Книга перемен. Том 1. Материалы к истории русского искусства

Илья Зданевич, который произнес коронный футуристический лозунг «башмак прекраснее Венеры Милосской»[99 - Гейро Р. Предисловие к книге Ильязда «Философия футуриста» // Зданевич И. М. (Ильязд). Философия футуриста: Романы и заумные драмы. М.: Гилея, 2008.], о существовании «Бескровного убийства» узнал только в конце ноября 1916 года. И как человек до крайности деятельный, решил придать столь прекрасному проекту общественное звучание. За полтора дня написал пьесу, переложив рассказанный Лешковой абсурдистский сюжет на звонкий язык футуристической зауми. Николай Лапшин и Вера Ермолаева изготовили костюмы и декорации. Пьеса была поставлена 3 декабря 1916 года в мастерской художника Михаила Бернштейна. Футуристические декорации, исполненные в такой спешке, выглядели прекрасно – большие листы картона с наклеенными кусками цветной бумаги, актеры только высовывали головы и руки с коронами, мечами и прочими атрибутами албанской жизни. Некоторые из приглашенных на действо в качестве актеров не явились, поэтому Зданевичу пришлось исполнять и их роли[100 - Васильев И. Е. Ильязд. Вехи жизни и творчества И. М. Зданевича // Известия Уральского государственного университета. 2002. №24. С. 177—188.]. А также объяснять происходящее публике, поскольку вся пьеса, по его словам, шла на чистом албанском языке, без перевода. Музыкальное сопровождение обеспечивал гармонист-латыш, который просто играл латышские народные мелодии под видом албанского коронационного марша. Под конец обнаружилось, что свое сочинение Зданевич так и не дописал, что вызвало особенно бурный восторг у немногочисленной публики[101 - Письма О. И. Лешковой к И. М. Зданевичу / Предисловие, публикация и примечания М. Марцадури // Русский литературный авангард: Материалы и исследования / под ред. М. Марцадури, Д. Рицци и М. Евзлина. Тренто, 1990. С. 36—42.]. Публичное исполнение пьесы запретила цензура, а опубликовано это историческое сочинение было только в 1918 году в Тбилиси, куда перебрался Зданевич в целях дальнейшей пропаганды футуризма. После первого представления «Круля Албанского», собравшаяся общественность решила, по предложению Зданевича, превратить «Бескровное убийство» в официальный орган футуристов, открыть кабаре, театр, типографию и т. д.

Но на этой громкой ноте все и кончилось. В 1917 году поручик Чердынского полка Михаил Ле-Дантю, двадцати шести с половиной лет, погиб при крушении поезда близ Проскурова (ныне г. Хмельницкий). А потом началась такая эпоха, в которой уже не было места всем этим безбашенным эстетам, циникам, скептикам и романтикам. О дальнейшей судьбе Ольги Лешковой почти ничего не известно. «Своих» дождалась только Вера Ермолаева[102 - Заинчковская А., Галеев И. Вера Ермолаева. М.: Скорпион, 2009.], которая стала сначала верной последовательницей Казимира Малевича, а потом – известным советским графиком. Уже в начале тридцатых она стала заведовать детским сектором ГИЗ, где и встретила продолжателей дела «бескровных убийц» – Даниила Хармса и других обэриутов. В 1937 году Вера Ермолаева была расстреляна в Карлаге.

Илья Зданевич писал в 1923 году о великолепной эпохе футуристических безумств: «Одним росчерком пера мы создавали шедевры, писали поэмы, состоящие из чистых листов. Во всех маленьких и случайных фактах, в чернильных пятнах мы обнаруживали законы, принимаясь за строительство. Сейчас мы знаем, что все осталось на своем месте, что ничего не изменилось; знаем, что наша юность прошла бессмысленно. Нам не удалось открыть новую истину, не говоря уже о том, что мы напрасно потеряли десять лет»[103 - Письма О. И. Лешковской к И. М. Зданевичу // Русский литературный авангард: Материалы и исследования. Тренто, 1990. С. 50—51.].

Наталья Гончарова: Живописная контрреволюция

    2002[104 - A painting counter-revolution. Natalia Goncharova: The russian years. Russian museum // Studio International. 2002. №30/05.]

