аКОРРУПЦИЯ

Ерошкин с «патроном» состоял в доверительных отношениях. Они часто и остро подшучивали друг над другом, но без претензий и обид.

– Когда едешь к Синявину? – Директор открыл кожаную барсетку.

– Прямо сейчас, я, собственно, только за конвертом.

– Сто тысяч, как договаривались? – Горевой нахмурился, внутренне оплакивая уходящие деньги.

– Со вчерашнего ничего не поменялось.

Пал Палыч извлек из барсетки тугонабитый конверт и протянул Ерошкину.

– Пересчитай, пожалуйста.

– Доверяю! Да и смысл считать не свои? – Сергей взял в руки. – А вы куда, с позволения сказать, так вырядились? Или со вчерашнего праздника не ложились?

– Дождусь Лобова, и поедем в одну контору. Пока не скажу какую, боюсь сглазить.

Лобов Александр Сергеевич – штатный лоббист фирмы, используя связи, пытался выйти на нужных людей и заинтересовать в сотрудничестве. Бизнес строился на пословице: «Не подмажешь – не поедешь». В последнее время Горевой не жалел средств на «смазку», фирма в хорошем темпе из заурядной превращалась в топовую.

– Что-то вы вчера рано улетели с праздника жизни, не прощаясь… – Подчиненный перевел «стрелки» с щекотливой темы, обходимой даже отпетыми взяточниками.

– Это вам-молодежи можно гулять до утра, а нам-старикам вечеринки уже не в радость. Сам еще долго пьянствовал?

Директор не одобрял возлияния в коллективе, соглашался на подобные мероприятия, скрипя сердцем, только по большим датам.

– Я практически сразу за вами.

Ерошкин пренебрегал выпивкой с сослуживцами. Тайно увести Ирочку не удалось, – у подвыпивших младоспециалистов лучшая партнерша по танцам шла нарасхват. К тому же, телефон разрывался от ежеминутных звонков супруги, опасавшейся прихода мужа на бровях и очередного скандала.

– Ну ладно, Пал Палыч, я поехал. – Сергей поднялся. – Удачи!

– И тебе!

С легким сочувствием менеджер глянул на скрючившегося в углу охранника и вышел на крыльцо. «Приеду, поговорим».

Ерошкин обожал футбол, часами обсуждал перипетии матчей, с пеной у рта доказывал свою левоту по игре любого футболиста, тренерских и судейских ошибок. Но стоило заключить пари – неизменно проигрывал. Спорили по мелочи, иначе б разорился. Проигрывал он, как сам считал, вопреки футбольной логике. «Есть две логики: мужская и… футбольная! Все остальное от лукавого», – любил повторять Сергей, особенно в разговоре с якобы умными женщинами. К невезучести в ставках, продажник относился философски: «Господь наделил меня даром предвидения, и в первую очередь, спортивных событий, однако перекрыл возможность за счет этого обогащаться. И правильно сделал! Легкие деньги окончательно бы развратили мою и без того грешную душу, а так есть мизерный шанс на спасение. Аминь!»

Ключ легко повернулся в замке зажигания, тихое радио перекрыло шум мотора, несмотря на семьдесят тысяч пробега, ни намека на износ и поломку. Как заклинал продавец подержанных авто: «Мужик, бери не глядя, это же «Тойота»! Сносу не будет». Как говорил сам Ерошкин через неделю после покупки, уверившись в правильности выбора: «Лучше машина мне не нужна, но и хуже тоже».

Припарковаться у городской администрации труднее, чем у штаб-квартиры ООН. Новехонькие «мерины» и «бэхи» народных слуг чинно оккупировали все места. Слуги регулярно публиковали декларации о доходах, и становилось ясно – за меньшие деньги работают только уборщицы. Слуги слуг – личные водители, с большого похмела курили кружком, с шуточками и прибауточками обсуждая наканунешние похождения перевозимых тел.

На три квартала от официальной стоянки яблоку негде улечься. Машины посетителей-просителей расставились, как попало и где попало, презрев тротуары и клумбы. Сергей остановил машину далеко от главной площади с главным зданием и типовым памятником вождю с протянутой рукой. Полученный от шефа конверт перекочевал в черную папку, и бодрый шаг мужчины средних лет ускорился до главных дверей города.

Июньское солнце уже разогнало ртуть в термометрах до тридцати. На синем небосклоне маленькая тучка прикрыла светило, но тут же унеслась ветром. Люди, утомленные зноем, покрывались потом от макушек до пят.

Назвав охранникам придуманную цель визита, Ерошкин взбежал на второй этаж и вошел в дверь с табличкой «Синявин Виктор Алексеевич, заместитель директора департамента строительства в сельском хозяйстве».

Секретарша, годами перевалившая за сорок, отяжелевшая лицом, будто сфинкс восседала в предбаннике за инвентарным столом в платье без намека на декольте. Подобных особ Сергей называл «правильными», они назначались исключительно для работы.

