках, вагон качался и поскрипывал. Ехавшие вместе с Рузаевым в купе трое колхозных чиновников, выделявшиеся среди пассажиров строгими черными костюмами и остроносыми лаковыми туфлями, с утра ушли в вагон-ресторан и до сих пор не появлялись. Рузаев ехал один, и это было ему на руку – можно было не выходить в тамбур, а дымить прямо здесь. Он специально закрыл дверь и приоткрыл окно, впустив ветер. Тянуло сыростью и холодом.

Рузаев любил осень. В его родной Казани осень была на редкость красива. Будучи еще мальчишкой, он бежал к Кремлю, залезал на стену и долго-долго смотрел на одетый золотом противоположный берег Казанки. Вдалеке могучим простором текла Волга, и другого ее берега не было видно даже с Кремля. Любил он ходить и на площадь, где в двадцати шагах друг от друга стояли так и не закрытые советской властью православная церковь и мусульманская мечеть. Он прибегал рано утром и видел, как площадь торопливо перебегал одетый в странный длинный халат мулла. Перед входом в мечеть мулла благочестиво оглаживал бородку и кланялся своему храму. Затем мулла поворачивался к церкви и так же кланялся ей. Потом мулла исчезал внутри мечети, и через несколько минут с минарета раздавалось его заунывное «Алла акбар!»

Под славословия Аллаха через площадь важно проходил поп. У него была огромная, веником, борода, а на толстом пузе горел крест. Поп крестился и кланялся иконе над входом в церковь, затем брал свой огромный медно сияющий крест, крестил минарет и раскланивался с муллой. Мулла завершал свои призывы, а на православной колокольне начинал звонить колокол. Так они и жили, в мире и согласии.

Так же мирно в воскресное утро шли сюда и двое жителей из дома Рузаева. До площади они шли вместе и лузгали семечки из одного кулька, а затем расходились. Старушка в черном платке шла в церковь, а старый бритый татарин – в свою мечеть. Бывало, мальчишкой Жора дразнил их обоих за темноту и неграмотность. Они качали в ответ головами и научили его двум фразам: «Отче наш, иже еси на небеси…» и «Нет бога, кроме Аллаха, а Магомет – пророк его». Жора в насмешку весело выкрикивал их им в лицо, а они, сидя на лавочке, важно кивали головами.

Вспомнил эти фразы Жора только в мае сорок второго, когда командир их батареи пытался хоть как-то прикрыть переправу на косе Чушка…

Этой переправе предшествовали многие важные события в жизни Рузаева. В мае 1940 года он окончил школу. Может показаться странным, но мальчишка-сорванец получил серебряную медаль и право поступать в институт, сдав лишь два вступительных экзамена. Интересовавшийся техникой Рузаев поехал в Москву поступать в Энергетический институт на радиофак. Его приняли и дали комнату в общежитии с окнами на немецкое кладбище.

Его школьные годы прошли в бурную эпоху – время сталинских пятилеток, время грандиозных строек. Это были Днепрогэс и Магнитка, Волховстрой и стахановское движение на Донбассе. Газеты пестрели фотографиями передовиков, со всех плакатов смотрели сильные юноши, призывавшие развивать армию, авиацию и войска химической защиты. Значок Ворошиловского стрелка был как орден, и когда Рузаев в десятом классе сумел получить его, вся школа бегала любоваться новым снайпером. Вся страна следила за экспедицией Папанина. И каждый юноша-комсомолец стремился стать полезным своей Родине. Стремился к этому и Жора Рузаев, мечтавший стать инженером и принести максимальную пользу государству.

Учиться в институте ему довелось ровно год. Отлично окончив первый курс, Жора собирался ехать домой к матери и отцу на каникулы. Но грянула война. Рузаев, не дожидаясь призыва, сам пошел в военкомат, прекрасно понимая, что теперь его долгом является не учеба, а защита Родины. Его сразу отправили в Мытищи, в батальон связи, а затем зачислили в штат фронтовой радиостанции зенитно-артиллерийского полка. Через месяц полк погрузили в эшелоны и отправили в Крым. К тому времени Крым был уже практически полностью захвачен немцами, и только героический Севастополь держался из последних сил. Остатков пехотных дивизий уже не хватало, чтобы удержать город. В бой шли моряки Черноморского флота. По наступавшим танкам прямой наводкой били корабли эскадры. Не в силах сломить героев-моряков, немцы в обход Севастополя рванулись на Кавказ. Для отвлечения их сил и поддержки Севастополя советское командование бросило десант на Керчь и Феодосию.