Наталья Гончарова относится к числу великих создателей русского авангарда. Несмотря на то, что Гончаровой отведено довольно важное место в пионерском описании русского авангарда, проведенного Камиллой Грей в начале шестидесятых, постепенно интерес к ее творчеству угас. Исследовательский пафос западных ученых подогревался актуализованными к семидесятым идеями раннего авангарда о дематериализации объекта искусства и Смерти Картины. На первый план вышли Малевич и конструктивизм, то есть «искусство после «Черного квадрата». И Гончарову, с ее брутальной живописью, не включили в «Великую Утопию» (1992). Возрождение интереса к этому периоду началось экспозицией «Гончарова и Ларионов» в Центре Помпиду в 1995 году. «Амазонки русского авангарда», среди которых важное место занимала и Наталия Гончарова, обозначили уже окончательную победу живописного ревизионизма и контрабандного возврата к тотальной визуальности.

При этом, несмотря на эмигрантский статус Гончаровой, ее наследие старательно изучалось в России учеными, большинство из которых так никогда и не приняло идей высокого модернизма. Видимо, поэтому архив Гончаровой и Ларионова был передан в 1989 году парижскими наследниками в Третьяковскую галерею[105 - М. Ларионов, Н. Гончарова. Парижское наследие в Третьяковской галерее: графика. Театр. Книга. Воспоминания: [книга-каталог / авт.-сост.: Е. А. Илюхина, И. В. Шуманова]. М.: ГТГ, 1999.]. В отличие от своих соратников-мужчин, людей ветреных, Гончарова тщательно заботилась о результатах своего творчества. При этом часто очень сложно различить работы двух великих русских художников, которые на протяжении многих десятилетий жили и работали вместе, пользовались одинаковыми холстами и красками.

А началась эта романтическая история еще в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, где учились и буянили Ларионов и Гончарова. Поначалу Гончарова стала последовательницей яркого и заводного бунтаря Михаила Ларионова. Но на протяжении последующих лет они то сходились, то расходились – и как супруги, и как художники. Кто-то из них вырывался вперед, снабжая идеями того, кто начинал отставать. Футуристическая эпоха «Бури и натиска» обозначала неудержимый бег вперед, и даже неукротимый Малевич оказывался последователем Гончаровой.

Другая проблема – гендерная, то есть соотношение «мужского» и «женского» вклада в русский авангард, легко открывается социологическими методами. Ларионов, сын военного фельдшера из провинциального Тирасполя, как и большинство русских авангардистов, происходил из низших классов. Плебейский пафос разрушения высокой культуры, исходивший от дурно воспитанных, но очень злых молодых людей, уравновешивался и структурировался женщинами русского авангарда. Они происходили из образованных высших классов. Наталия Гончарова, правнучатая племянница жены великого русского поэта Александра Пушкина, происходила из средней обедневшей аристократии, в которой с особым тщанием сохранялись культурные традиции, и умела гарцевать на коне в платье модели «амазонка».

Гончарова, которая так никогда и не приняла Великого отказа от искусства, все же была очень решительной дамой. «Первое: мужественность. – Настоятельницы монастыря. – Молодой настоятельницы»[106 - Цветаева М. И. Наталья Гончарова (жизнь и творчество). М.: Эксмо-Пресс, 2001.] – писала о ней поэтесса Марина Цветаева. Без всякой суфражистской истерики Гончарова воплотила в жизнь принципы «свободной семьи», формализовав свой гражданский брак с Ларионовым только в пятидесятых. Одевалась в мужские костюмы, в футуристическом фильме «Драма в кабаре №13» снялась с голой грудью, что было неслыханно не только в патриархальной России[107 - Вакар Л., Ларионов М. Наталья Гончарова и Марк Шагал: диалог идей и образов // Бюллетень Музея Марка Шагала. Вып. 14. Витебск, 2006. С. 70—78.]. Привлекалась к суду за порнографию, а ее интерес к иконе и религиозной живописи закончился тем, что цензура дважды запрещала показ ее картин на религиозные темы[108 - Боулт Дж. Наталья Гончарова и футуристический театр // Поэзия и живопись: Сборник трудов памяти Н. И. Харджиева. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 248—259; Тютюнова Ю. А. Русский футуризм и цензура // Вестник Московского университета. 2001. №2; Dadswell S. J. The Spectacle of Russian Futurism the Emergence and Development of Russian Futurist Performance, 1910—1914. Sheffield: University of Sheffield, 2005.].

Рис. 15. Н. Гончарова в футуристическом гриме. 1912.

