Скифская история. Издание и исследование А. П. Богданова

Слава богу, что к концу столетия наши военные не всегда действовали на авось, полагаясь на помощь пресвятой Богородицы и «твердостоятельность» защитников крепости. Турки, хоть и уступали французам с итальянцами и немцами в теории фортификации, практически были лучшими в мире городоемцами[159 - К тому же французские инструкторы у Ибрагим-паши имелись.]. Чигирин был ими моментально окопан бастионами и траншеями, его каменные укрепления разрушены, артиллерия подавлена, здания разбиты бомбами. Турецкие минеры с изумительным мастерством вели подкопы даже сквозь скалу, на коей высился замок.

Творения заблаговременно направленных в Чигирин инженер-полковников Николая фон Залена и Якова фон Фростена отчасти задержали штурмовые работы турок. Россияне и малороссы, в свою очередь, были непревзойденными мастерами окапываться и делать вылазки. Под командой генерал-майора Афанасия Трауэрнихта они каждый новый штурм встречали на запасных ретраншементах, позади взорванных турками, а новинка тульских заводов – ручные гранаты – производила ужасные опустошения в рядах нападавших, заменяя поврежденные пушки.

Несмотря на «великое утеснение» от турецких бомб, гарнизон торжествовал над турками: за три недели осады Чигиринская крепость «костью им в горле стала». Ибрагим-паша скоро понял, что сражается в основном не с казаками, засевшими в нижнем городе, а с русской гвардией, занимавшей замок. Московские стрельцы и выборные солдаты, числом до 5 тысяч, ходили на вылазки в полной парадной форме, «как на праздник», блистая разноцветными кафтанами и нашивками полков, перевязями-бандалерами для зарядов, начищенными касками и кирасами.

Вскоре Ибрагим-паша встретился с неповиновением войск, стремившихся уклониться от боя с «московитами». 20 августа осаждающие не решились воспрепятствовать подполковнику Фаддею Тумашеву, который с трубным игранием и развернутыми знаменами прошел в Чигирин по мосту через Тясьмин. Он привел 615 белгородских драгун и 800 гетманских сердюков. Спасти турецкую армию от разложения могла битва в чистом поле, где они имели крупный перевес в числе и, за счет крымских татар, в маневренности.

Ромодановский не дал врагу возможности развернуть силы, атаковав сам из на первый взгляд невыгодного, но единственно верного для состава его армии положения. В ночь на 27 августа в том месте Днепра, где высокий западный берег понижался и полуостровами вдавался в воду, четыре наших полка (солдатские Верстова и Воейкова, казачьи Левенеца и Барсука) на барках форсировали реку и отбросили татарский заслон. Последовавшая утром беспорядочная атака турок была отбита сосредоточенным из-за реки огнем 126 полевых пушек и гаубиц Пушкарского полка, гвардейских полков и конной артиллерии драгун.

Лишь к вечеру 27 августа турки смогли организовать серьезную атаку, но наткнулись на трехкилометровую линию укреплений и были отброшены плотным огнем полковой артиллерии и мушкетов выборных солдат дивизии А.А. Шепелева и полка М.О. Кровкова. К началу решительного сражения Ромодановский имел на укрепленном плацдарме 15?тысячную отборную армию, умело перебросив через Днепр полки Гордона, Гранта, Росворма, кавалерийский корпус полковника Г.И. Косагова и казаков Новицкого (Нежинский, Гадячский и Полтавский полки).

Враг, конечно, не пренебрег возможностью раздавить разделенную рекой армию россиян, отрезав огнем переправу русских подкреплений. Почти сутки соединения армии Ибрагим-паши, подходя к полю сражения в беспорядке, устремлялись в бой. Лишенные возможности атаковать всей массой маленький плацдарм, защитники которого превосходили нападавших выучкой и огневой мощью, турки и татары не имели успеха. Ромодановский сразу по высадке десанта подкрепил мужество ратников оборонительными сооружениями, которые всегда резко повышали стойкость россиян, да и невозможность отступления повышала стойкость полков.

Доблесть турок и татар превзошла все ожидания. Не имея полевой артиллерии и гренадер, они по собственным трупам волна за волной летели на огонь закованных в сталь солдат и рейтар, прикрытых рогатками и защищаемых копейщиками. Конные и пешие россияне стреляли с места, шеренгами, демонстрируя совершенно европейский стандарт боя. Полковые пушки, палившие прямой наводкой из интервалов между батальонами и ротами, страшные гранаты, сыпавшие прямо из пехотных рядов, массированный огонь артиллерии, сведенной в Пушкарский полк, из-за реки – творили чудеса.

