Веселья жизни скрылся легкий дым. Рассказы для девушек среднего возраста

– Ты что, прикидываешься? Тебя с Мариной поздравляю. Желаю счастья и всё такое прочее.

– Чего это ты? Мы с Маринкой ещё не решали ничего.

– Решите. Это дело нехитрое. Самое главное, вы для себя решили – а формальности не в счёт.

– Заранее не поздравляют. Ты не бойся, я тебя не забуду, обязательно приглашу, если мы надумаем свадьбу устраивать.

– Надумаете- не надумаете, это уже неважно. Уезжаю я.

– Куда вдруг? – забеспокоился Виталий: Витька частенько бывал непредсказуем в поступках, особенно выпивши. Ещё свежа в памяти картина, как Витёк пытался набить морду фигуре президента, с которой в сквере фотографировались желающие. Тогда в блоггерской среде это событие разошлось широко.

– В деревню, – новость оказалась сногсшибательной, и Витька это понимал, растягивая удовольствие. – Большая, правда, деревушка. Таруса называется, слыхал?

– И чего ты там будешь делать? Витька, ты по пьянке сбрендил что ли?

– Наоборот. Я недели две как не пью, чего-то болею. Тут как раз институтский кореш встретился, Бауманское вместе кончали. Он и позвал. Там у них в Тарусах чудом СКБ Института космических исследований сохранилось. Платят, само-собой немного, зато не навигаторы китайские чинить. И природа. Тихо, говорит, как в деревне. Ока, опять же, рыбу можно ловить.

– Ты рыбачить-то умеешь? Пробовал когда-нибудь?

– Это дело нехитрое, – повторил он. – Это вам не гипотеза Пуанкаре. Решим как-нибудь.

– А со здоровьем что? Ты чего-то такое сказал.

– Со здоровьем знаешь какая картина? Выпил пару раз после нашей последней встречи – ну не могу, болею, хоть помирай. Вот и думаю сам себе: а смысл? Какой смысл от этой водки в сорок лет подыхать? Раз говорит организм – не могу больше, значит, надо слушаться. Вот поеду в Тарусу здоровье поправлять. Как устроюсь, позвоню. Места там красивые, может, в гости приедешь, говорят, там многие художники пейзажи писали.

– Пейзаж – не мой стиль, – засмеялся с облегчением Виталя. – Я по сказочным монстрам специализируюсь. Но приедем с удовольствием. Сообщай только обязательно, не теряйся.

Они обнялись, и уже в спину уходящему вниз по ступенькам другу Виталий крикнул:

– Если монстры в ваших краях объявятся – телеграфируй немедленно!

За работой несколько недель пролетели незаметно. Обе книжки ушли в набор. Виталий освободился от сказок и у него наконец появилось время написать настоящий Маринкин портрет, а она не отказалась позировать. Правда, на предложение позировать обнажённой, хотя бы слегка, категорически отказалась: «Ты забыл, я ведь детский писатель. Да и не готова я на такие подвиги. Я не Гала, и ты тоже пока не Сальвадор Дали». Под обещание позировать в любом виде, после того как он сравняется с Дали, с воодушевлением принялся за работу. Давненько Виталий не писал классических портретов.

От холста и красок его оторвал звонок, номер незнакомый. Оказалось – Жанна, юная Васькина жена. Попросила о встрече: «Ничего не случилось, но это для нас с Васей очень важно». Объяснил, как проехать. Договорились, что встретит во дворе, чтобы не заблудилась.

К подъезду подъехала красная машина, от которой резко пахло духами. Это сквозь закрытые двери пробивался запах хозяйки. Из-за руля выпорхнула Жанна. Одета она была невообразимо: трикотажные штаны, похожие на мужские кальсоны прошлого века, притом они были горизонтально раскрашены цветными полосами с фантастическим чередованием бирюзового, василькового, розового, зелёного и жёлтого. Голубая блузка сплошь расшита стразами, поверх всего этого разноцветия нечто вроде морского белого парадного адмиральского кителя с золотым аксельбантом на левом плече, только без орденов. Новомодные лодочки без каблуков на её ногах смахивали на тапочки, в которых совсем недавно хоронили усопших, только не белые, а ядовито-фиолетового цвета. Боевая раскраска ирокезов, обрамлённая бриллиантами в ушах и на пальцах, слепила глаза и вынуждала отвести взгляд. Виталий, прикидывая про себя, сколько соседей могло наблюдать эту жизнерадостную картину его встречи с гламурной посетительницей, быстренько проводил её к себе в студию, с некоторым злорадством отметив, как запыхалось и отстало от него по дороге на пятый этаж совсем юное создание.

– Виталий, у меня к вам большая просьба, – начала она, отдышавшись и с удивлением оглядевшись вокруг. А ведь он недавно сделал небольшую приборку. – Я знаю, что вы с мужем – одни из самых давних друзей, поэтому надеюсь на вашу помощь.

– Всегда рад, – откликнулся он, не понимая, чего ей надо. Может, портрет хочет заказать?

– Дело в том, что мне Вася рассказал, будто вы бросили пить, и ещё двух ваших знакомых отучили.

– Да я не то чтобы завязал, я совсем мало стал пить, для удовольствия. Просто понял, что выпивать неинтересно, много времени даром пропадает. Знаете, мне сейчас шампанское стало нравиться, как в детстве, – объяснял юный почти сорокалетний мужчина зрелой девятнадцатилетней женщине, у которой детство осталось где-то далеко позади.

– Но говорят, что это какой-то рисунок. Из-за него якобы всё.

– Выдумки! – рассмеялся Виталя. – Обыкновенное совпадение. Я рассказал Ваське, что понял никчёмность пьянок после того, как подругу свою попытался изобразить на фужере. А вы думаете, что между этими событиями есть какая-то связь?

