Егорушка

Они узнали, что родился он и жил в деревушке, подобной их Тумачам. Рядом с ней – в его детстве – шумело не богатое село, а не великий и не малый, но настоящий город, в который он часто наведывался с дружками. Там он впервые пригубил вина, выкурил сигарету и узнал, что такое женщина. Там же он впервые участвовал в массовой драке и подсел на мелкое хулиганство и воровство. К своим четырнадцати годам он уже имел несколько приводов в милицию и был поставлен на учёт. Школу посещал неохотно, часто, а то и подолгу её прогуливал. Его родители были молоды, потому жили себе на уме, не замечая не только его, но, казалось, и друг друга. Он был их ранним и единственным ребёнком: мать обременилась чадом по причине весёлой юности, – а отец, такой же как и он маленький и непригожий, не отпирался, не отрекался: он, радуясь появлению в его молодой жизни постоянной женщины, легко и скоро на ней женился.

Был у Жоры закадычный друг – бедолага-собрат по деревенской жизни. Звался он Толиком. Толик, по прозвищу: Безбашенный. Толик Безбашенный. Впоследствии за ним закрепилась кличка Костыль – за жестокий, бесшабашный нрав. Они побывали во многих переделках – не одну пинту крови унесли они на своих рубахах: как собственной, так и чужой. Но всё это были, хотя под час жестокие, но всё же детские шалости. Дамские сумочки и кошельки разных фасонов с обчищенными карманами припозднившихся забулдыг исправно пополняли их личный бюджет. Их не раз ловили и предупреждали, поучали и брали на поруки – отделывались ребятки лёгким испугом, с которым быстро свыклись, то есть разучились его различать.

Шёл Жоре всего пятнадцатый годок, а он уже был прожжённым, бывалым, развязным пареньком, коротающим время среди мужиков за кружкой разливного пива с воблой и дымящейся папиросой, как заправский курилка, словно у него многолетний стаж. В такой вот компашке нашёл его некий господинчик. Был он неопределённого возраста, весь из себя видный – этакий франт, говорил складно – по-книжному, по-учёному, в общем, так его растак, грёбаный интелего. Дружки, с которыми ходил Жора, восприняли господинчика прохладно, но было заметно, что смотрят они на него с завистью. Без особых изысков, с наскоку, по-деловому смело предложил этот интелего в заношенном велюровом костюме – шайтан в человеческом обличии! – предложил ребяткам очень заманчивое дельце. Ну, прямо-таки пальчики оближешь. Посулил приличный куш.

Что ж, знакомо дело! – ребятки, не достигшие совершеннолетия, согласились.

Интелего – наводчик и мозговой центр.

Ребятки – исполнители-реализаторы или шестёрки, разменная монета.

Надлежало грабануть одну фатеру, числящуюся за одним прижимистым хмырьком, заведующим областным продовольственным складом. То был червячок зажиточный: банкноты шуршали не в набитых ими карманах, а лёжа под полами и замурованными в стенах дома, квартиры и двух гаражей, – его надо было непременно раскулачить!

Ребятки загорелись, запыхтели-засопели, порываясь в бой.

Знаменательный день не заставил себя ждать. Всё было продумано и подготовлено господинчиком-франтом, пожелавшим оставаться в стороне, мол, не при деле я, если ребятки спалятся: он скучал в машине, поджидая барахлишко-пожитки с золотишком и тугие пачки цветных купюр. Условились они, что нагрузит франтик машину добром и укатит, а детки разбегутся, чтобы через пару недель прийти за долей на хату к одному сильно поддающему одинокому старичку.

Всё было просто, как дважды два и всё тому подобное.

В нужный час пятеро юнцов вошло в незапертую, по причине дневного времени, дверь деревенского дома, где предполагалось наличие основных богатств-капиталов. Они легко управились с хозяином: связали его и, нанося побои, угрожая подвернувшимися под руку предметами, стали выпытывать у него сведения о тайниках с заветными залежами.

Если бы зажиточный субъект видел перед собой взрослых налётчиков, он бы, скорее всего, артачился и упирался настойчивее и отважнее, полагая достучаться до их сердоболия или страхов. Но перед ним были безусые мальчишки, очень злобно, агрессивно настроенные, поэтому богач довольно скоро спасовал и рассказал всё о своих несметных сокровищах. К тому же он понял, что детки действуют под руководством взрослого – обработали мальчишек жёстко: они были уверенны, что субъект не обратится в милицию, так как его средства нажиты незаконно, а сами они смогут увильнуть от наказания, воспользовавшись своим малолетством.