Ромодановский сделал все, чтобы показать туркам решительное превосходство новой российской армии. И все же натиск отборных частей веками победоносного, уверенного в своей несокрушимости врага был ужасен. Сама переправа через Днепр стоила россиянам нескольких десятков погибших, а в сражении на плацдарме была потеряна едва ли не половина ударной армии: 2460 человек убитыми и около 5 тысяч ранеными. Битва могла бы закончиться ничьей – то есть стратегически в пользу превосходящих числом осман.

Дело решила не рекомендуемая тактическими канонами XVII–XVIII вв., но применявшаяся талантливыми полководцами вроде шведского короля Густава Адольфа атака холодным оружием, начатая кавалерийским корпусом Г.И. Косагова. Ее успех поддержали остальные сильно поредевшие полки. Мужественный противник был сломлен и отброшен на пять верст, оставив на поле боя 20 тысяч трупов, включая множество турецких офицеров и крымских мурз, ханского сына и сыновей Ибрагим-паши.

В ночь на 29 августа, когда Ромодановский и Самойлович еще не завершили переправу, все морально раздавленное турецко-крымское войско бежало в сторону Бужина, бросая артиллерию, обоз и продовольствие. Преследования не было: лишь конная разведка разбила небольшой арьергардный отряд, пока убеждалась, что неприятель испарился окончательно. С 5 по 10 сентября российская армия простояла под Чигирином, починяя сильно разрушенные укрепления, а затем отправилась на зимние квартиры[160 - Помимо вышеупомянутого труда А.Н. Попова ход военных действий также на архивных материалах рассмотрен Я.Н. Водарским: Международное положение Русского государства и русско-турецкая война 1676–1681 гг. // Очерки истории СССР. С. 518–531.].

Решение об остановке военных действий и окончании кампании принадлежало боярину князю В.В. Голицыну, полки которого, прикрывая тылы главного войска, подошли к переправе через Днепр. Именно ему (несмотря на равный с Ромодановским, но далеко не столь выслуженный чин, много меньший военный опыт и вспомогательный характер его воинства) царем Федором Алексеевичем было повелено писаться первым воеводой всей действующей армии, решать стратегические вопросы и держать связь с Москвой посредством специально учиненной Калужской скорой почты[161 - ПСЗ. Т. 2. № 633, 706; Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографической комиссией (далее – ДАИ). Т. 7. СПб., 1859. Т. 7. № 50, ср. № 51; Источники Малороссийской истории, собранные Д.Н. Бантыш-Каменским и изданные О. Бодянским. Ч. 1. 1649–1687 // ЧОИДР. 1858. Кн. 1. Отд. II. С. 270–274; и др.].

Из ставки главнокомандующего

Из ставки Голицына военно-политическая ситуация выглядела совсем по-иному, нежели на полях сражений. Вряд ли можно сомневаться, что молодой дворянин Андрей Лызлов был захвачен всеобщим энтузиазмом и надеждой на скорую, решительную победу, царившими в русских и малороссийских войсках[162 - Высокий боевой дух войск и ранее победы над Ибрагим-пашой отмечает в своих дневниках даже ворчун полковник Патрик Гордон, не упускавший случая сообщать о всевозможных недостатках в армии. См.: Дневник генерала Патрика Гордона. М., 1892. С. 101–194; Gordon Р. Sexteen Futher Letters of General Patrick Gordon / Ed. S. Konovalov // Oxford Slavonic Papers. 13 (1967). P. 72–95.]. Тем более сильное впечатление должны были произвести на него сомнения и колебания, охватившие главнокомандующего после блистательной и прославляемой всеми победы Ромодановского.

Нетрудно было заметить, что князь Василий Васильевич Голицын не стремится к закреплению российских войск на покинутой турками территории Правобережья или хотя бы к очищению малорусских земель от немногочисленных, но беспокойных сторонников нового, после взятого в Чигирине Дорошенко, турецкого ставленника «Юраски Хмельницкого»[163 - Этот побитый молью запорожский «гетман», сдававший Правобрежье то полякам, то туркам, в 1677 г. был извлечен из рукава султаном Мехмедом IV, но помочь новым хозяевам ничем не смог.]. Вместо естественного после победы и поощряемого благодатным сезоном развертывания боевых действий на широком фронте россияне стремительно отступили по левому берегу Днепра. Одновременно наши силы покинули театр военных действий в Приазовье, отводя по Дону войска и флот, заключив с турками перемирие и разменяв пленных (этот фронт более не был задействован в войне[164 - Загоровский В.П. Изюмская черта. Воронеж, 1980. С. 86.]).

