Тря дня без Христа

Каиафа: Какая польза от этой земли? Люди будут считать это место проклятым, а она находится в черте города. Нужно выкупить землю у городского совета и устроить там кладбище для иноверцев и язычников. Власти могут хоронить там путешественников и бродяг – вечная проблема, а мы поможем решить ее за наш счет. Вернее за счет Иуды Искариота, но кто об этом знает. Думаю, и в глазах людей, и в глазах городского совета наш поступок будет высоко оценен.

Анна: А еще это на время утихомирит сплетни о твоей корысти и жадности, зять. И еще. Что касается корысти. Думаю, что виноградарь не сможет заработать на землю в Акелдаме за четыре месяца. Пошли людей. Пусть они не напоминают по внешнему виду священников и никак не указывают на связь с нами. Пусть похоронят Иуду Искариота ночью прямо перед Пасхой. Там же у дерева в Акелдаме. Проклятого человека на месте его повешения. Думаю, даже горшечники больше не придут туда за глиной и цена на землю очень упадет, и городской совет продаст ее даже самому ленивому винограднику по первой просьбе.

Каиафа хотел выйти, чтобы без промедлений отдать необходимые распоряжения. Он умел действовать быстро, когда обстоятельства того требовали. Стремительно наступала ночь. Анна крикнул ему вслед.

Анна: Пусть с нашими людьми все-таки будет кто-то узнаваемый, как представитель духовенства. Только нужен такой человек, которого в случае надобности не жалко будет закидать камнями. Подумай хорошо – дело тонкое.

Каиафа ушел. Ему предстояло много работы и бессонная ночь. На полу засыхали красные винные пятна. Анна не собирался дожидаться зятя. Не вставая с кресла, он несколько раз пытался задуть свечи на столе. Не получилось. Тогда он просто откинулся в глубину кресла, закрыл глаза и сразу уснул. Для него этот день закончился.

Гробница Христова.

Заброшенная каменоломня недалеко от Иерушалаима.

Рядом сад. В скале состоятельные горожане выкупали себе места для родовых гробниц. Гробница Иосифа Аримофейского была пуста. Он покупал ее для себя. Рядом с входом в гробницу прислонен к скале огромный валун. Перед гробницей небольшой дворик, метров семь шириной. В центре дворика продолговатый камень в виде стола, на котором следовало бальзамировать усопшего и прощаться с ним в последний раз. Солнце, столь неожиданно и щедро озарившее вечер, очень быстро падало, догоняя свое привычное время. Три Марии, Иоанн, Иосиф Аримофейский и Никодим закончили бальзамирование тела Христова. Он был окутан в чистую погребальную плащаницу, на голове, закрывая терновые раны положен сударь. Тело источало благодатный запах. Иисус из Назарета молод и красив. Почти как живой. Ученики постарались на славу. Центурион по-прежнему не покидал их. Он стоял далеко в стороне возле сада, наблюдая, чтобы никто не помешал. Скоро все было закончено. Мужчины стояли уставшие, а женщины рыдали, лобызая Тело Христово. Иосиф из Аримофеи отошел от них и направился в сторону центуриона.

Иосиф (подойдя к солдату): От лица городского совета я благодарю тебя за помощь, центурион. Я очень надеюсь, что ты будешь любезен до конца. С нами три женщины, два старика и неокрепший юноша, а камень очень тяжел. Помоги нам закрыть гробницу и закончить обряд, как велит нам наша вера.

Центурион пошел за ним. Он стоял в стороне, пока люди заносили тело в гробницу. Он лишь помог им задвинуть огромный камень, закрыв вход в гробницу. Такой камень не под силу сдвинуть с места одному и даже двоим здоровенным мужчинам. "Тем лучше", – думал центурион про себя.

Все было кончено. Вдруг Мария-мать подошла к Иосифу Аримофескому, взяла его руку и попыталась поцеловать ее.

Мария-мать: Спасибо, добрый человек.

Иосиф никогда не был учеником Иисуса и Мария не видела его в окружении сына. Откуда он взялся и почему помогает, она не понимала. Иосиф отдернул руки и обнял Марию за плечи.

Иосиф: Не надо, Мать. Он вернется и Сам поблагодарит, и я буду просить Его позволения коснуться Его руки.