В состав этого десанта и попал бывший студент, вчерашний школьник Георгий Рузаев. Зенитный полк прикрывал переправу со стороны Керчи, а Рузаев обслуживал смонтированную на машине радиостанцию.

Стоял декабрь 1942 года. Со стороны моря дул ледяной, промозглый ветер. Шел постоянный дождь со снегом, превращавший землю в непролазную грязь. Не было ничего. Не было палаток, и пришлось копать землянки, на полу которых постоянно хлюпала холодная вода. Не было никакого топлива, не было огня и возможности обсушиться. Постоянно бомбили, и полк физически не мог отражать все атаки. Не хватало еды, не было даже воды, ее для чая черпали из луж и потом страшно мучились животами.

И все время шел липкий снег. Ночью обслуживали вечно отсыревавшую аппаратуру, а днем батареи едва успевали отражать воздушные атаки. Самолеты шли волнами на расположения, бомбили и войска, и зенитчиков. Иногда самолеты сбивали. Иногда штурмовая авиация громила батареи.

Так, под дождем и снегом, просидели в землянках четыре месяца. Рузаев похудел. Ноги от сырости опухли и покрылись язвочками, которые пропали только на теплом апрельском солнышке. И настоящим счастьем показалась баня с веником, когда в первых числах мая полк отбыл на отдых.

Тот, кто не сидел месяцами в сырой и холодной землянке, тот не знает, какое это счастье – баня. Рузаев это счастье познал. Он подставлял свое тело березовому венику, выданному старшиной, мылился вонючим коричневым мылом и наслаждался. А потом он переоделся во все чистое, вышел на берег моря и сел на камень…

Счастье продолжалось неделю. Восьмого мая немцы прорвали фронт, и танковые колонны пошли на Керчь. Связь частей была потеряна. Началась паника. Войска, почти неуправляемые, кинулись к переправе на косе Чушка.

Картина была жуткая. Все шли плотными колоннами, спрятаться было некуда, а немцы бомбили и бомбили. Берег был усеян разбитыми автомашинами, повозками, вещами. На солнце разлагались сотни трупов, между ними бродили потерявшиеся кони и обезумевшие люди.

Все рвались к переправе, немецкая авиация волнами заходила и заходила, бомбила и бомбила. Не было ни моста, ни лодок. Раненые люди плыли через пролив на бревнах, досках и автомобильных камерах.

Кто-то пытался организовать сопротивление. Командиры действовали энергично, но разрозненно. Две оставшиеся батареи полка развернулись без всякого прикрытия, на голом месте, и сразу открыли огонь последними снарядами.

После того, как удачными выстрелами сбили сразу три самолета, немцы обратили свое внимание на батарею, возле которой расположился штаб. Пятнадцать пикирующих бомбардировщиков буквально вбили орудия в землю, правда, потеряв при этом еще две машины. Едва забинтовав просеченную осколками руку, Рузаев всю ночь греб веслом на плоту, сделанном из кузова грузовика, поддерживаемого пустыми бочками из-под бензина. На плоту стояла чудом уцелевшая радиостанция. Вместе с Рузаевым гребли еще трое солдат и пожилой штабной старшина.

Потом Рузаев лечился. И как только он выписался из госпиталя, его пригласил представитель фронтовой разведки и пояснил, что для подготовки специальной операции формируются разведгруппы, а в них катастрофически не хватает радистов.

Рузаев, конечно, не мог отказаться, и попал в разведку на Сталинградский фронт. Больше месяца провел он в тылу врага. Получив очередное донесение, он разворачивал радиостанцию, отбивал шифровку и начинал играть в пятнашки со смертью в виде специальной зондеркоманды. Немцы пеленговали рацию и ловили Рузаева сначала по всему Поволжью, а потом по белорусским лесам. Поймать не смогли. Старший сержант Рузаев закончил войну в немецком городе Йене.

Демобилизовали его не сразу. Связисты были нужны для организации жизни послевоенной Германии, и Рузаев смог вернуться на Родину лишь в сорок шестом году. За эти военные и послевоенные годы армия прочно вошла в его жизнь, и он, чтобы не расставаться ни с армией, ни со специальностью, поступил в Свердловское командное училище связи.

Именно там, в Свердловске, Рузаев и познакомился с любимой женой Анастасией.

Рузаев с удовольствием откинулся на спинку диванчика и затянулся. Милая, добрая Настя! Спасибо тебе за все – за любовь, за двух детей, за то, что ездила с ним по всем местам службы.