Рациональное объяснение столь странных последствий разгрома Ибрагим-паши было на виду. Но мало кто из современников задумывался над геополитической динамикой, ставшей позже важным аспектом исторического анализа в «Скифской истории» Лызлова. Углубление конфликта России и Османской империи грозило трагическими последствиями для обеих держав – подобных персонажам притчи о «двух дерущихся» при изрядном числе «третьих смеющихся».

Война, начатая в конце 1672 г. под знаком прекрасной идеи оборонительного союза славянских государств против мусульманской агрессии в Европе[165 - Блестяще сформулированной еще в речи царевича Алексея Алексеевича в 1667 г.: Лубиенец С. де. Исторический рассказ о торжественном въезде … господ… посланных … королем польским … к светлейшему Алексею Михайловичу московскому… / Бутурлин М.Д. // Бумаги Флорентийского центрального архива, касающиеся до России. М., 1871. Ч. 2. С. 388–431.], стала крупнейшим дипломатическим поражением правительства канцлера Артамона Сергеевича Матвеева (1671–1676). Польша, на помощь которой устремилась Россия, не столько сражалась, сколь была сражаема. Не успели русские полки собраться в поход, как Речь Посполитая уже потеряла Каменец-Подольский и заключила с турками позорный Бучачский мир, не только нарушив союзнические обязательства, но прямо поставив Россию под удар, «уступив» неприятелю Правобережную часть Малороссии с Киевом.

Хотя чрезвычайными усилиями российской дипломатии договор удалось разорвать, Польша оставалась союзником ненадежным и опасным. Матвеев крупно просчитался, надеясь привлечь к союзу христианские государства Европы. Русские посольства в Рим и Венецию, Священную Римскую империю германской нации, Англию, Францию, Испанию, Швецию, Голландию, Курляндию, Бранденбург и Саксонию, а также в традиционно неприятельский туркам Иран, не добились ни малейшей помощи[166 - См.: Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений России (по 1800 год). М., 1894. Ч. 1. С. 24–25, 120–121, 163, 188, 231; М., 1896. Ч. 2. С. 18, 208, 237; М., 1897. Ч. 3. С. 9–10, 145; М., 1902. Ч. 4. С. 12–14, 82, 191, 258; Акты, относящиеся к истории южной и западной России. T. XI. СПб., 1877. С. 104.].

Тем не менее российские войска были брошены в массированное наступление и уже в 1673 г. глубоко увязли в кровавых боях, развернувшихся на огромном фронте от Днестра до Азова. Турецкий султан лично командовал походом на Правобережье, где его форпостом был хорошо укрепленный Чигирин – столица гетмана-изменника П.Д. Дорошенко. Крымский хан всей ордой ломился через «засечную черту» – укрепленную границу России с Диким полем. В свою очередь русские полки пробили выход в Азовское море. Под командой прославленного Г.И. Косагова построенный на Воронежских верфях (задолго до Петра I) военно-морской флот вместе с донцами бороздил Азовское и Черное моря «для промыслу над турецкими и крымскими берегами»[167 - Великая, страшная и опустошительная русско-турецкая война 1673–1681 гг. упорно не замечается историками, несмотря на массу архивных материалов о ней, собранных В.П. Загоровским (Белгородская черта. Воронеж, 1969; Изюмская черта; и др.).].

К воцарению юного Федора Алексеевича в начале 1676 г. Правобережная Малороссия была пустыней, на которую с ужасом взирали гетманы-соперники Правого и Левого берега Днепра, Дорошенко и Самойлович («от Днестра до Днепра духа человеческого нет»)[168 - Костомаров Н.И. Руина. Гетманство Брюховецкого, Многогрешного и Самойловича // Собр. соч. Исторические монографии и исследования. СПб., 1905. Кн. VI. T. XV. С. 490–495; Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1961. Кн. VI. С. 449–498; и др.]. В России имелись в наличии повышенные налоги и, при огромной недоимке, постоянные экстренные поборы, ограниченные мобилизационные ресурсы и распыленные на чрезвычайно растянутом фронте регулярные войска, которые только и были достаточно боеспособны, но составляли меньшую часть армии.