Мария тупо смотрела на Иосифа, пытаясь понять его слова и его поступки. Магдалина взяла ее и повела прочь, несмело поклонившись богатому и щедрому горожанину. С ними пошли и Мария Клеопова и Иоанн. Мария Магдалина поклонилась также Никодиму, который остался стоять на месте. "Спасибо, – прошептала ему Мария-мать, – Спасибо вам всем".

Они ушли. Солдат и два старика остались стоять во дворике возле гробницы. Наступила темнота. Иосиф тяжело вздохнул и обратился к обоим мужчинам.

Иосиф: Я обещал Пилату, что похороню всех осужденных до наступления Пасхи. Таково было его условие. Никодим оставил масла и благовония, которых хватит, чтобы достойно погрести несчастных – спасибо, что не отказал мне в этой просьбе. Я прошу у вас обоих помочь мне. Я старый человек и без вашей помощи мне придется тяжело.

Никодим: Я пойду. Мне некуда торопиться.

Центурион: Я обязан помочь вам похоронить всех.

Трое мужчин удалились с места погребения. Для них этот день еще на закончился, но для остального Иерушалаима солнце перестало светить. Город уснул, изможденным событиями ушедшего дня. Город остался без Бога.

Еще на два дня.

СУББОТА

четырнадцатый день месяца Нисана

После поимки Учителя Его последователи мелкими группами разбежались по городу и прятались, опасаясь жестокой расправы над ними. Их сердца сковал ужас от увиденного уничтожения Того, Кого они считали сыном Бога и который так страшно и бесславно умер на глазах смеющейся и издевающейся толпы. Всё, что знали они теперь – обрывки слухов, догадки и страшные предчувствия. В Иерушалаиме наступил новый день, но повсюду в городе прятались те, для которых так и не закончилась беспросветная мгла и дикое отчаянье…

Погреб

в небольшом складском помещении рыбной лавки.

Ее хозяин был родом из Каны Галилейской, и его сын играл в детстве с братьями Филиппом и Варфаламеем. Вместе детьми они удили рыбу, втихаря забирая снасти у отцов. Отказать он им не мог – они просили спрятать их в чужом городе, но радости ему от этого было мало. В погребе прятались трое – Варфаламей, Филипп и Фома. Ученики знали о нежелательности их пребывания в этом погребе, но страх быть пойманными и замученными до смерти вынуждал их злоупотреблять скупым гостеприимством хозяина рыбной лавки. Они постеснялись попросить место для сна, а он и не предложил. Втроем он расположились по углам погреба, боясь лишний раз пошевелиться. В последний раз они ели в четверг на вечере в доме Симона-прокаженного.

Филипп: Они не придут. Никто больше не придет. Всех давно уже переловили и пытают во дворце Каиафы.

Они ждали братьев Петра и Андрея – своих земляков, которым по большому счету, тоже некуда было бы деться в этом большом и чужом городе. Никто ничего не хотел отвечать Филиппу. За второй день пребывания в этом погребе они уже вдоволь наговорились и уже надоели друг другу так, будто прожили в этих стенах три последних года.

Фома: Чем дольше мы здесь сидим, тем страшнее становится здесь находиться. Рано или поздно хозяин сдаст нас властям. Я знаю, зачем мы все еще сидим здесь. Мы ждем завтрашнего дня. Мы ждем чуда. Мы ждем, что этот ужас кончится. Но завтра ничего не произойдет. Если бы Он мог что-то сделать, то сделал бы. Еще вчера сделал бы. Он избавил бы Себя и нас от этого дикого, от этого всё съедающего ужаса! От этой непостижимой боли, от этой дикой охоты на слабых и бесправных людей, которые не знают что ответить свои полоумным палачам! Никого нет. Ничего больше нет. Он учил нас, чтобы мы учили других. А что я скажу тем другим, если спросят меня, где же нынче ваш Спаситель? Кого Он спас, если даже Себя спасти не смог? Что я им тогда скажу?

Фома уткнулся лицом в свои согнутые колени и заревел, глухо и бессильно как смертельно раненый зверь.

Наверху открылась дверь. Кто-то осторожно прошел в кладовую. Прислушался. Сделал несколько шагов, видимо, что-то взял, а скорее всего, просто зашел проверить своих непрошенных гостей, и вышел. Сверху на Фому упал робкий синий свет. Рассвело.