Серебряные колокольчики

Наиболее патриотичные или же наиболее тупые журналисты пытались наращивать градус оптимизма и успокаивать народ. Мелькали давние кадры, показывающие неспешно пролетающий над планетой линкор Федерации. Говорились красивые слова о том, что в момент уничтожения последней станции Федерация возьмет процесс в свои руки, и война закончится, не принеся особых неприятностей гражданскому населению. Да, правительство станет другим, но в целом ничего не изменится.

Слушая такие репортажи, я невольно задавался вопросом – а не работают ли их авторы на противника? Лучше всего сражается тот, у кого что-то отбирают. Убеди всех, что ничего ни у кого не отберут – и сопротивление заглохнет, не начавшись.

Сразу после обнадеживающих программ эфирное время получали другие авторы, с диаметрально противоположной точкой зрения. Отдельные представители журналистской братии вспоминали Корону-два и предрекали тотальный геноцид всего населения планеты. Здесь уже, скорее, создатели передач просто садились верхом на любимого конька и стращали народ кто во что горазд.

Дальше шли беспристрастные репортажи из разных мест планеты.

Какой-то фермер на полном серьезе рассказывал, что собирается пару ближайших лет скрываться в собственноручно построенном бункере.

Прямо на базе полицейских участков создавались диверсионные школы, в которых таких же юнцов, как и я, учили стрелять из винтовок по флаерам и кидать гранаты в проезжающие машины противника. Идиотизм. После восьми лет, проведенных в проекте, я смотрел на своих сверстников, готовящихся воевать с захватчиками, с откровенной жалостью. Погибнут зря, да и все.

Кое-где люди потихоньку начали заниматься мародерством. Пока еще аккуратно, под покровом ночи. Но, чувствую, скоро начнут бить витрины и таскать с прилавков консервированные продукты и днем.

В отдаленной горной долине произошел ядерный взрыв. Ведущая предположила, что там находилась секретная лаборатория по разработке новейших вооружений, а взрыв произошел или из-за халатности, или из-за диверсии. Ну-ну. Очертания долины, даже страшно изменившиеся после катаклизма, были мне слишком хорошо знакомы. Проект, похоже, начал заметать следы и не стал размениваться по мелочам.

Еще через месяц последняя орбиталка была расщеплена на атомы прямо на орбите. И я начал морально готовиться к вторжению. Когда оно произойдет – через неделю, месяц, два?

Тюремщики, время от времени появляющиеся у дверей моей камеры, излучали откровенную ненависть. Я стал опасаться того, что могу не дожить до появления «трешек». Надо будет держаться настороже. А то прибьют, дураки, перед самым прибытием моих новых земляков.

Репортажи по телевизору начали появляться все реже. Похоже, до журналистов тоже начало доходить, что последние деньки лучше провести с семьей или, на худой конец, в компании друзей и подруг.

Планета притихла в ожидании.

Я, монотонно меряя шагами крохотную камеру, тоже ждал перемен. Но я, в отличие от подавляющего большинства своих сограждан, ждал их с нетерпением.

Глава 4

Небо над планетой действительно светлеет. Вокруг меня стоят одноклассники, тоже забравшиеся на пригорок. Все вместе мы смотрим на то, как где-то далеко за облаками начинает играть красками полярное сияние.

Холодная и величественная красота. Мы с ребятами стоим и смотрим, разинув рты.

Интересно, они тоже слышат прохладную музыку колокольчиков?

* * *

Мне пришлось ждать еще шесть с половиной долгих месяцев. Не знаю, просчитывал ситуацию наш противник, или же его просто что-то задержало в пути, но Содружество томилось в неизвестности больше полугода.

Потихоньку вся жизнь замерла. Правительство опустило руки и никак не влияло на ситуацию. Промышленность, не имея внятной цели для работы, практически полностью остановилась. Аграрный сектор еще что-то производил, но совершенно без энтузиазма. Какой смысл работать, если все, что ты сделаешь, у тебя отберут? Запасы в продуктовых магазинах таяли на глазах.

Добровольческие отряды, полгода назад преисполненные желания встретить врага с оружием в руках, рассыпались, а недавние защитники государства начинали рыскать по городам в поисках провизии, пополняя ряды мародеров.

Полиция как-то еще поддерживала порядок в крупных центрах, но энтузиазма становилось все меньше даже у нее.

Окончательное уничтожение планетарной обороны словно убрало подпорку, держащую Коронное Содружество на ногах. Зреющий долгие восемь лет нарыв лопнул, и государство стремительно рушилось. Хоть как-то еще держалась армия, но и военные старались не высовываться за пределы своих баз.

Даже телевизионные энтузиасты скисли за полгода ожидания. Иногда, конечно, проскакивали интересные репортажи, но в целом ведущие просто уставшими голосами зачитывали информационную сводку, а потом включали видеонарезку.