Уже через несколько месяцев, в октябре 1676 г., провал курса Матвеева обнажился с ужасающей ясностью. Польский король Ян Собеский заключил с неприятелем новый сепаратный мир. По предательскому Журавинскому договору Речь Посполитая не только «уступала» Турции и Крыму Малую Россию – но обещала султану и крымскому хану военную помощь против Великой России. Однако царь Федор, пожаловав боярство князю Василию Васильевичу Голицыну (который уже 18 лет пребывал в стольниках), вовремя отправил его с чрезвычайными полномочиями в Малую Россию. Русская дипломатия, подкрепленная энергией талантливых военных (Ромодановского, Косагова, И.И. Ржевского и др.), одержала первую тактическую победу.

17 октября, когда представители Яна Собеского готовились подписать унизительный Журавинский договор, перед царем Федором Алексеевичем и Боярской думой были брошены клейноды правобережного гетмана вместе с турецкими значками, взятыми в сдавшемся без крови Чигирине. Теперь место решающих битв было определено: инженеры и гвардия укрепляли Чигирин, а Ромодановский концентрировал в своей армии лучшие регулярные полки. Энергично готовился к обороне и Киев, хотя турки не могли идти на него в обход Чигирина ни по военным, ни по моральным соображениям.

Неповоротливая российская армия получила возможность дать генеральное сражение. Разгром Ибрагим-паши предотвратил страшивший Москву удар турок на Киев и захват ими всего Правобережья. Противоборство великих держав явственно сосредоточилось на Чигирине. И в то же время на враждующих сторонах произошло сходное столкновение между благоразумными дипломатами и решительно настроенными военными.

Вряд ли юный стольник Лызлов, даже пребывая в 1677 г. в ставке Голицына, мог осознать глубину пропасти, в которую бросила Россию идея «христианского единства», сподвигшая А.С. Матвеева начать войну против мощнейшей экономически и сильнейшей в военном плане Османской державы, не заключив прочные союзы с другими сильными государствами. На деле, уже к первому Чигиринскому походу, в котором принял посильное участие Андрей Иванович, надежда, что христианские страны Европы могут объединиться, чтобы отразить и обратить вспять наступление осман, разлетелась в прах. Но поверить в такое кошмарное предательство христианской веры и осознать глубину цинизма европейской политики могли только самые просвещенные государственные деятели, такие как царь Федор Алексеевич и князь В.В. Голицын.

Даже они, если вспомнить санкционированный царем рейд Голицына на Чигирин в 1676 г. и иметь в виду их дипломатические усилия последующих лет, не желали верить в иллюзорность идеала христианского единства», так же как их предшественники долго отказывались поверить в пустоту идеи «братской помощи» Малороссии. Эти две ипостаси политического идеализма обошлись России очень дорого[169 - Подробно: Богданов А.П. Украина и мотивация войн России (1653–1700) // История русско-украинских отношений в XVII–XVIII веках (К 350?летию Переяславской Рады). Бюллетень Научного совета РАН «История международных отношений и внешней политики России». Вып. 2 (2004–2005 гг.). М., 2006. С. 51–70; Он же. Украина в политике России XVII века // Проблемы русской истории. Вып. VI. Магнитогорск, 2006. С. 235–269.]. Но если великие политики вскоре смогли, со скрежетом зубовным, осознать вред иллюзий, щедро оплаченных кровью и потом русского народа, то ждать забвения идеалов юным воином, скачущим к Днепру под огромным знаменем Большого полка в рядах столь же отважных и простых дворян, попросту невозможно. Лызлов мечтал победить «агарян», его командующий искал способ вывести страну из войны.

Весьма сомнительно, чтобы Андрей Лызлов оказался посвященным и в тайну второго, главного Чигиринского похода, во время коего он пребывал вместе с отцом на воеводстве в Верхнем и Нижнем Ломовых. Однако «Скифская история» 1692 г. показывает, что со временем он понял мотивы политики царя Федора и В.В. Голицына, в ближний круг которого попал уже в 1677 г. Об этом свидетельствует, на наш взгляд, работа Лызлова над знаменитым «Сборником Курбского», наиболее ранняя рукопись которого отмечена в России в 1677 г. Согласно владельческой записи, книга сочинений и переводов обличителя тирании и православного просветителя князя Андрея Михайловича, центральное место среди которых занимала «История о великом князе Московском», была «писана … в дому боярина князя Василья Васильевича Голицына» накануне первого Чигиринского похода, 22 января 1677 г.