Всё, и правда, могло пройти гладко: искать налётчиков было бы некому, потому что никто бы о них не сообщил. Но… когда убрались восвояси трое подельников, унося добро, Толик Безбашенный остался, а с ним остался и его закадычный дружбан Жора, на которого можно было рассчитывать в любой ситуации. Поддавшись жадности и самонадеянности, Толик стал дознаваться у богача ещё о каком-нибудь тайничке, хотя бы вшивеньком, разорив который, они бы на пару с Жорой разбогатели, утаив его содержимое от начальника-франта. Нечистому на руку мужику то ли нечего было сказать, то ли он решил до последнего оберегать то малое, что у него оставалось, но более он ничем им не помог. Тогда Толик рассвирепел и ухватился за нож. Толик тыкал и резал мужика. Толик слетел с катушек. И через десять минут мужик потерял сознание. Двое закадычных друзей перепачканных кровью, осознав, что к ним незаметно подкралась безнадёга, бросились наутёк.

Через час вернулась жена прижимистого кладовщика и немедля, не соображая о последствиях, вызвала «Скорую помощь» – так дело получило ход.

Мужик кое-как выкарабкался. А пятерых ребят через месяц повязали. Судили. Жоре, с учётом всех предшествующих эпизодов с мелким воровством и драками, перепало-набежало 8 годков в колонии общего режима. Толе Безбашенному, в очень скором времени – Костылю, как зачинщику и исполнителю жестокого издевательства, едва не приведшего к смерти, оставившего мужика инвалидом, беря во внимание неоднократные приводы в милицию за те же драки и воровство, что у Жоры, – 12 лет строгача. До достижения соответствующих годков, они коротали дни в колонии для несовершеннолетних.

То был 1983 год.

А в 1991 году более не военнообязанный двадцатидвухлетний Жора Барсуков освободился.

Ждала Жору честная жизнь в ощутимо изменившемся мире.

Жора не долго думая устроился на завод слесарем.

Не минуло полугода, когда его взял в оборот один из сотрудников руководящего звена завода, и Жора стал пособником-исполнителем, обеспечивая вынос с заводской территории всего, на что ему указывали. За этим занятием и заломили ручки Жоре в 1993 году, и одарили его всего лишь тремя годами принудительных работ на лесоповале.

1996 год – год вторично обретённой свободы Жорой – был ещё менее приветливым, нежели 1991 год. Жоре надо было находить себя в уже сильно изменившемся и жестоком мире. Было ему на ту пору двадцать семь годочков. Жора нашёл простое решение: он жестоко запил, иногда участвую в бандитских стрелках в качестве массовки. Прошло всего лишь четыре месяца, когда приключилась с Жорой дурь: по пьяни, вовремя не получив нужного лечения от дедка-поставщика самогона, он подверг того жестокому телесному наказанию, нанеся увечья, и, чтобы этот говнюк не удумал снова измываться над страждущим людом, спалил его хату. Дед чудом не погиб в огне. Так что Жоре, можно сказать, опять повезло: он был второй раз пойман за то, что чуток кого-то не угробил. Если же угробил бы, тогда ему пришлось бы совсем худо. Может, тогда он гарантировал бы себе вышак! А так – пустяки! Каких-то жалких, куцых шесть лет строгача. Ха! Единственное, что расстраивало, это глупость, по которой он снова сел. Ведь мог бы себя сдержать, не доводить до калечения человека. Мог, мог бы! А он – вот… Но то, что он оказался в родных тюремных стенах, его обрадовало, сняв напряжение от неопределённости, нужд и забот в неспокойном мире.

С каким умилением вспоминал Жора 1996 год, когда в 2002 году он вышел на свободу. Показался он ему детской проказой, если сравнивать с тем, что происходило теперь, с тем, что ему предстояло постичь и принять. И в этом до неприличия изменившемся мире были по-прежнему не просто нужны, а были необходимы такие, как он. Ещё за решёткой до Жоры доходили слухи о невиданной жизни, которую подарила людям некогда социалистическая страна, окунув себя в капиталистическую вакханалию со стремительно развивающимися технологиями. И сколько же – ещё в тюрьме – поступило ему предложений от работодателей, приглашающих к взаимовыгодному сотрудничеству. О, да! Жоре это нравилось.

Он улыбался и облизывался, стоя руки в брюки посреди Красной Площади. Он ехидно щерился, поигрывая языком в просвете между зубами – теперь-то он купит себе золотые зубы. О, да! И очень скоро. Его уже ждут, и его ждёт не ведающая о нём Москва – столица любимой Родины! Жоре нравился такой мир. Неужели, когда-то было иначе? Неужели, как-то иначе было при его же жизни? Не может быть! Ха-ха…

Он шёл руки в брюки и насвистывал «по долинам и по взгорьям», а Москва бурлила. Скоро, очень скоро частью этой жизни станет и Жора.

