Черные сны

– Я вот, что думаю, к Модесту мы потом заглянем, а сейчас сходи-ка ты в обувную мастерскую в «Дом быта», по этой квитанции получи боты, – он полез в карман. – Изотова просила. А я пока по делу одному срочному метнусь. Через полчаса встретимся у афиши на Красина. Потом ко мне, обмоем твое стажерство. Как тебе такое?

Они встретились через полчаса, как и договаривались у круглой будки с конусной крышей, обклеенной афишами и объявлениями. Егор получил из ремонта старые разношенные, подбитые женские сапоги на молнии с потрескавшейся кожей на сгибах и гарантийный талон, свернутый в трубочку, засунутый в голенище.

– Получил? Молодца. А сейчас айда ко мне, – Паршин поднял пластиковый пакет, предмет, напоминающий по выпуклым формам бутылку, заманчиво булькнул.

Обиталище старшего товарища встретило Егора хмурым взглядом черных низких окон одноэтажного деревянного барака с почерневшими от времени досками, с торчащими над шиферной крышей антеннами на длинных палках. Ступени крыльца стонали под ногами, перила сгнили и лежали в сырой траве. Паршин долго ковырял ключом в замочной скважине, прежде чем открыл дверь. Они вошли в подъезд, в нос пахнуло сыростью, гнилыми досками и карболкой.

– Не мавзолей конечно, зато места много и соседей нет, что немаловажно. Та квартира напротив пустая. Я перетер с кем надо, – Паршин подмигнул Егору, – там все еще живет мертвый железнодорожник. Проходи, – Паршин отпер дверь в квартиру. В узком коридоре было темно, едва угадывались очертания каких-то предметов наставленных вдоль стены. – Осторожно, не споткнись, – предупредил хозяин и щелкнул выключателем. Под потолком вспыхнула желтым сонным светом лампа без абажура.

– Не разувайся, – махнул рукой Паршин, – проходи так. Нет не сюда, в другую комнату.

Егор остановился перед порогом замурзанной кухни и обернулся, – куда?

– Прямо по коридору и направо, она одна обогревается. Та, что дальше холодная. Тут с лета трубы чинят, все никак не сделают. Котлован за домом разрыли и бросили, он уже водой наполнился. Думаю, навсегда.

Осторожно ступая, опасаясь, что с подошвы посыплется земля, Егор прошел по коридору. Крашеные в коричневую краску, обтертые множеством ног гладкие доски, стонали и прогибались. Казалось, к их скрипу примешивается какой-то натужный вздох.

Коридор заканчивался бело-серой захватанной дверью с потрескавшейся и отслоившейся местами краской. Выглядела дверь таинственно и коварно. За такими дверями, как правило, скрываются вещи, которые тебя не обрадуют, но в то же время они манят. Егор несколько секунд колебался, затем повернулся направо и вошел в отапливаемую комнату. В лицо ударила волна жара с застоялым запахом грязных носков и карболки. В комнате было душно, кругом царил беспорядок. Армейская кровать была застелена полосатым покрывалом, а сверху лежало скомканное красное ватное стеганое одеяло. Егор догадался, что Паршин спит в одежде. Под окном стояли два трамвайных обогревателя. На одном пересушенные черные ботинки с матовой сухой кожей и задранными носами, на другом две пары черных вытянутых носков.

– Давай распологайся, – в комнату зашел Паршин с табуреткой в одной руке и бутылкой водки в другой. – Открывай пока, я сейчас пожрать сварганю.

Пили быстро и много, почти не закусывая. Через полчаса, Паршин хлопнул себя по коленям, – ну, что Егорыч, – проговорил Паршин, когда две трети поллитровой бутылки было опорожнено. По нему совсем не было заметно, что он пил. Только дыхание перегаром и блеск глаз выдавали его состояние. – Делаем перерывчик?

У Егора кружилась голова, а в животе разлилась приятная теплота. – Курить можно? – спросил он и полез в карман за сигаретами. Он решил, что в комнате, напоминающей сарай, это в порядке вещей.

– Не, братуха, извиняй. Курить на крыльцо.

– Лады, – Егор встал и нетвердым шагом направился к выходу. – Ты чего, не идешь?

– Потом. Иди один.

Холодный воздух обдал лоснившееся потом лицо. Раскрасневшийся, после выпитого и жаркой комнаты, Егор испытал удовольствие. Хмурый день уже не казался таким промозглым. Курил с наслаждение, взгляд блуждал по невзрачным низким домишкам провинциального городка, где половину жилого сектора составляли здания старой дореволюционной постройки с толстенными кирпичными стенами, низенькими оконцами с пыльными чердаками и жестяными крышами, над которыми возвышались полуразвалившиеся печные трубы. Многие еще топились углем и дровами. Не редкость было увидеть во дворах вдоль заборов и сараев поленницы.