Передающий владельческую запись список с нее был сделан уже во время похода в Малой России[170 - И ныне хранится в ЦНБ Харьковского гос. ун-та, № 168.]. Он включил материалы, развивающие политическую направленность «Истории» (перевод частей «Хроники Сарматии Европейской» Александра Гваньини[171 - «О обычаях царя и великого князя Иоанна Васильевича» и «Описание царства Московского»: кн. 7, ч. 3 и 1 «Хроники».]), поэму Симеона Полоцкого на смерть царя Алексея Михайловича (1676 г.), а также перевод повести Андрея Тарановского «О приходе турецкого и татарского воинства под Астрахань» – единственного подробного повествовательного источника о первой русско-турецкой войне (1568–1570)[172 - Довольно, впрочем, известного к тому времени на Руси в составе весьма популярной Хроники Мацея Стрыйковского.]. Последующие списки сборника распространялись среди избранного круга придворных и особо просвещенных лиц[173 - См.: Лурье Я.С., Рыков Ю.Д. Археографический обзор // Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979. С. 277–286.]. Лызлов использовал сборник в Голицынской редакции при работе над «Скифской историей».

Логично предположить, что переводы из Гваньини и Стрыйковского были сделаны во время спокойного для армии Голицына первого Чигиринского похода членом свиты главнокомандующего Андреем Лызловым. По крайней мере именно он в марте 1682 г. дополнил сборник переводом 2 главы 1?й книги и 1–3 глав 4?й книги Хроники Стрыйковского[174 - ГИМ. Синодальное собр. 460. См. запись на л. 376: «Ныне же переведено от славено-польского языка во славено-российский язык труды и тщанием Андрея Лызлова, стольника его царского пресветлого величества, лета от Сотворения мира 7190, от воплощения же Слова Божия 1682, месяца марта».]. В этой редакции «Сборник Курбского» занял заметное место в рукописной традиции кодекса[175 - Лурье Я. С., Рыков Ю.Д. Указ. соч. С. 282–286.].

История трагичного для турок похода 1569 г. в российские пределы свидетельствовала о могуществе дипломатии, способной уравновесить несопоставимые военные силы и содействовать сокрушительному поражению превосходящего по численности и вооружению неприятеля. Однако ее нелегко было понять по одному сочинению Тарановского, без использования дипломатических архивов, показывающих важнейшую роль русского посланника Семена Елизарьевича Мальцева[176 - См.: Богданов А.П. Первые российские дипломаты. (Исторические портреты). М., 1991. С. 15–33; Он же. Удивительные приключения русского посланника // Плугин В.А., Богданов А.П., Шеремет В.И. Разведка была всегда. М., 1998. С. 175–192.].

Значительно больше для понимания стратегической ситуации в 1677/78 гг. давало сочинение Симона Старовольского «Двор цесаря турецкого и жительство его в Константинограде», впервые напечатанное в 1646 г. и выдержавшее множество изданий. В России оно было переведено сразу после выхода книги и затем переводилось многократно[177 - [Леонид Кавелин, архим.] Двор цесаря Турецкого. Сочинение ксендза Симона Старовольского, кантора Тарновского, так называемый «вольный перевод» на славяно-русское наречие с польского печатного издания 1649 г., сделанный в 1678 г., во время приготовления к войне с турками, для царя Феодора Алексеевича. Печатается с рукописи, находящейся в Московской Синодальной библиотеке, за № 539. СПб., 1883 (Памятники древней письменности и искусства. Т. XLII); Иссерлин Е. Лексика русского литературного языка второй половины XVII в.: Автореф. Л., 1961 (описаны 6 переводов); Чистякова Е.В. «Скифская история» А.И. Лызлова и труды польских историков XVI–XVII вв. // ТОДРЛ. М.; Л., 1963. Т. XIX. С. 351–352; Malek, Eliza. Двор цесаря турецкого Шимона Старовольского в переводе кн. Михаила Кропоткина: исследование и издание. Warszawa, 2018; Янссон О. Иван Максимов – переводчик «Двора цесаря турецкого» // Переводчики и переводы в России конца XVI – начала XVIII столетия. М., 2019. С. 179–186; и др.]. Лызлов, согласно авторской записи, завершил свой перевод в ноябре 1686 г., в преддверии Первого Крымского похода (1687). Живой рассказ Старовольского о достопримечательностях Стамбула и жизни султанского двора был тщательно адаптирован Лызловым для русского читателя с помощью пояснений и комментариев в квадратных скобках и на полях[178 - См. последний раздел текста «Скифской истории» в издании ниже.].

