Омикрон

Табанову пришлось схватиться за ограждение мостика, чтобы устоять на ногах.

– Декомпрессия в четырех отсеках правого борта! – Секунду спустя пришел доклад оператора. – Пораженные отсеки изолированы. Продолжается накачка стартовых катапульт, девяносто процентов экипажей заняли места по боевому расписанию!

«Интерпрайз», выдвинув в боевое положение орудийно-ракетные и лазерные комплексы, начал поворачивать, отрабатывая двигателями ориентации. В его броне зияло несколько чудовищных дыр, подле которых вихрились выбросы декомпрессии.

– Истребителям прикрытия – старт по готовности! Расчетам орудийных башен – сосредоточить огонь на малых кораблях противника!

Табанов посмотрел на тактический монитор.

Гиперпространственные переходы завершились, и теперь, наконец, командующий мог увидеть более или менее систематизированную картину происходящего.

Все космическое пространство, доступное сенсорам «Интерпрайза», сейчас пестрело красными и зелеными маркерами, которые постоянно перемещались, стремясь занять выгодную для атаки либо обороны позицию. Это был бой без правил, без построения, где все решали секунды и личные качества старших офицеров отдельных кораблей.

Фактор внезапности еще не отыграл своей роковой роли, но большинство кораблей флота уцелело, и теперь зеленые маркеры медленно отходили по направлению к высоким орбитам Земли, чтобы создать пространственный щит на подступах к планете. Алые засечки на тактическом мониторе, обозначающие вражеские корабли, также не стояли на месте. Не группируясь, без образования какого-либо строя, они двигались вслед отступающим крейсерам Альянса, продолжая вести плотный огонь по наиболее крупным целям.

Только сейчас до Табанова начал доходить истинный смысл содеянного им.

Одно дело предполагать, а иное – созерцать собственными глазами плоды совершенных накануне боя радикальных перемен.

Если бы корабли флота по-прежнему оставались под командованием кибернетических систем, ситуация на тактическом мониторе оказалась бы совершенно иной.

– Центральный пост, выделить канал полной телеметрии с бортовых сенсоров «Вулкана»! – отдал он приказ, делая шаг назад, от ограждения мостика к собственному противоперегрузочному креслу.

– Есть, сэр!

Тускло вспыхнули пять мониторов, отражая прямую трансляцию данных с борта автоматического крейсера «Вулкан».

На этом корабле в данный момент не находилось ни одного человека, крейсер функционировал в режиме полной автономии, управляемый кибернетическим мозгом, с базовой программой «Одиночка», модифицированной для корабля большого тоннажа.

Короткий озноб пробежал по спине адмирала.

«Вулкан» не отступал к Земле. Он и еще несколько полностью автоматизированных кораблей двигались в прямо противоположном направлении, навстречу атакующим.

Огромный клиновидный крейсер длиной в три километра медленно вращался вокруг центральной оси симметрии. Выдвинутые за пределы обшивки орудийные башни комплексов «Прайд» изрыгали огонь, словно корабль действительно извергался, полностью оправдывая свое название.

Управляющий им кибернетический мозг был пленником машинной логики, которой неведом инстинкт самосохранения, – среди хаоса парящих вокруг корабля обломков трудно было распознать их бывшую принадлежность, но промелькнувшая в зоне разрешающей способности носовых видеокамер корма изуродованного малого крейсера колонистов ясно свидетельствовала, что атака «Вулкана» развивается успешно. На борту электронно-механического микромира некому было ошибаться, нервничать, либо пасовать, – «Вулкан» шел в атаку на превосходящие силы противника, филигранно маневрируя под огнем, при этом его кибернетический мозг удерживал до четырехсот целей одновременно, а лазерные и вакуумные орудия крейсера работали без остановки…

Табанов переключился на обзор повреждений.

В броне крейсера зияли дыры, от части выдвижных орудийных башен остались лишь обломки суппортов, датчики свидетельствовали о том, что минуту назад кибермозг корабля произвел полную декомпрессию всех отсеков, чтобы попадания вражеских ракет не сбивали автоматику с избранного курса.