Продавленный асфальт и выбоины на дороге заполнили мутные лужи. Опавший мокрый лист невзрачными кляксами залепил тротуар. Мокрая трава пожухла и льнула к раскисшей земле. Поздняя осень бесцеремонно, по-хозяйски брала бразды правления и уже не заигрывала красками.

По высокой дуге Егор запустил бычок в ржавый бодяг лохмами разросшийся перед бараком. Запер за собой дверь и вошел в коридор. Проходя мимо кухни, увидел в щель между приоткрытой дверью и косяком на светлом фоне окна покачивающуюся фигуру. Егор прильнул к проему. Паршин сидел к нему спиной на табуретке перед окном с опущенными плечами и раскачивался влево, вправо, словно маятник. «Может, он эпилептик», – Егору стало нехорошо. Паршин его пугал. Вся накопленная информация о новом приятеле спрессовалась и преобразилась. Создавалось впечатление, что Паршин психически не здоров. Его поведение не укладывалось в рамки понимания. И пугало. Осторожно ступая, растягивая скрипы половиц в плавные перекаты, Егор покрался прочь.

Остановился перед серо-белой загадочной дверью в конце коридора. Секунду колебался, быстро обернулся и, убедившись, что хозяин еще на кухне тихонько ткнул ее. Полотно беззвучно приоткрылось. В сером полумраке было трудно, что-то разглядеть. Егор распахнул дверь шире и вошел. Пахнуло пылью, сырым деревом и пряным ароматом яблок. Прямо у двери вдоль стены в три яруса стояли овощные ящики с яблоками. Некоторые плоды пропали, по коричневой морщинистой кожуре кругами пошла белая в точку плесень, некоторые почернели и раскисли. В углу примостился низкий шкаф, рядом – холодильник без двери, на полу два измочаленных в коричневых разводах матраца, прямо на них стоял дорогой велосипед в цветных наклейках со скоростями и аммортизаторами. На трехногом стуле лежал инструмент – головки, ключи, электродрель. Егор наклонил голову, чтобы прочитать название. «Хилти» было выведено черными буквами на оранжевом корпусе. У окна на круглом черном столе с гнутыми ножками стояли три пустые птичьи клетки. На крайней Егор задержал взгляд. Она отличалась от двух квадратных необычной формой, такие он видел только в кино. Изогнутые металлические прутья напоминали перевернутый колокольчик. С легким разочарованием Егор еще раз обвел взглядом захламленную комнату. Он сам не знал, что ожидал увидеть, но явно не то, что предстало взору. Утолив любопытство, он вышел, закрыл за собой дверь. Прошел в теплую комнату, сел на кровать и стал ждать Паршина. Приятная нега и благостное расположение растаяли, в носу все еще стоял аромат яблок, а перед глазами раскачивающийся Паршин с опущенными безвольными плечами. Егор никак не мог отделаться от ощущения, что находится в берлоге какого-то пока еще непонятного зверя. Вскоре по скрипу половиц он угадал в коридоре шаги Паршина.

– Опачки, а чего мы заскучали? – размытый взгляд Паршина облизал Егора. – Чего не пьем, – нетвердым шагом он подошел к кровати и с размаху опустился, так что запищали пружины. – Сегодня уже никуда не идем? – спросил Егор.

– Не, баста. Что-то меня развезло. Да и плохо спал сегодня. – Паршин постепенно завалился набок, глаза его закрывались. – Ты наливай…если что так…

Егор подождал несколько минут, пока Паршин не засопел, осторожно встал и с облегчением покинул теплую комнату. Стараясь, как можно меньше беспокоить скрипучий пол, на выходе заглянул в кухню. Рассеянным взглядом обвел узкую, вытянутую комнатку, где места свободного от мебели до стены оставалось метра полтора. На напольном шкафу среди немытой посуды лежал изломанный кластер с пустыми ячейками, а из-за белой хлебницы что-то торчало, очень знакомое. Егор собрался зайти и рассмотреть, но тут вдруг понял, что это. Из-за хлебницы выглядывал поршень шприца. Больше он не задерживался. Покинул барак быстро с тяжелым чувством.

На следующий день Паршин встретил его в коридоре соцзащиты.

– Опачки, Егорыч, салют. Никак меня ждешь? – тонкие губы растянулись в вялой улыбке.

Егор топтался уже минут пятнадцать возле бухгалтерии, ждал его. Оставалось еще несколько подопечных, с которыми предстояло познакомиться. Тамара Сергеевна – секретарь – грузная женщина в тонких изящных очках, с пучком крашеных волос отпечатала ему паспорт на разрешение посещения пенсионеров. Выдала инструкции и выписки из законодательства, с которыми он должен ознакомиться.

– Выкинь всю эту макулатуру. Паспорт только оставь. Подожди я сейчас, – он скрылся за дверью в кабинет Червякова. Появился вновь минут через пять.