– Вы по какому вопросу? – осадил прорыв строгий голос.

– Добрый день! Передайте Виктору Алексеевичу, пришел Ерошкин… Сергей Михайлович. Меня ждут, и, возможно, давно.

Секретарша сняла трубку телефона.

– Виктор Алексеевич, пришел Евдошкин, ему подождать?

«Очень правильный вопрос, – отметил про себя манагер. – Посетитель обязан ждать и мучиться в приемной. Высокий начальник всегда занят и должен сначала рассмотреть всех мух на потолке, и только устав от важности занятия, принять страждущего аудиенции. Одна надежда – он знает, зачем я здесь, и наверняка хочет побыстрее получить бабосы. А она так и не выучила мою фамилию, мелко плаваю».

– Проходите. – Правильная секретарша недовольно положила трубку и записала в журнал замечание начальнику для последующего перевоспитания.

Синявин уже многое умел. Как заведено у важных фигур, он каллиграфично выводил в блокноте ленинское «учиться, учиться и еще раз учиться», не обращая внимания на вошедшего. Ерошкин, соблюдая приличествующую вежливость, в очередной раз рассматривал длинный кабинет.

Практически от дверей начинался стол, обитый зеленым сукном, но без бортов, луз, рулеточной разметки, оканчивался чиновником. На столе растопырились белые флажки, пенал с подарочными ручками и календарь-стойка с логотипом «ГеоСтройТехнологии» – ерошкинский презент. Дополняли аскетизм ежедневник с надписью «для работы» и семейное фото – постоянный атрибут рабочих мест начальников всех мастей. Сразу за кожаным креслом, доставшимся Синявину в наследство от предыдущего зама, шкафы. За стеклянными дверцами плотно прижались друг к дружке массивные папки, робко присоседилась еще одна семейная фотография. В углу тарахтел телевизор, транслируя новости федерального масштаба, госслужащим ранга Виктора Алексеевича полагалось быть в курсе мировых событий.

Сергей вспомнил, как на прошлогодней выставке к стенду «ГеоСтройТехнологии» подошел убеленный сединами толстяк и отрекомендовался директором департамента строительства в сельском хозяйстве администрации города. При старике крутился молодой и перспективный парень под тридцать с треугольным лицом, русыми волосами, по-старомодному зачесываемыми вправо, хитринкой в серых глазах. На тонком лице все тонко – нос, губы, уши. Костюмчик похуже, чем у директора, рубашка чуть потемней. Заместитель четко блюл иерархию, словно хороший сверчок, точно знающий свой шесток.

– А это мой зам, – представил директор департамента, – Синявин Виктор Алексеевич. Прошу нас любить и жаловать.

Старик взял многозначительную паузу, оценивая произведенный эффект, давая прочувствовать великое счастье, ниспосланное свыше.

– Ну, показывайте, что у вас тут. – Он на правах хозяина взял рекламный буклет, намереваясь отправить в долгий ящик или мусорную корзину.

– На нашем стенде представлены лучшие образцы ведущих мировых производителей геодезического оборудования… – начал презентацию манагер.

– О, Вить, смотри! – Директор пальцем указал на прибор. – Теодолит!

– Это нивелир, теодолит левее, – поправил Ерошкин и тут же проклял себя за «поразительную политическую близорукость».

Повисла мучительная пауза. Багровые пятна проступили на благородном челе директора. Угадав настроение начальника, побагровел и зам, зло посверкивая глазами.

Мысль Сергея лихорадочно работала в угоду инстинкту самосохранения: «Мли-ин, послало же Провидение идиота! Как можно перепутать нивелир с теодолитом? Да и я хорош, нечего сказать. О, язык мой – самый гадкий язык в мире! Ты никогда не доведешь меня до Киева. Первые же встречные похоронят в совсем не братской могиле. Что же делать? Исправляй, Ерошкин, исправляй». Мысль лихорадила, но с миссией не справлялась.

Двое коллег, работавших на выставке, благополучно прикинулись статуями, мало чем отличаясь от рядомстоящих приборов.

Обстановку разрядил виновник, имевший громадный опыт по попаданию и выходу из тупиковых ситуаций.

– Я и говорю: это – теодолит, а это – нивелир.

На сей раз палец ткнул верно.

– Абсолютно точно! – выдохнул гору с плеч ведущий продажник. – Это я просто сразу не уловил направление взгляда вашей руки. Я ж немного сбоку стою, вот и показалось, и я даже мысленно перекрестился, как это принято на Руси, когда кажется…

Околесица лавиной срывалась с языка, но манагерский опыт подсказывал, главное – не «что» говоришь, а «как». Важно – признал «свою» ошибку, ведь «они» ошибаться не могут. Закончил Ерошкин эффектно:

– Может быть… коньячку?

– Наверное, какой-нибудь дрянной коньячишко пьете? – Старик состроил кислую мину. В алкогольных напитках государственный муж разбирался лучше, чем в строительстве.