В таком состоянии корабль с экипажем из людей уже не мог бы сражаться, но автоматический крейсер продолжал атаку, ибо ему было все равно – жить или умереть, а функция программ исчерпывалась лишь после уничтожения последней способной сражаться огневой точки либо полной победы над врагом.

От мысли, что еще пару недель назад девяносто процентов флота было укомплектовано кораблями такого типа, Табанову стало не по себе – даже призрак близкой смерти, настойчиво стучавшийся в сознание, на время отступил, не тревожа разума.

Глядя на атакующий «Вулкан», Табанов в очередной раз подумал, что где-то на пути научно-технического прогресса люди, сами того не заметив, переступили грань дозволенного…

– Стартовые катапульты заряжены. Инициирован обратный отсчет! Всем орудиям прекратить заградительный огонь в бортовых полусферах!..

Теперь в дело вступали они – подростки, из последнего резерва.

Табанов, вцепившись в подлокотники кресла, ждал момента старта, от которого содрогнулся не только «Интерпрайз», но и его давно очерствевшая, израненная душа…

Сейчас, отследив атаку «Вулкана», он готов был поверить, что на свете все же существует оправданная жестокость.

Храни вас бог… – подумал он, когда стартовые катапульты выстрелили в космос пять десятков космических истребителей.

* * *

Заняв кресло пилот-ложемента в кабине «Фантома», Семен Шевцов внезапно оказался наедине с самим сбой.

Обзорные экраны рубки управления показывали длинный ствол стартовой шахты, вдоль которого с равными интервалами пробегали трепещущие цепочки алых огней, свидетельствующих, что механизм запуска еще не готов.

Он не стал опускать дымчатое забрало гермошлема, пока что в этом не было нужды, лишь машинально подключил оптико-волоконный кабель интерфейса в соответствующий ему разъем пульта управления, соединив тем самым свой разум с кибернетической системой истребителя.

– Доброе утро, пилот.

Бестелесный голос вплелся в мысли – это электронный мозг «Фантома» приветствовал подключившегося к нему человека.

Процедура была обычной, Шевцов сотни раз испытывал подобный контакт и не придал особого значения прозвучавшей в его сознании фразе.

Разум Семена еще не научился отделять новую реальность от процессов, происходивших с ним до пробуждения, и потому все сливалось воедино, без болезненного сбоя, без ощущения разрыва с одной вселенной и вхождения в другую.

Для осознания этого нужны чувства, а они все еще дремали под хрупкой наледью безэмоционального прошлого.

Что-то должно было разрушить, сломать этот лед.

Смутное беспокойство, едва уловимая неуверенность не могли совершить глобального переворота в сознании. Для этого нужно было что-то большее…

Томительно текли секунды ожидания команды, разрешающей старт. Монотонно вспыхивали и гасли цепочки кроваво-красных огней, и в эти минуты Шевцов вдруг вспомнил о сложенном вчетверо листке, который он положил в карман униформы. Интересно, что она писала? – подумал он. Перед его внутренним взором возник образ девушки, склонившейся над низким столиком.

Это было легко узнать. Машинально расстегнув нагрудный клапан боевого скафандра, ровно настолько, чтобы можно было просунуть руку, он на ощупь коснулся кармана униформы.

Достав плотный пластбумажный прямоугольник, Шевцов вновь тщательно загерметизировал скафандр, машинально включил тестовую проверку экипировки и только после этого развернул сложенный вчетверо лист.

Строки, написанные крупным, по-детски неуверенным почерком, оказались тремя незавершенными четверостишьями.

Семен несколько раз перечитал их, пока смысл написанного медленно пробивался сквозь слои его рационального сознания, постепенно находя логический отклик и вдруг…

Чиста, как снег, твоя душа…
Сон повзрослевшего младенца,
Проистекает не спеша,
В такт криогенным ритмам сердца…
Лишь резкий ультрафиолет,
Змеится по чертам застывшим…
Взрослеет разум средь тенет,
Несущих байты псевдожизни…
Но белый снег твоей души,
Вне оцифрованной вселенной…