– Все, каторжник, почапали. Ждут нас «одувашки». – И тихо косясь по сторонам прошептал:

– Дешевые патаскушки, – противно хихикнул, пряча голову в плечи. Затем продолжил уже обычным голосом.

– Сейчас к Жанне, от нее зайдем в «Караганду» кое-что прикупим, далее к Академику, к Сивому. Таксист под вопросом. И еще к двум ангелочкам. Это в последний самый момент. Если успеем. Они на Фрунзе, туда за Пойму.

На выходе они едва не сбили с ног женщину. Высокая с каменным лицом, с выступающей большой грудью под драповым пальто она подалась назад.

– Ой, – словно икнул Паршин и расплылся в извиняющейся улыбке, – простите нас, Лидия Марковна, ради Бога.

– Поосторожне, – Лидия Марковна смерила их неприятным холодным взглядом, – не надо так спешить. Мало того, что посторонних травмируете, самим можно голову сломать. Ее вытесанное лицо ничего не выражало. Не было понятно, сердится она, либо снисходительствует.

– Извините, – пробубнил Егор и поспешил проскользнуть мимо.

– Вы куда сегодня, Константин Сергеевич? – спросила она, пригвождая ледяным взглядом замешкавшегося Паршина. Он собрался последовать за Егором, но под пристальным взглядом дернулся и остановился, словно в его шестеренки, которые отвечают за ходьбу, просунули штырь и заклинили.

– Мы сначала в универмаг за продуктами, а потом по адресам.

Женщина пристально смотрела на него и молчала, словно просвечивала насквозь, разбиралась в хитросплетениях его мыслей.

– Да, – Паршин закивал, – так и сделаем.

– Кто у вас сегодня? – не отпуская его взглядом, спросила Лидия Марковна.

– Сивков, э-э-э, – под прицелом ее глаз он пытался вспомнить имя, а желательно и отчество подопечного. Лидия Марковна была строгой женщиной и требовала, чтобы подчиненные знали имена, фамилии и отчества своих подопечных. Это она считала неукоснительным правилом и первым шагом прививания уважения к пожилым людям и к своей работе. Казалось, она наслаждалась заминкой Паршина, – Юрий Андреевич.

– Анатольевич, – холодно поправила Лидия Марковна. – Дальше.

– Да, Юрий Анатольевич, потом к Жанне Евгеньевне, – Лидия Марковна согласно кивала, – к таксисту Богдану, – Паршин запнулся и сделал вымученное лицо.

– Сергеевичу, – с каждым напоминанием голос Лидии Марковны становился все строже, она все тяжелее нависала над бедным Паршиным.

– Да, Сергеевичу, затем к Марии Афанасьевне и Леониду Павловичу. – Он не стал называть «Академика», так как напрочь позабыл его имя, отчество, и даже фамилию.

– Константин Сергеевич, – неспешно нравоучительно начала Лидия Марковна, – в ваши обязанности входит знать своих подопечных, при общении называть их по имени и отчеству. Вы всем им в сыновья годитесь, надо проявлять к старым, немощным людям уважение и терпение. – Она покосилась на Егора, относя сказанное и к нему тоже. – Кстати, Егор Владимирович, Альберт Яковлевич провел с вами инструктаж?

Егор кивнул, хотя никакого инструктажа от Червякова он не получал. Единственным путеводителем в мире старости и немощи был Паршин со своими собственными измышлениями. Егор хотел побыстрее убраться и не общаться с этой грозной на вид дамой. Он впервые встретился с ней и знал только то, что она начальница всей их богодельни. Ни имени, ни отчества, ни фамилии не запомнил.

– Стерва крашеная, – процедил Паршин, когда унизительная экзекуция закончилась, и они свернули за угол дома, – только и знает имя, отчество, буд-то это показатель нашей работы. Такое ощущение, что это ей надо, чтобы остальные не забыли случайно, как ее зовут. Гадина, – зло прошипел Паршин, – ты, братуха, на нее особо внимания не обращай, всем рулит Червяк. Она высоко в облаках. На семинары ездит в Москву, на какие-то сборы в Читу, статейки в газеты стрикочет, а все грязное подтираем мы. Знаешь, кем она раньше работала? Директором детской школы художества. Ага. Теперь нам кровь портит. Паршин сплюнул.

– Ты, главное ее имя отчество выучи и хватит на первое время.

Из-за серых облаков боязливо выглянуло блеклое солнце. Контраст между темным и светлым вызывал ощущение конфликта, чего-то неправильного. Словно, солнце не вовремя встряло и хмурая осень сердится, еще больше сгущая краски. Ветер утих, и над городом повисла напряженная тишина. Лужи расправили морщины и отбрасывали тусклый ровный свет.

– Сначала зайдем к вдове, затем к академику, к таксисту, а там посмотрим.