Рузаев любил свою жену, простую русскую женщину. В послевоенные годы мужчин было мало. В офицерском клубе на танцы собиралось много девчат. Но Рузаев познакомился со своей любимой вовсе не на танцах, а на подшефном заводе, где она работала в швейном цеху.

Рузаев с нежностью вспоминал свое рыжее, все в мелких веселых веснушках, счастье. Он залез в карман и достал фотографию. Анастасия улыбалась своей беззаботной широкой улыбкой, а к ней прижимались две счастливые девочки

Сразу после училища Рузаева отправили служить в Белоруссию. Анастасия, только ставшая его женой, попрощалась с родителями и поехала с ним. Медовый месяц они провели уже в военном городке. Утром он тихонечко вставал, стараясь не разбудить молодую жену, но Настя вскакивала и бежала готовить ему завтрак. И когда днем Рузаев тянул свою служебную лямку, он знал, что дома его ждет доброе любящее рыжее счастье. И вечером, придя в свою комнату, он обнимал ее, душа его переполнялась нежностью. Они садились ужинать. А потом их стало трое.

Однако настал момент, когда командование вспомнило о Рузаеве. Это был год полета первого спутника и год рождения его второй дочери. Рузаева вызвали в штаб округа и рассказали о новейшем оружии, для использования которого нужны связисты. Рузаев знал радиолокацию и работал с ней, и предложение освоить новую технику не вызвало удивления. Именно поэтому в шестидесятом году подполковник Рузаев принял под свое командование первый в Союзе зенитно-ракетный дивизион.

Любимая его жена Анастасия и две любимые дочери вернулись на родину, в Свердловск. Рузаев был счастлив таким поворотом судьбы. Он любил их, и не было у него на свете ничего дороже семьи и социалистического Отечества. Их он защищал, и готов был защищать до последней капли крови.

***

Вагон качало. В воздухе пахло порохом. Американские империалисты вновь тянули свои лапы через океан. Рузаев последний раз посмотрел на фотографию и убрал ее понадежнее. Они расстаются ненадолго. Он только обучит вьетнамских товарищей, и сразу же вернется. И любимая жена в честь его приезда испечет пирог. Они сядут за стол, и он будет рассказывать им, как он их любит. А потом, когда дети лягут спать, они с Настей выключат свет, подойдут к окну и будут долго-долго целоваться, пока не занемеют губы.

Глава 6. Как лейтенант Кашечкин встретился с отцом Светы и что из этого получилось

Не могу на родине томиться

Прочь отсель, туда, в кровавый бой.

Там, быть может, перестанет биться

Это сердце, полное тобой.

Михаил Лермонтов

По окончании учений, когда часть возвратилась в постоянное расположение, Кашечкин уговорил комбата командировать его в Москву на три дня, отвезти рапорт о проведении учений в штаб. Желающих было много, но Кашечкин назвал одну из самых веских причин, а именно показал стопку писем, полученных от Светы. Эти письма Света писала в университете и передавала подруге Людмиле. На Людкин адрес писал и Кашечкин. Комбат внял, оценил ситуацию и одобрил:

– Добро. Командирую. Только там – без глупостей. Девушке голову не морочь, отца ее уважай и сразу доложись ему. Приедешь с женой – выделю комнату в общежитии. Но смотри у меня! – Комбат выразительно покачал пальцем перед носом лейтенанта.

В Москву поезд пришел рано утром. Кашечкин сразу отправился в канцелярию штаба, посидел в приемной, сдал пакет и получил распоряжение явиться на следующий день ровно в двенадцать ноль-ноль за документами.

Получив разрешение отбыть, Кашечкин радостно побежал к матери, которая по случаю приезда сына отпросилась с работы и теперь стряпала, варила, жарила и пекла, не зная, чем порадовать сыночка. К ее радости приобщилась соседка, которая сделала пробу со всего, что готовилось. Вскоре ожидали прибытия отчима с запасом водки, и праздник по всем признакам ожидался удачным.

Отчим явился даже раньше, с двумя бутылками водки. Втроем сели за стол в комнате, и Василий начал рассказывать о службе. Говоря о командировке, он не стал скрывать способа, которым уговорил комбата.

– Вот видишь, какая девушка хорошая! – обрадовалась мать. – И домой съездить помогла, и то, и се… Жениться тебе надо!

– Да я не против, – развел руками Кашечкин, – вот только отец у нее сердитый.

– Отец – это святое! – подал голос уже изрядно набравшийся отчим. – Отца слушаться надо!