Усиленная социальная жестикуляция и антибуржуазная риторика в сочетании с умелым манипулированием массмедиа привели к парадоксальному результату – художница стала в какой-то момент героиней желтой прессы, которая упивалась ее выкриками вроде «Стадо баранов!» или «Тупые буржуа!». С тех пор манипуляции общественным мнением стали важной технологией модернизма. Но даже акции дадаистов и сюрреалистов выглядели спокойнее, чем хулиганские выступления русских футуристов, которые шокировали самого Томазо Маринетти, который в 1914 году приезжал в Россию агитировать за машинное искусство[109 - Алякринская Н. Р. Маринетти в зеркале русской прессы // Вестник Московского университета. Серия 10: Журналистика. 2003. №4. С. 77—89.]. Ритуальное освистывание, которому подвергся лидер итальянских футуристов, основывалось на новой антизападной программе, выдвинутой русскими аванградистами, к тому времени уже аппроприировшими явочным порядком все существовавшие в тот момент стили и направления – сезаннизм, кубизм, футуризм… В предисловии к каталогу своей первой ретроспективы в октябре 1913 года Гончарова заявила: «Мною пройдено все, что мог дать Запад для настоящего времени. Теперь я отряхаю прах от ног своих и удаляюсь от Запада. Мой путь – к первоисточнику всех искусств, к Востоку»[110 - Выставка картин Наталии Сергеевны Гончаровой. 1900—1913 / Наталия Гончарова. М.: Типо-лит. В. Рихтер, 1913.]. Но эта антимодернисткая и антизападная речь, сказанная европейским интеллектуалом, скрыто апеллирует к той критике европейской культуры, которой занимались Гоген, Пикассо и немецкие экспрессионисты. Если, в духе Эдварда Саида, трактовать неопримитивизм как специфическое проявление колониализма[111 - См.: Саид Э. Ориентализм: Западные концепции Востока. СПб.: Русский Мiръ, 2006.], то можно отметить, что немцам и французам приходилось осуществлять свои захватнические экспедиции на далеких «заморских территориях». А русские осваивали внутренние пространства. В качестве альтернативы идущему на закат Западу Гончарова извлекла свой кубизм из скифских баб, которые и есть изображение мифологических амазонок южнорусских степей. Впрочем, у этих «истуканш», изображенных Гончаровой, вместо присущего им выражения недвижимой вечности видны странные хулиганские ухмылки.

Бурное десятилетие колонизации времени и пространства закончилось странной картиной «Пустота» (1914)[112 - Сарабьянов Д. Приобщение к пустоте // Проект Классика. 2001. №1.]. Гончарова вышла на совершенно новый и индивидуальный уровень беспредметности, уже не имеющей психологических мотиваций в духе футуризма или кубизма (направление рентгеновских лучей или точки зрения движущегося наблюдателя). Можно только предположить, что именно этот вызывающий и бесформенный черный шмат, брошенный посреди цветных разводов, оказался тем последним толчком, который породил икону ХХ века – «Черный квадрат». Малевичу оставалось только отсечь последние признаки световой и цветовой перспективы, создающей трехмерное пространство, из которого так и не решилась выйти Наталия Гончарова. И захлопнуть дверь в умопостигаемую картезианскую реальность.

Для Казимира Малевича все только начиналось. А вот для Гончаровой неутомимое движение вперед оборвалось на самом интересном месте. Знаменитый антрепренер Сергей Дягилев к 1914 году обнаружил, что в Париже интерес к изощренному эстетству его ранних русских сезонов начал угасать, и прагматично занялся вывозом русской дикости и экзотики. Сотрудничество «пассеистов» и «футуристов» в одной экспортной компании оказалось очень удачным – восхитительный балет «Золотой Петушок», оформленный Гончаровой, стал классическим образцом сценографии[113 - См., например: Гончарова Н. С., Исследования и публикации / Н. Гончарова, М. Ларионов; Рос. акад. наук, Гос. ин-т искусствознания М-ва культуры Рос. Федерации, Комис. по изучению искусства авангарда 1910—1920-х гг. М.: Наука, 2003.]. Но успешный экспорт пикантного и брутального Востока на Запад оказался разрушителен для самой художницы. В скором времени некоторые внехудожественные круги в России смогли так мощно эпатировать западного буржуа, что он утратил интерес к путешествиям на Восток. Так что закончилось все печально – русские европейцы и творцы Будущего Гончарова и Ларионов умерли в полной безвестности и нищете в том самом Париже, который они так рьяно низвергали когда-то.