– Конечно есть! – убеждённо возразила Жанна. – Ведь ещё двое бросили, и тоже из-за этого рисунка.

– Так возникают мифы, – рассмеялся он. – Не двое, а один. И не из-за бокала вовсе, а по здоровью.

– Как будто алкаши когда-то бросали пить из-за проблем со здоровьем, – здраво возразила она, и вдруг попросила. – Подарите мне этот фужер.

– Чего он вам дался! Я же на вашу ситцевую свадьбу двенадцать почти таких подарил! – но она поняла по-своему.

– Ну тогда продайте. Ради друга. Вы не верите в магию своего рисунка, тогда просто продайте, как художественное произведение. Вы ведь картины продаёте? Я у вас его куплю, вот, – она раскрыла сумочку и извлекла оттуда растрепанную пачку купюр, в ней вперемешку были видны рубли и валюта разных достоинств.

– Ладно, – Виталя выудил из пачки один не самый красивый банкнот розового цвета. Вообще-то ему было бы не жаль подарить старому другу ещё один бокал, но в этой ситуации действовало старинное правило: если дают, надо брать. – Согласен.

Жанна взяла протянутый бокал, мельком глянув в нарисованные глаза Марины, а художник заметил, что на дне виднелись остатки засохшего виски, и ему стало стыдно.

– Давайте, я заверну во что-нибудь, – он схватил фужер и сбежал с ним за кухонную загородку, там протёр его салфеткой и упаковал в серую оберточную бумагу, оставшуюся от последней покупки холста.

Сделка состоялась. А про себя он подумал, что надо бы написать современный вариант известной картины «Неравный брак» Пукирева, только в точности наоборот: торжествующая юная невеста и грустный пожилой жених со слезами на глазах, который понимает, чем всё это безобразие для него скоро закончится. Сегодня модны ремейки: старое кино на новый лад, обрезание классической литературы, переписывание истории…

Ему не удалось отделаться от жены друга Васи надолго, она снова пришла к нему в мастерскую дней через десять или двадцать – точно он сказать не смог. Он был счастлив, а счастливые, как известно, часов не наблюдают, за исключением того тянущегося времени, когда Марину приходилось откуда-то ждать. Самый долгий интервал – с работы, эту пустоту он обычно занимал творчеством, намеренно наваливая на себя побольше сложных задач. Те, что покороче – из магазина или парикмахерской – переносил стоически.

Жанна набросилась на художника прямо с порога.

– Мой Вася, он так изменился! И всё из-за этого фужера! Несколько дней сидел, смотрел на него. На пустой! Я, идиотка, обрадовалась, думаю – ведь правда действует! Мистика какая-то, но не пьёт мужик! Но дальше – с каждым днём всё хуже. Ему ни до чего нет дела! Даже до себя самого. Я хожу, дура дурой, уговариваю его, забочусь, волнуюсь, а ему всё равно; он стал такой спокойный. Только я, одна я, как зануда, спрашиваю всё время: что будем делать – что-то ведь надо делать? – а ему наплевать. Он не хочет ничего знать, никуда не хочет ходить, вообще ничего не хочет, и заниматься ничем не хочет, кроме какой-то дурацкой медитации, сидит и в одну точку смотрит.

– Может, ему что-то важное надо обдумать? Или новый бизнес затевает. Вы ему не мешайте. Придумает – и всё будет как всегда.

– Да ты не понимаешь! – она резко перешла она «ты», – Ему вообще ничего не нужно! Ни-че-го! Из офиса звонят – ноль эмоций. Из банка звонят – ему всё равно! Что-то случилось с человеком, если ему на звонки из банка наплевать!

– Жанна, погоди. Я всё же думаю, что дело не в бокале.

– А тогда в чём? Пить-то Вася действительно перестал!

– Ну и хорошо, чего ты тогда так волнуешься. Это ведь хорошо? Ты сама хотела, чтобы он не пил.

– Хотела. Кто же этого не захочет, если муж каждый вечер на рогах домой приползает. Но с ним одновременно что-то случилось! Вместе с выпивкой он ещё дела забросил! И меня тоже! – заревела она.

– Ну тогда что тебе от меня надо? Только успокойся.

– Нарисуй что-нибудь другое! Что-то для него, не знаю, что. Может быть, меня?

– Как ты не поймёшь, не в рисунках дело. При чём здесь рисунок? Если бы всё было так просто, я бы озолотился давно, картинки малюя на стаканах, кружках и рюмках.

– Не в рисунке?? А я думаю, что во всём этом проклятый бокал виноват! – вскричала она, рванула свою сумочку, достала из неё упакованный в бумагу овальный предмет и лихорадочно, ломая ногти, не делая попытки аккуратно развернуть, принялась эту бумагу рвать поперёк. Виталий увидел, как она буквально выгрызает из упаковки знакомые Маринкины глаза с чандрой на переносице, но через секунду их не стало: Жанна, размахнувшись, с такой силой залепила фужер о стену, что в мастерской пошёл дождь из осколков.

– Ну хорошо, – придерживая её за локоть, чтобы она не вздумала заодно что-нибудь сокрушить в мастерской, как можно мягче сказал Виталий. – Я поговорю с ним. Ты ведь знаешь, мы старые друзья, мы друг другу доверяем.

Вася выглядел вполне даже ничего. Был, что называется, «в форме», не похудел нисколько. Глаза его смотрели весело.

– Здорово, Виталька! – обнимаясь, он искренне радовался встрече. – Какой ты молодец, что забежал. Надо все-таки чаще встречаться. А то жизнь проходит, вот так вся пройдёт, а нам всё некогда. На чушь всякую времени не жалко, а с хорошим человеком поговорить…