Прогнозы изменения законов природы

– Откуда?! – поддержал игру Дом.

Все дружно пожали плечами: сейчас такое общеизвестно.

Было теплее, чем ожидалось, на небе в разрывах облаков обозначились самые яркие звёзды.

– Кстати, мы ребята стреляные – постоянно в тир ходим!

– Хорошо! Берегите…

– Силы?

– Да, силы, и себя. Не спешите, – Дому с этой группой было сложнее, их мотив был не только добраться в «точку B», причём неопределённую, но и хватить впечатлений. – Про «стреляные», знаете главный принцип? «Не вижу – не стреляю», в нашем случае это «не вижу – не иду, и даже не думаю идти!»

В это же мгновение к одной из летучих мышей метнулся особенно высокий язык пламени и полностью обжёг зверька. Тот рухнул, истошно заверещал, затрепыхался. Домысливать подскочил, на ходу крикнул всем «отвернитесь!» и с наскока одним разом затоптал божью тварь. Это было необходимо!

Затем ногой отбросил тельце в тёмную сторону.

Такие странные совпадения встречались при переходах постоянно. Благо, Дом не трактовал их как знаки, иначе можно было сойти с ума.

– И, да, телефоны лучше выключить, даже если они на «беззвуке».

Ольга с Романом в последний раз посмотрели на экраны, проверить, вдруг что пришло, послушно выключили; Светлана выключила смартфон в кармане наощупь.

– К слову, любой из вас может быть потомком воскрешённого или исцелённого! Таких чудес были тысячи. Когда Пётр поднимал Енея, который был много лет немощен, апостол сказал: «Исцеляет тебя Иисус Христос! Встань с постели твоей!» Потом уже этих слов чаще не произносили, и сколько их, восставших, никто не знает.

– А сейчас такое возможно? – одновременно спросили девушки.

Дом надолго замолчал. Он вспоминал своё недавнее – с полгода назад – исцеление маленькой, случайно задетой волной девочки. Хранитель сделал это в едином порыве, мгновенно, так, чтобы даже мать, на руках которой был ребёнок, не заметила, а сама спящая не успела закричать от боли… решил, что сделал правильно, что не всегда человеку стоит давать выбор…

– Полагаю, возможно.

Сегодняшняя ночь сложилась ясной и достаточно светлой – можно было продвинуться дальше и найти ночлег потеплее и понадёжнее. Надо ещё чуть подождать, чтобы солдаты с обеих сторон утомились бы и впали в полусонное положение. В такой обстановке у большинства проявляется третье состояние сознания – ни явь, ни сон. Бывает, реальные и навеянные в ночи события сливаются, человеку становится всё немило, кто-то начинает метаться, подобно вечерним летучим мышам, пребывая в сумеречном осознании между светом и тьмой.

– Мне всегда был интересен период становления христианства, первые годы и десятилетия, в разрозненном состоянии, но во внутренней уверенности… Смогли бы мы так сейчас? – Роман замолчал, не ожидая ответа.

Все посмотрели на мудрого проводника, уже по привычке в надежде мудрого истинного ответа.

– Такое не самоцель. Вы можете быть истлевшими, подобно Лазарю, но, если вы достойны, восстанете. Обратить грешников к покаянию, направить на путь – важнее. Воскрешаем вас для этого! – Дом непроизвольно проговорился, но провожатые приняли это на общий пафос его слов, уже принимая естественным высокопарное изложение.

Летучие мыши рассеялись. Унесло с порывом ветра. Но с ним принеслись запахи гари и пороха.

– А что у вас за фенечка? – Ольга показала на повязь.

Дом удивлённо посмотрел на молодых людей: он не знал этого слова.

– Ну, фенечка, повязка на руке. Вот, у меня их несколько, – девушка закатала рукав, показывая пёстрый набор личного реликвария. – Наверняка, что-то значит.

– А у меня анкх, – Роман чуть стянул майку вниз, по-мальчишески хвастая древним символом. – И на плече его татуировка.

– Значит же?! – не могла не поучаствовать Света.

– Значит. Можно, я не буду говорить?

Ребята согласились, что можно не говорить. А он был близок к тому, чтобы признаться.

* * *

Разговор, как ни странно, наполнил оскудевшую за этот год душу проводника новой энергией. Стало можно думать не только о том, как лучше и безопаснее пройти к ночному убежищу, но и одновременно порассуждать о себе, о цели в походе и в жизни. В жизни, он решил, что уже сделал что-то хорошее и не следует больше бояться чего бы то ни было! Только необходимо помогать – всем, каждому. Даже одному единому. Хватило бы только души: её истончение, оскудение христианского духа в нём чувствовалось Дому беспрерывно; это состояние поселилось месяца три назад, и было ясно, что не уйдёт.

Заодно пропали, перестали различаться цвета. Всё стало цвета хаки. К этой потере чувствительности добавился моральный дальтонизм: не мог же он воскрешать и исцелять всех. Темп поражения жизни превосходил не столько силу фенечки (интересное слово! необычное!), сколько его личные возможности восприятия. Наверное, для этого дела плохо, что он интроверт.