Не только описание арсеналов и мощного военного производства, но в еще большей мере сведения о доходах и расходах султанов, пронизывающие все повествование (включая «утехи» в серале), о традициях и религии турок давали представление о военно-экономическом могуществе Османской империи и идеологических основах ее наступления в Европе. Даже эти устаревшие на десятилетия данные подтверждали убеждение царя Федора и его единомышленников, что Турция не смирится с поражением в Малороссии и в максимально благоприятных для себя условиях способна если не победить на поле брани, то довести Россию до разорения худшего, чем в недавнюю войну с Польшей и Швецией.

Рассказ Лызлова в «Скифской истории», что причиной успешной экспансии турок была, во?первых, разобщенность и вражда между христианами, а во?вторых – массированность действий султанов, бросавших все свои силы и средства на одного противника, был основан на тщательном историческом анализе, сделанном им много позже описываемых событий.

Русским политикам 1670?х гг. не надо было догадываться о последствиях войны один на один с Османской империей при известиях о настроениях таких активных соседей, как поляки и шведы. Смертельный риск был совершенно очевиден. Даже стольник свиты Голицына, не говоря уже о высокопоставленных лицах, наверняка имел между двумя Чигиринскими походами достаточно информации для верных умозаключений. Это не значит, что он их сделал, ведь даже далеко не все бояре ситуацию верно поняли. Но главное, к должным выводам пришел сам государь.

Хотя сам царь Федор Алексеевич знал польский язык, в 1678 г. по его указу в Посольском приказе был сделан очень точный перевод сочинения Старовольского. В это же время государь, лично изучив историю русско-турецких дипломатических отношений с 1613 г. и отправив мирное посольство в Стамбул, убедился, что только сравняв Чигирин с землей, державы получат шанс на выход из войны[179 - РГАДА. Ф. 89. Кн. 15–17; историческую справку см.: Кн. 14. Ч. 3.]. С другой стороны, огромное значение придавали Чигирину поляки, с которыми как раз истекал срок Андрусовского перемирия 1667 г.: по нему Россия была обязана вернуть Речи Посполитой Киев, а остальное Правобережье и так числилось по перемирию за поляками. Уступка Малой России туркам, сделанная в Журавне, по мнению воинственно настроенных панов не означала даже мысли о переходе Правобережья к Москве[180 - Попов А. Русское посольство в Польше в 1673–1677 годах. СПб., 1854; РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. № 184–188; Таннер, Бернгард. Описание путешествия польского посольства в Москву в 1678 г. / Ивакин И. // ЧОИДР. 1891. Кн. 3 (158). Отд. 3. C. I–XI, 1–203; Замысловский Е.Е. Сношения России с Польшей в царствование Федора Алексеевича // ЖМНП. 1888. № 1.].

Если вы не поняли ситуацию, не огорчайтесь. Многие современные историки ее не понимают, отказываясь, как истинные гуманитарии, сложить два и два. Вся «картина маслом» описана мной в исследовании государственной деятельности царя Федора Алексеевича[181 - Богданов А.П. Царь-реформатор. С. 129–233.]. Вот ее главные черты вкратце.

Россия одна вела войну с Османской империей, кратно превосходящей ее в численности войск и «золотых солдат». Государственные доходы, кровь войны, у султана были, сравнительно с нашими, неисчерпаемы. Уже к началу царствования Федора Алексеевича экстренные налоги, необходимые для содержания и снабжения армии, душили экономику России. Чем больше их вводилось, тем меньше собиралось: люди не могли платить. Сумма недоимок росла, а число собранных серебряных копеек (рублевой монеты не было) становилось меньше. За победоносные для нашей армии 1676 и 1677 гг. ситуация стала много хуже.

Призывы царя к сословиям жертвовать на войну исполнялись, дворяне, купцы, архиереи и др. честно собирали деньги, отдавая серьезную часть имущества, а монеты становилось все меньше. А.И. Лызлов был в курсе ситуации – по царскому указу он, как и все помещики, должен был вносить в казну деньги за своих крестьян: ждать, когда крестьяне их соберут, казна не могла. Теоретически из собранных копеечек он должен был получать жалованье стольника. На практике денег едва хватало для содержания, снабжения и пополнения боевых частей, понесших за годы войны изрядные потери. В отличие от Лызлова, царь видел всю картину в динамике по годам, с точностью до полушки и до каждого записанного в армию человека: дворянина, стрелецкого сына, охотника и даточного от крестьян. С людским ресурсом тоже все было плохо.

