Самсон и Надежда

– Щиплют немного.

– Пятна какие-то у вас на сетчатке… Красноватая грязь… Сейчас промоем!

Отошел он к медицинскому металлическому шкафу с белыми эмалированными ребрами. Звякнула дверца.

– Теперь в потолок смотрите! – приказал Самсону.

Задрал парень голову. Широко глаза открыл.

– Ой господи! – выдохнул неожиданно доктор.

– Что там? – перепугался Самсон.

– Это ж, наверное, кровь отца вашего в глаза попала! И вон частичка мозга присохла к роговице. Сейчас отмочим.

Закапал доктор в глаза парню капли.

– Сидите пока так, пусть глазки ванну примут!

Назад домой брел Самсон медленными шагами, под ноги себе глядя.

– Ни в коем случае глаза под снег не подставляйте! – строго-настрого напутствовал его доктор. – Умывайте их теплой водой раз пять на дню! Сегодня вторник, в пятницу опять придете! Будем вашу роговицу чистить!

За спиной зазвенели о мостовую подковы спешащей лошади. Самсон, испугавшись, бросился под ближний дом. На ходу оглянулся, увидел красноармейца, напряженно всматривавшегося вперед по лету лошади. Цоканье теперь отдалялось, и кто-то еще отпрыгнул с дороги, уступая ее вооруженному конному стражнику новой власти.

Мысль о новой власти вызвала у Самсона горькую усмешку. Когда была одна власть, пусть и старая, жизнь казалась неприглядной, понятной и привычной. И так же привычно было ее ругать, хотя при ней даже и после начала Мировой войны как-то и трудности, по сравнению с тем, что произошло потом, были не трудностями, а так, неудобствами. Ну а потом старая царская власть обрушилась и на ее место пришло много мелких и яростных, сменявших друг друга со стрельбой и с ненавистью. Только во времена немецкого гарнизона и невидимого гетьмана жизнь вроде бы стала опять безопаснее и тише, но и это затишье закончилось страшными «зверинецкими» взрывами и пожарами, оставившими сотни трупов киевлян и тысячи увечных и бездомных.

Тогда, в июне 1918-го воздух Киева оседал на языке и егозил в носу запахом сгоревшего пороха. Сейчас при каждом намеке на оттепель от заледеневших сугробов из мусора и снега, громоздившихся по углам жилых домов, несло теплым навозом, словно первым делом приближение весны чувствовал именно лошадиный навоз, щедро добавленный к мусорным сугробам деревянными лопатами дворников. Его словно укладывали в фундамент расширявшихся сугробных куч, и поэтому он всегда был рядом, ближе к прохожему люду, чем мусор ранней зимы, который теперь лежал где-то в холодной глубине этих черных мерзлых киевских Аппалачей и Кордильер.

При первом же скрипе нижней ступеньки деревянной лестницы дверь в дворницкую квартирку отворилась. Вдова дворника поманила рукой Самсона в свое никогда не проветриваемое царство сочных, тяжелых запахов.

– К тебе красноармейцы приходили, – сказала она. – Контрибуцию требовать хотели. Я им сказала, что ты сирота! Это им понравилось, но они все равно вернутся. У них теперь весь список жильцов. Выселить тебя хотят.

– Как? Чего это?

– Ну они ж за справедливость! Каждому по углу должно быть, а не по квартире! А еще они спрашивали про музыкантов в семье… Музыкальные инструменты реквизируют. Сами хотят музыку играть.

– Скрипка у нас была, – вспомнил Самсон. – Можно и отдать, только отец и умел на ней!

– Да я тебя не к тому позвала! Ты про женитьбу подумал?

Парень удивленно глянул в глаза вдове.

– Нет, – признался он.

– У меня на примете есть одна! Из образованных, но такая, что все умеет! И квартиру защитит, чтобы не выселили!

– Как она защитит? – не поверил Самсон.

– Ей пальца в рот не клади, она и мягкой, как масло, может быть, и твердой, как чугун! Ты бы посмотрел! Тебе б такая жена все равно что винтовка была б! Таких даже солдаты боятся! Ты знаешь что, загляни сегодня вечером на селедку! Я и ее позову, сам присмотришься!

Озадаченный Самсон поднялся к себе. Не разуваясь и не снимая гимназического пальто, прошелся по квартире, в которой действительно теперь было и холодно, и одиноко. Остановившись перед тремя березовыми поленьями у левой печки, тяжело вздохнул. Надо спускаться в подвал за дровами – от трех поленьев только чугунная дверца печной топки нагреется, а чтоб сама кафельная печная стенка теплой стала, поленьев штук десять надо!

Остановился взгляд его на жестянке из-под монпансье, внутри которой коробочка из-под пудры от мышиных зубов спряталась. Взял, отнес обратно в отцовский кабинет. В ящик стола опустил. Нет еще таких мышей, которые могли бы жестянку прогрызть!

Поменял гимназическое пальто на старую ватную отцовскую куртку и отправился в подвал за дровами.

Глава 5

В дверь грубо постучали, когда уже трещали вовсю березовые поленья в печке, в той, что и гостиную грела, и спальню его. А после грубого стука сразу другой, вежливый и вопросительный стук в дверь постышался.

На пороге Самсон увидел двух красноармейцев разного роста, но приблизительно одного возраста в мятых, вроде как большего, чем надо, размера шинелях. Рядом сбоку – вдова дворника. Понял он, что первый грубый стук по двери это от них был, а второй, вежливый, – от нее. Видимо, показала, как по-городскому в двери стучать надобно.

– Это другие, – сказала она Самсону, кивая на красноармейцев, которые уставились на него одновременно и враждебно, и смущенно. – Я им сказала, что у вас швейной машинки нету, а они не верят! Покажите им!

– А на что вам машинка? – удивился Самсон и на всякий случай на их руки, из широких рукавов шинели выглядывающие, посмотрел. Пальцы у обоих были крестьянские, не тонкие, как у музыкантов или у портных.

– А нам приказано, – ответил на это тот, что повыше, стараясь своему голосу грубости придать. Был он, может, одних лет с Самсоном.

– Заходите, смотрите, – пожал плечами Самсон. – У нас дома никто не шил!

Зашли красноармейцы в коридор, в гостиную, оглядываясь по сторонам с опаской.

– А там? – спросил тот, что пониже, остановившись перед дверью в отцовский кабинет.

И, не дожидаясь позволения, заглянул внутрь.

– А зачем всю стену этими обвешали? – обернулся он к Самсону.

– Для красоты, – просто так ответил тот. – Отец считать любил…

– А сам он где?

– Убили недавно.

– На улице?

– На улице, – подтвердил Самсон. И понял, что теперь оба красноармейца на его перебинтованную голову уставились.

– А тебя шо, ранило? – спросил короткий.

Самсон молча кивнул.

– Вот тут тепло, смотри! – отвлек его тот, что подлиннее, ладонь на кафельную стенку печки положив.

– Ну чего греетесь! – закричала на них остававшаяся в коридоре у входа в гостиную вдова дворника. – Швейной машинки нет, увидели? Вот и идите!

– Чего ты такая злая? – Короткий стянул с плеча винтовку. – Я вот щас влуплю тебе промеж глаз, тогда посмотрим!