«Только бы не применять повязь как оружие! Не оружие!» – Дом повторял это про себя снова и снова, воспитывал другого себя, который импульсивен и задёрган. «Или, может, бабахнуть сразу по всем и закончить это всё?! Или, может, совсем не применять?» Внутренний диалог – нехороший симптом, но, значит, душа как-то ещё движется.

«Наверно, я даже какой-то новый, пусть пока непризнанный и неизвестный святой!»

– Спасибо вам! – сказал он ребятам невпопад.

– Да пожалуйста! – Ольга поняла, что это продолжение мыслей проводника стоит поддержки.

– Идти будем чаще непрямо! Глупых вопросов не задаём! Если нас остановят, говорите только правду! Сам факт лжи будет хуже – здесь все уже научены различать! При любых встречах – не шутим, в основном молчим!

Все встали, отряхивались, налаживали одежду и рюкзаки.

– Ни с какой техникой не фотографируемся, подбитые машины обходим! Кого обижу – не обращайте внимания! С этого момента я для вас Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой!

Новый переход занял около трёх часов. Вокруг было спокойно – можно было «включить» в голове музыку, не напевать, а просто вспоминать и «прокручивать». В последнее время это всё была музыка без слов, рваные мелодии. Ребята о чём-то периодически перешёптывались, очевидно, им необходимо было обсуждать впечатления и сверять ожидания с фактом. Препятствовать диалогам было нельзя.

Дом отметил высокую подготовку туристов. На окраине города стояли остатки стелы с заглавной буквой «М» – другие были перемолоты в кашу. Для проводника это было неважно: его ориентиры основывались в большей степени на природных объектах, привязывались к скорости ходьбы, необходимости где-то прятаться, где-то наоборот демонстративно и уверенно двигаться по якобы каким-то местным делам.

К середине ночи патрули и часовые утомились, в пригороде начиналась неофициальная, но необходимая жизнь. В школе оставались неразрушенными первые два этажа, и Дом провёл ребят в дальний конец коридора, чтобы были рядом вода и туалет. В кабинеты лучше не заходить: меньше вариантов бежать. Местным можно, и он, к счастью, за них не отвечает.

Нескольких встречных он приветствовал кивком головы, те отвечали – на самом деле он здесь никого не знал, и его не знали, это было знаком отсутствия злых намерений, признания за соседом такого же права быть сегодня в составе рода человеческого.

(Рассказ требует уже повести! Сделаю позже. Будут индивидуальные философские беседы и через них судьбы и устремления героев. Одна не любит себя, бежит от себя / другая себя практически никак не проявляет, всегда тихая, с нереализованным и рискующим остаться таковым потенциалом / парень стремится в этих необычных обстоятельствах добрать характера, чувствует себя не готовым к нынешнему времени, как окажется, это общее чувство большинства молодых (им ничего позитивного нами не передано и предъявляется самый высокий спрос в отсутствии возможностей, спрос к проявлению мощных движений души с одновременным смешением душ в бессмысленном адском котле).

Наброски фабулы: гумпомощь – мёртвые – гражданская техника – раненые – встреча с патрулём – проверка – военные шуточки – солдаты тоже устали – лесные звери на улицах – самолёты – мины – колонны туда и обратно – могилы и заготовки, лопаты и лежащие кресты…)

* * *

Три дня растянулись для них: у кого в неделю, у кого в месяц, у кого в беспрерывный морок без времени, а под конец уже без нервов и переживаний, без сил и в животной готовности ко всякому новому страшному. В заброшенной школе – не только на улице – происходил чудовищный театр с кровью, стрельбой и криками, дымом до нулевой видимости, волнами смрада, правда, иногда с неясными издалека песнями и молитвами. Испытывали постоянную жажду – благо, расположились рядом с источником воды. Но хотелось напиться вновь и вновь. Дом знал это чувство, которое сейчас приходило не от физиологической потребности, а от стремления пропустить через себя живительные потоки в надежде, что они унесут с собой если не внешние обстоятельства, то хотя бы глубоко засевший внутри страх.

Скоро страх будет множиться между собравшимися, а людей прибывало в это крыло здания всё больше, начнутся непредсказуемые реакции, охранить своих подопечных станет сложнее.

Проводник ждал, когда, наконец, ребята попросятся обратно. Лучше бы в ночь.

Туристы собрались в кучку и подобрались к нему, дремавшему сидя, прислонившись к стене. К слову, на стене проглядывались остатки картины. Скорее всего, было чьё-то лицо, по краю виднелись волосы вразлёт и сбоку был текст, от которого осталась живой одна неполная строка: «…мерть стоит того, чтобы …ть!» Очевидно, в первом слове пропущена «с» и во втором «жи» или «бы», отчего смысл поначалу не очень менялся. Дом был здесь не первый раз и стал играть в такую игру, перебирая тонкие оттенки слов – «жить», «быть». Да, это чуть разное: например, можно быть, но не жить, а жить, но не быть нельзя. Наверное, нельзя. Сегодня он устал больше собственных ожиданий – пришло в голову горько-ироничное, в этом контексте: «выть». «А вдруг «выть»?»

Ребята подобрались кто ползком, кто на коленях. Стали молчать.