Продолжать войну Россия не могла: это было экономическое самоубийство. И закончить войну, отказавшись от защиты Правобережья, казалось невозможным: Голицын для того и брал Чигирин, чтобы османско-крымские войска не пошли на Киев и в русские пределы. Разгромить турок и татар, очистить все Правобережье в одной кампании Россия, может быть, и могла. Но Османская империя продолжила бы войну в идеальных для себя условиях, против одного противника. Ее вековые враги, персы и австрийцы, с которыми султаны по очереди воевали, были просто счастливы передышкой и стояли в сторонке, довольно потирая руки. А поляки и шведы, недовольные итогами предыдущих войн с Россией, ждали только ее истощения, а лучше поражения, чтобы напасть на русские пределы с запада и севера, возвращая «свое».

В Москве знали, что во дворце султана в Стамбуле не все довольны затратной войной за выжженную землю Правобережья. Прекратить войну османы не могли: моральный фактор в их мотивации был очень силен. Чести султана был нанесен урон: он не смог защитить правобережного гетмана, принявшего турецкое подданство; русские взяли в Чигирине его вассала, его бунчуки и его янычар. Вернув Чигирин, султан был обязан затем наказать русских: такова была традиция османской политики.

Однако почему именно Чигирин? Ведь на деле маневренная война шла на условном фронте в тысячи километров и на морях, нарушая турецкое убеждение в том, что Черное и Азовское моря есть султанские озера. Потому что фокус войны свел на эту небольшую крепость князь В.В. Голицын; безусловно, по воле царя Федора Алексеевича, от которого получил чрезвычайные полномочия. В самом деле: в 1676 г. князь взял Чигирин, а в 1677 г. свернул весь фронт боев на суше и на море, как бы предлагая султану отмстить за поражение его войск именно тут, именно в боях за Чигирин. Никто уже не вспоминал, что Россия бросилась воевать в защиту Речи Посполитой, ныне союзницы Турции. В Стамбуле только вздохнули, когда русские перестали донимать их владения повсюду, где могли дотянуться, включая побережье Крыма. Поражение Ибрагим-паши под Чигирином затмило прошлое. Если бы Чигирин исчез, а честь султана была бы восстановлена, стороны могли прекратить смертельную для Москвы и невыгодную для Стамбула войну, в которой затраты были велики, а доходов – ноль.

Однако просто «разорить» Чигирин было невозможно. Турецко-крымская военщина притязала минимум на все Правобережье с Киевом. Ее следовало остановить и строго наказать, чтобы благоразумные дипломаты смогли закрепить мирным договором достигнутое военно-политическое status quo. Преподать урок туркам и татарам должны были русские и малороссийские воины, которые, в свою очередь, не могли думать о разрушении Чигирина иначе как о катастрофе[182 - См. документы миссий В.М. Тяпкина и А.Ф. Карандеева: РГАДА. Ф. 124. Оп. 124/1 1677 г. № 24, 25, 31, 37.]. Угроза военного поражения заботила всех, вплоть до государя, лично вникавшего в детали энергичных мероприятий по укреплению Киева и Чигирина[183 - ДАИ. Т. 9. СПб., 1875. № 28, 37, 44. I–II, 45, 47. I–III; и др.].

Трагедия Чигирина

Мы не можем утверждать наверное, что драматические события второго Чигиринского похода оказали определяющее влияние на формирование исторических взглядов А.И. Лызлова, поскольку их подоплека осталась тайной не только для современников, но и для исследователей[184 - Помимо вышеназванных трудов см.: Багалей Д.И. Очерки по истории колонизации и быта степной окраины Московского государства. М., 1887; Смирнов Н.А. Россия и Турция в XVI–XVII вв. Т. 2 // Ученые записки МГУ. 1946. Вып. 94; Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. М.; Л., 1948 (здесь приведен и более поздний материал); Апанович О.М. Запорожская Сечь в борьбе против турецко-татарской агрессии 50–70?х годов XVII в. Киев, 1961; Woycik Z. Rzeczpospolita wobec Turcji i Rosji 1674–1679. Studium z dziejоw polskiej polityki zagranicsnej. Wroclaw, 1976; Фаизов С.Ф. Взаимоотношения России и Крымского ханства в 1667–1677 гг. (от Андрусовского перемирия до начала первой русско-турецкой войны). Автореф. Саратов, 1986; и мн. др.]. Не исключено, что молодой стольник пришел к своим выводам позже, под воздействием более очевидных военно-политических закономерностей Крымских походов. Но оценка последних настолько значительно зависит от понимания переломного решения царя Федора Алексеевича и В.В. Голицына 1678 г., что своеобразие концепции «Скифской истории» в любом случае уходит корнями в поля сражений вокруг Чигирина.