«Я всё одно, что Христос! – думал Жора. – Он пришёл в Иерусалим, а я пришёл в сердце другой славной державы!»

Участь, постигшую Христа, он старался не затрагивать.

«Предупреждён – вооружён. Так-то, – посудил он. – Я не буду глупцом или жертвенным агнцем. Я полечу высоко. И далёко».

«Вот и я! Встречай меня, Москва-матушка!»

Было ему на ту пору тридцать три года.

Жору приютил под своим крылышком некий авторитет, известный в московских криминальных кругах и в правоохранительных органах как Султан, а по паспорту – Султанов Пётр Константинович. Жоре поручили самую грязную и неблагодарную, опасную и непредсказуемую работу: его зачислили в штат «чернорабочих», занимающихся наложением и сбором оброков, выбиванием долгов, проводящих акции устрашения и наказания, при возникновении потребности обязанных прикрывать-охранять боссов в их деловых сходках и участвовать в разборках. Жора был шестёркой. Он был на подхвате, исполняя всю грязную работу. Трудился он на передовом рубеже не щадя живота своего. Он рисковал головой и мучил, истязал непослушных и своенравных, и ни на что не жаловался: карьеру, как известно, положено начинать с нуля, карабкаться по ступеням шаг за шагом, и переводить дыхание в закутке достигнутой ниши. Если он уцелеет, тогда у него всё получится! В это Жора верил.

Но Жоре повезло. Жору ждала приятная встреча: через три месяца работы на Султана, он узнал, что давний его коришь, закадычный друг Толя Безбашенный – это никто иной, как Костыль, о котором среди нового для Жоры окружения ходило много страшных легенд, наполненных бессмысленной жестокостью. А Жора уж было подумал, что кличку его друга детства позаимствовал кто-то другой. Нет, это на самом деле был он – Толик Безбашенный, теперь возглавляющий несколько боевых бригад Султана: с момента выхода на свободу, с 1998 года, Костыль трудился день и ночь, порою без сна, и честно заслужил столь высокий ранг своей безупречной преданностью общему делу процветания криминала.

Как только Костыль узнал о давнем товарище, он тотчас пожелал его увидеть.

Старые товарищи хорошо отметили воссоединение, и в считанные дни Жору перевели под непосредственное начало Толика.

Жора стал правой рукой матёрого и кровожадного безбашенного Костыля.

До этих пор Жора полагал, что принятые среди его прежних товарищей мероприятия порой переходят разумные границы, что не следует так часто прибегать к жестоким мерам, можно бы обходиться как-нибудь полегче, помягче. Но всё познанное оказалось цветочками, по сравнению с тем, что он был вынужден лицезреть и воплощать теперь, не осмеливаясь подводить своего поручителя, поругать оказанное ему доверие и страшась навлечь на себя гнев и даже наказание, которое, Жора в этом не сомневался, Костыль без тени сомнения обрушит на его маленькое тельце – подвергнет его мучительной смерти! Жоре казалось, что он состоит под началом некоего садиста, изверга, дьявола в обличии человека, что происходящее – это не реальность, а кошмарный сон, от которого можно сойти с ума. На первых порах он частенько выбегал из смрадной комнаты от подкатившей дурноты и выворачивал нутро наизнанку, блюя до коликов. За такую слабость ему было стыдно. Но у него не получалось противиться естественным позывам к рвоте, когда у него на глазах терзали, буквально рвя на куски, живого человека. Вскоре, однако, Жора попривыкся и вроде как вошёл во вкус – приелось, стали для него подобные дела обыденными. И даже порой делалось Жоре как-то скучновато снова идти и мараться кровью, но он приободрялся, чуя тяжесть карманов, набитых деньгами, – так что можно было не думать о постирушках испачканного шмотья, а развлечься прогулкой по магазинам.

Всё складывалось для Жоры можно сказать что благополучно: он был цел, невредим и до сих пор вроде как жив. А то, что Костыль не признаёт чистоплотность и эстетику, в последнее время Жору не особо волновало. Правда, так было до лета 2005 года, когда Жора уже катался на личном мерседесе и жил в собственной двухкомнатной квартире в центре столицы. Жора вместе с двумя ребятками, состоявшими у него в подчинении, несколько месяцев самостоятельно курировал три крупных дельца, и так получилось, что они спалились – у оперов на их троицу появились улики.