Все произошло в один самый обычный пасмурный день, когда я, встав на тумбочку, смотрел в зарешеченное окно, наблюдая за прогуливающимися во внутреннем дворе заключенными. Начальник тюрьмы, очевидно, принявший близко к сердцу задачу по сохранению моей жизни, в итоге так и обрек меня на полностью одиночный режим, без прогулок. Так что людей я видел только в окно. Ну и еще в тех редких случаях, когда мимо камеры с инспекцией проходили охранники.

Где-то вдалеке, за тюрьмой, за крышами домов, примыкающих к ней, облака полыхнули яркой фиолетовой вспышкой. Я замер, еще не веря, что мое ожидание, наконец, закончилось.

Спустя пару секунд здание словно подпрыгнуло в воздух. Тумбочка вывернулась из-под ног, и я не упал на пол только потому, что успел вцепиться в решетку. С потолка посыпались обломки штукатурки. Люди в тюремном дворе попадали на землю. А затем пришла ударная волна.

Низкий, выворачивающий душу грохот. Ветер, принесший клубы пыли и острый запах озона. Медленно кувыркающийся в небе здоровенный обломок какого-то здания. Моргая глазами от пыли и морщась от гремящего в ушах звука, я завороженно наблюдал за его полетом.

Кусок бетона пролетел над тюрьмой и скрылся из поля зрения.

Не знаю, что послужило целью орбитальной бомбардировки, но враг не стал мелочиться, сразу зайдя с козырей.

– Мы прерываем программу передач для экстренного включения, – внезапно заголосил телевизор. – Несколько минут назад незаметно вышедший на орбиту планеты враг нанес массированный удар по планете! По поступающим сообщениям, произведено около полутора сотен точечных ударов по военным и правительственным объектам.

Я спрыгнул на пол и посмотрел на экран. Осунувшаяся ведущая, растрепанная, с синяками под глазами и испуганным взглядом, продолжала:

– Орбитальная бомбардировка продолжается. Мы рекомендуем всем, кто слышит это сообщение, держаться как можно дальше от значимых объектов военного и государственного назначения. Сохраняйте спокойствие и…

Что еще хотела сказать ведущая, я так и не узнал – в камере отрубился свет, телевизор тоже погас. Почти сразу же здание тряхнуло еще раз.

Я вытряхнул из волос попавшую туда штукатурку и задумался, осматриваясь вокруг. Освобождение близко, но не исключен вариант, что ко мне под шумок наведается какой-нибудь сбрендивший охранник. Хорошо бы раздобыть хоть какое-нибудь оружие, чтобы оказать сопротивление. Но, увы, оружия для заключенных в камере не предусматривалось. Тумбочка не разламывалась, унитаз не раскалывался, душ не отрывался.

В конце концов, я просто улегся на кровать и принялся ждать, время от времени ощущая новые толчки и слыша знакомый грохот.

Впрочем, никто ко мне в гости не спешил. Тюремщики, скорее всего, предпочли заботиться о спасении своей собственной жизни.

К вечеру удары с орбиты закончились. Началась наземная операция. Пару раз за окном с ревом проносились десантные транспортники, один раз с тонким свистом прошло звено атмосферных истребителей. Где-то вдалеке что-то взрывалось и грохотало.

Ночью все продолжилось. Я, даже не стараясь заснуть, смотрел в окно, любуясь отблесками пожаров на низко стелющихся облаках.

К утру все стихло уже окончательно.

Никто из охранников так и не появился. Еды я тоже не дождался, о чем мне постоянно напоминал желудок. Тюрьма словно вымерла.

За весь следующий день не произошло ровным счетом ничего нового. Я лежал на кровати, экономя силы, из-за окна пару раз доносились выстрелы, но в целом все было тихо.

На третий день дальше по коридору принялся вопить какой-то заключенный, требуя еды. Крики доносились едва слышно – звукоизоляция в учреждении была отменная. Через пару часов его поддержал еще кто-то. Но их вопли не достигли ничьих ушей.

А утром четвертого дня везде зажегся свет и равнодушный голос из системы внутреннего оповещения произнес:

– Всем заключенным предписывается немедленно пройти во внутренний двор тюрьмы. Не выполнившие приказ и оставшиеся в камерах будут уничтожены.

Вслед за этим раздался щелчок замка, и дверь слегка приоткрылась. Я соскочил с кровати и осторожно высунул голову в коридор. Рядом точно так же осторожно выглядывали из своих отсеков другие заключенные.

– Че, нас освобождают? – задал вопрос в пустоту тощий мужик из соседней камеры.

– А что, может быть, – воодушевился парень напротив меня и вышел в коридор.

Проход постепенно заполнился людьми. Я тоже вышел, понятия не имея, в какую сторону идти, чтобы добраться до внутреннего двора. К счастью, нашелся какой-то местный знаток, который показал дорогу.

Нестройной, неуверенной толпой мы выбрались во двор и присоединились к уже появившимся там заключенным. Люди нервничали. Кто-то всерьез рассчитывал на амнистию, кто-то опасался массовой казни. Я молчал и старался держаться с краю толпы, чтобы иметь, если что, шанс от нее дистанцироваться.