Давид Бурлюк: Менеджер безумцев

    2016[114 - Использованы фрагменты следующих текстов: Бурлюк без Бренера / Рец. на в-ку: «Здравствуйте, мистер Бурлюк». Московский центр искусств // Время МН. 2001. 31 марта; Менеджер безумцев // Финансовая Россия. 2001. 31 марта; Рец. на в-ку: Футуризм – радикальная революция. Италия – Россия. ГМИИ им. Пушкина. Москва, 2008 // Оpenspace.ru. 2008. 23 июня.]

Давид Бурлюк любил называть себя отцом русского футуризма, хотя был он футуризму славным дядькой. Большой, шумный и немного нелепый, он по отечески заботился о постоянно находящемся в состоянии медитации Велимире Хлебникове или прикармливал вечно голодного Володю Маяковского. Этот шут и скоморох, стойко эпатировавший буржуазный вкус своим внешним видом – потертым фраком, цилиндром и моноклем – оказался великим куратором и организатором. Он мастерски вымогал деньги на самые безумные акции у тех самых буржуа, которых и фраппировал. И эти возмутительные лекции и дебаты, которые Бурлюк устраивал по всей России, собственно футуристов и кормили.

И экстравагантно изданные им на оберточной бумаге манифесты и сборники приносили неплохой доход, даже брошюра «Пощечина общественному вкусу», где предлагалось «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч., и проч., с парохода современности»[115 - Жолковский А. К. Сбросить или бросить? // НЛО. 2009. №96.].

Все или почти все, что в раннем футуризме было веселого, легкого и забавного, – все принадлежит Давиду Бурлюку. Именно он и организовал все это разухабистое лицедейство, ранний русский футуризм. Вместо традиционной для художника задумчивой и возвышенной позы обитателя Парнаса Бурлюк выбрал маску шута и гаера, чем ставил людей серьезных в крайне неловкое положение. Александру Бенуа, кажется, совершенно нелепо было бы отвечать на выкрики этого скомороха в цилиндре и мятом костюме. Даже слова «галдящие Бенуа»[116 - Бурлюк Д. Д. Галдящие «бенуа» и Новое Русское Национальное Искусство (Разговор г. Бурлюка, г. Бенуа и г. Репина об искусстве) // О пародии и о подражании. СПб.: Книгопечатня Шмидт, 1913; Голлербах С. Давид Бурлюк и футуризм. Записи Маруси Бурлюк о нашей жизни в САСШ // Новый Журнал. 2009. №2. См. также: Ханзен-Лёве О. Русский формализм. Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения. М.: ЛитРес, 2014. С. 59.] и прочие эпатажные выступления как-то никого особенно не обижали. Мешковатая и всегда немного неопрятная фигура самого Давида, человека неисчерпаемо добродушного и симпатичного, сделала всю эту историю очень даже веселой и привлекательной.

Несравненной энергии и бессеребренечеству Давида Бурлюка мы обязаны тем, что ранний футуризм, золотая страница европейской культуры ХХ века, оказался коммерчески вполне успешным предприятием. В том же манифесте имеется горделивая фраза «Стоять на глыбе слова „мы“ среди моря свиста и негодования». И вот это самое море свиста и негодования он умел организовать отлично. Бурлюк сотоварищи устраивали весь этот разудалый балаган в абсолютной уверенности, что тем самым закладывают основы нового искусства и в самом деле творят Будущее[117 - См. например: Neuberger J. Culture Besieged: Hooliganism and Futurism. Cultures in Flux: Lower-class Values, Practices, and Resistance in Late Imperial Russia. Princeton: Princeton University Press, 1994. P. 185—204.]. И можно сказать, что Бурлюк стал первым художником нового времени, мастером, который почти целиком самоосуществляется в создании новых контекстов существования искусства.