Султан давно свёл дружбу с нужными людьми в правоохранительных органах и периодически помогал им закрывать так называемые «висяки», для чего исправно выдавал неугодных, неудобных или засвеченных людей. Чаще это была всякая мелочёвка, вроде Жоры и его двух подчинённых. На этот раз Султан договорился с нужным следователем о сдаче проколовшейся маленькой бригады под началом Жоры. В списочке имелся и сам главарь, то есть Жора Барсуков, известный как Барсук. Было решено послать неугодных ребяток на устранение одной проблемки, чтобы разом решить два дела, и повязать их на месте преступления – возьмут их тёпленькими, с пылу, с жару! Но… В этой неблаговидной затее было одно «но». И оно заключалось в том, что Султан боялся отпускать ребяток в тюремные застенки, где они могут угодить в лапы неподконтрольных ему людей, и те возьмут да и развяжут им языки. Жора знал вполне достаточно фактов о проступках Султана. Поэтому, чтобы не выносить сор из избы, сошлись на том, что Жору и одного из его подчинённых порешат на месте, а с оставшимся, мало знающим новичком, опер сделает то, что надобно для блага следствия.

Султан не долго размышлял, кому поручить щекотливое мероприятие: тот, кто поручился за Жору, кто приблизил его, настоял на том, что Жоре можно доверять серьёзные дела, тот пускай и отвечает. Костыль был призван под строгие очи Султана и облечён задачей: поручить Жоре один вопросик, по исполнении которого, тот не должен уйти живым. Обо всём позаботится опергруппа, но если она не справится, Костыль должен самолично убрать Жору и одного из его ребяток. Султан многое дал Костылю, и тот не смел ослушаться. К тому же, ещё никогда Костыль не убивал того, кто был по-настоящему ему дорог, поэтому он рвался в бой с остервенением, стремясь испытать до сих пор неизведанные им чувства. Ни чуть не колеблясь, Костыль отправил Жору на задание. Он не стал дожидаться, когда отреагирует опергруппа, окружившая многоэтажный дом. Он заранее проник в подъезд и неожиданно возник на пороге чужой квартиры, где орудовал Жора со своей скромной бригадой. Костыль без заминки выстрелил в двух ребяток Жоры. Первому он метился в сердце – и завалил его с одного выстрела. У второго было время, чтобы оказать сопротивление. Не много, но было. А он застыл, глядя на легендарного Костыля кролячьими – бестолковыми – глазами. Он видел, как на него переводится пистолет… и услышал хлопок, и что-то гулко, тяжело стукнуло в его правое плечо, разрывая его, обжигая огнём. Парень ухватился за облитое свинцом плечо, привалился спиной к стене и опустился на пол – смотрел, как Костыль выбивает ногой из его онемевшей руки чёрную железяку – пистолет, из которого только что был убит хозяин квартиры, смотрел, как Костыль делает контрольный выстрел в голову его товарища, и не смел ничего спросить, узнать, в чём их вина, в чём ошибка, что они сделали не так, почему, в чём они, он! провинился, в чём?

Барсук тоже ничего не понимал. Он молча смотрел на вершимую несправедливость, предполагая, что дни, отпущенные «молочным щенятам», истекли – больше они не нужны. А он? Что с ним, с Жорой? Если так решил сам Султан, если он должен принять смерть от руки друга… что же… так тому и быть… наверное. О таком Жора никогда не думал.

Костыль опустил пистолет, подошёл к Барсуку, сказал, с жадностью всматриваясь в глубину его глаз:

– Я сожалею, но это приказа Султана.

Что-то твёрдое прижалось к рёбрам Барсука – вся жизнь вихрем пронеслась перед его глазами, и ему страстно захотелось жить.

Грохнул выстрел.

Мир поплыл перед глазами Барсука – всё вокруг залил яркий свет, размывая очертания предметов, заставляя их плавать, поднявшись на воздух.

Сознание у Барсука помутилось.

А у Костыля расширились зрачки.

Костыль что-то выдохнул и стал сползать, цепляясь за друга Жору.

В дверях стоял мужчина в штатском.

Это был следователь, с которым договаривался Султан. Это он стрелял, и стрелял в Костыля, потому что час назад ему позвонил Султан и попросил устранить хорошо известного правоохранительным органам матёрого зверя, жестокого истязателя и убийцу по прозвищу Костыль.

Не прошло секунды, как Костыль сполз к ногам друга, а Жора уже знал, что хочет не просто жить, но хочет мстить! И Жора опередил мужчину, вставшего на пороге чужой квартиры. Он выстрелил первым. Пуля вошла в область переносицы незнакомца, и лицо у него, брызнув каплями, вспыхнуло красной кляксой.