Согласно ожиданиям, султан Магомет IV двинул на Правобережье Днепра мощную армию под командованием великого визиря Кара-Мустафы. 8 июля 13?тысячный российский гарнизон Чигирина во главе с окольничим И.И. Ржевским узрел под стенами 80 тысяч турок, около 5 тысяч молдаван и валахов с их господарями и 30 тысяч татар хана Мурат-Гирея, при 25 осадных пушках, 12 мортирах и 80 полевых орудиях: турки учли опыт прошлого года и резко усилили свою артиллерию.

Между тем 50?тысячная армия Ромодановского, еще в середине июня соединившаяся с 30 тысячами казаков Самойловича и донцами, совершала странные маневры вдоль Днепра, переправившись на правый берег лишь при приближении турок. 9 июля, когда Кара-Мустафа приступил к осаде Чигирина, Г.И. Косагов по приказу провел в крепость еще 2200 человек подкрепления, оставив укрепленный лагерь над бродом через Тясьмин, немедленно занятый татарами, и отступил к главной армии. Странное поведение известного отвагой полковника, который с этого момента надолго исчезает из военных сводок, было заслонено от глаз современников и потомков еще более изумительными решениями Г.Г. Ромодановского. Упомянутый 10?тысячный отряд татар, наткнувшись на равный по численности корпус думного генерала В.А. Змеева (полки рейтар, драгун и солдат), в панике бежал, но русские не стали занимать Тясьминский брод, необходимый для сообщений с осажденными в Чигирине.

Оправившись от изумления, Кара-Мустафа 12 июля бросил в атаку 20?тысячный турецкий корпус и Крымскую орду. Полки Змеева отступили под зверским натиском, но когда неприятель был остановлен огнем Пушкарского полка С.Ф. Грибоедова – оправились и контратаковали. Турки и татары бежали с поля – преследования не было. Они неудачно атаковали 15 июля – Ромодановский стоял как вкопанный, не делая ни шагу к Чигирину.

Согласно официальной версии, командующий по царскому указу ждал подкрепления от князя К.М. Черкасского, отправленного вербовать калмык и прочих в легкую кавалерию. И впрямь, 28 июля Черкасский привел от 2 до 4 тысяч «бедных, голодных и оборванных наездников» на фронт, где даже регулярная конница русских и турок в основном держалась в резервах. 31 июля Ромодановский начал движение к Чигирину, в котором уже три недели шли жесточайшие бои с применением самого передового фортификационного, минного и артиллерийского искусства.

Турки использовали сопровождение атаки перемещаемым в глубь обороны артиллерийским огнем через головы наступающих, гранаты и штурмовые отряды. Ежедневно на Чигирин обрушивалось до тысячи ядер и бомб. Русские совершали такие чудеса, что, согласно французским источникам, Кара-Мустафа вынес на военный совет решение снять осаду. Однако турецко-крымские командиры, памятуя о сильном изменении состава своей корпорации после ретирады Ибрагим-паши, решились не только продолжать штурм крепости, но и занять господствующие высоты на другом берегу Тясьмина.

Этим было предопределено кровавое сражение за «Чигиринские горы» (высоты над Тясьмином вокруг Стрелковой горы), на которые круто поднимался с приднепровской равнины Кувечинский взвоз. 31 июля янычарские корпуса Каплан-паши и Кер-Гасан-паши, окопавшиеся на высотах с 50 пушками и усиленные отрядами татар, открыли огонь по русским, продвигавшимся по Кувечинскому взвозу к переправе через Тясьмин. В ночь на 1 августа атака на высоты не удалась. Вскоре оказалось, что условия местности не позволяют русским поддержать штурм артиллерией.

Вся тяжесть боев легла на регулярную пехоту: прежде всего правофланговые дивизии генерал-поручика А.А. Шепелева и генерал-майора М.О. Кровкова (6 тысяч солдат). Несколько атак было отбито, но русские не отступились. Под ужасным огнем неприятеля генералы повели солдат в бой, выйдя перед строем и надев шляпы на шпаги. Янычары потеряли ретраншементы и батареи, бросили лагерь и даже бунчук, но Каплан-паша, собрав резервы, отрезал русских на горе.