Его авторитет ниспровергателя основ был настолько неоспорим, что когда маньяк порезал ножом картину Репина «Иван Грозный и сын его Иван», то пресса немедленно обвинила футуристов-бурлюков в этом злодеянии[118 - См.: Warren S. Mikhail Larionov and the Cultural Politics of Late Imperial Russia // Burlington: Ashgate Press, 2013. P. 144.]. Забавно, что и сам Репин в это поверил. Но после Бурлюка уже абсолютно невменяемыми и неуместными кажутся высказывания типа: «Художник N совершил этот поступок (кусал посетителей на выставке и так далее) для того, чтобы добиться дешевой популярности». Так что лучшей и самой ценной частью творческого наследия Давида Бурлюка можно считать как раз инспирированные им заметки в тогдашних газетах да полемические сочинения, собственноручно написанные. Изобретенный им типаж художника как массмедийного персонажа для искусства ХХ века значит не меньше, чем «Черный квадрат» Казимира Малевича или писсуар, представленный Марселем Дюшаном на выставку в качестве произведения искусства. И, что самое забавное, уже ставший каноническим жест художника, призванный поднять волнение в прессе, продолжает восприниматься обществом с совершенно неподдельным энтузиазмом даже через девяносто лет после футуристического «штурм унд дранга»[119 - См.: Dadswell S. J. The Spectacle of Russian Futurism the Emergence and Development of Russian Futurist Performance, 1910—1914. Sheffield: University of Sheffield, 2005.].

Рис. 16. Алексей Крученых, Давид Бурлюк, Владимир Маяковский, Николай Бурлюк, Бенедикт Лившиц. Москва, 1912.

Многие полагают, что футуристы только и сделали, что произвели деконструкцию языка, придумав так называемую «заумь», от чего есть пошел формализм и всяческий структурализм. Но представления о довлеющем значении собственно языка, то есть фонетики и письменности, есть типовая аберрация идеалистического сознания. Просто текст есть лишь функциональная часть большого социотекста. Общественное бытие детерминирует общественное сознание. Невинные эксперименты ранних авангардистов с пластикой языка и пластикой живописного холста кажутся столь простодушными и наивными, что западают в сознание типового исследователя. Но величие футуристов и дадаистов вовсе не в том, что они научились как-то особенно сопрягать звуки и знаки или иначе работать с плоскостью холста, изменив традиционному мимезису. Напротив, революция заключалась вовсе не в разрушении/реконструкции литературного текста, но в провокационной критике социотекста. Начало модернизма, то есть искусства индустриального капиталистического общества, пролегает по тому самому месту, где когда-то происходили настоящие авангардистские выступления, эпатирующие буржуазное сознание. В этом смысле желтая кофта Маяковского значит больше, чем его вирши.

Буржуазное сознание, само собой, вполне готово воспринять «эксперимент» в области языка, но вполне невинную и робкую работу с социумом склонно относить в область анекдотов. В воспоминаниях Алексея Крученых есть замечательный рассказ о том, что на всех представлениях будетлянского театра присутствовал пристав, тщательно сверявший произносимое со сцены с цензурированным текстом. Впрочем, сам Бурлюк, как безумный историограф, уже не вполне понимал в своих воспоминаниях, писанных в 1938 году[120 - Бурлюк Д. Фрагменты воспоминаний футуриста // Бурлюк Д. Письма. Стихотворения. СПб., 1994. С. 383.], смысл произведенной им же самим революции, в которой с такой отчетливостью материализовалась – в форме городового – репрессирующая цензура общественного сознания.

Однако при всем своем неописуемом величии акциониста, полемиста и организатора собственно живописцем Бурлюк был довольно посредственным и неровным, хотя очень энергичным и довольно плодовитым. Живопись имела для него значение не как создание выдающихся полотен, но как своего рода акция, живописный перформанс. Среди спутников его по авангардному движению были несравненно более выдающиеся и великие живописцы – достаточно вспомнить хотя бы Наталию Гончарову и Михаила Ларионова. Несомненно, что каждый уважающий себя музей должен иметь в своем собрании картины, сопровождаемые столь цветистой легендой. Хотя теперь то, что писалось и воспринималось как «пощечина общественному вкусу», кажется столь невинным и привычным, что уж совсем непонятно, как все это могло хоть кого-то возмущать и эпатировать[121 - См., например: Баснер Е. Феномен Давида Бурлюка в истории русского авангардного движения // Каталог выставки «Давид Бурлюк 1882—1967». СПб., 1995. С. 11—32.]. Тут все дело в том, что футуристы разрушили жанровую иерархию искусства, поставив во главу угла не объект, но жест. Рукодельные книжицы Крученых и раскрашенные лица футуристов в какой-то момент выражали эстетическую концепцию в несравненно большей степени, нежели представленные картины. Однако в настоящий момент те давние выходки воспринимаются уже сквозь призму индустрии массмедиа, где умеренное хулиганство давно стало обязательной частью создаваемых в промышленных масштабах звездных имиджей. После футуристов художник перестал быть простым производителем картинок, он теперь просто обязан тщательно и последовательно конструировать свой публичный имидж.