Только через мой труп

Тот заморгал глазами в ответ. Надо было оставить чуточку алкоголя, попаливать сверху его порезы.

Я начал допрос, хотя и не надеялся ничего путного разузнать:

– Здесь пробегала девочка, лет двенадцати?

В ответ людоед моргнул один раз, давая как бы понять, что видимо, нет, Софии здесь не было.

– Подумай хорошенько, я никуда не спешу. Можем до рассвета тут болтать, пока ты не сдохнешь.

Из глаз его хлынули слезы, он заморгал что есть сил, потом замычал как теленок. На штанах вдруг возникло пятно, а у ног начала образовываться лужица мочи.

– О! С облегчением. Так ты скажешь, видел девочку здесь или нет?

Каннибал моргнул раз. Это значило «нет». Я надавил еще сильнее на топор, но переборщил. Враг от шока отключился.

Где мне теперь ее искать? Похер, облазаю весь лес. Если бы он что-то знал, уже бы сознался, сказал я сам себе.

Рукой резко выдернул стрелу, но враг так и не очухался. Я вытер об его рубашку кровь, вытащил топор. Неподвижное тело свалилось на торчащие из земли корни, перекрашивая их в кроваво-красный цвет. Стрелу сунул в рюкзак, топор на плечо. Оглядев местность, мне удалось раздобыть пистолет Беретта. Он лежал среди останков тела парня, которое сейчас жарилось рядом. Тут же брошены окровавленные шорты парня, ставшего жертвой. Ну и вонь. Хорошо, что я давно ел. Да, кстати о еде – все-таки нужно что-то раздобыть, несмотря ни на что. В обойме ствола оказалось два патрона – негусто. Теперь револьвер можно сунуть в рюкзак до лучших времен.

У дерева лежал пакет с банкой мяса и риса. Видимо провизия убитого. Я достал единственное содержимое, сунул в рюкзак, огляделся. На дворе стояла поздняя осень, желтые листья вокруг костра были будто разбросаны кругами по земле. Сегодня уже третий день, как я здесь. Толку пока ноль. Тело только зудится как-то странно.

Я снял вертел с человечиной обеими руками, кинул его за деревья, накрыл внутренности, не смотря на них, рубахой каннибала, и присел у костра. Нужно поесть. Тепло шло от огня и растекалось от кистей выше по всему телу. Лезвием мачете я с усилием провел по металлу банки, надавил на рукоять. Открыв, начал уплетать содержимое, зачерпывая острием рис с кусочками свинины. Я понимал, что надо идти, но жрать я хотел больше. Добравшись до дна банки, я отложил то, чем ел в сторону, вытащил из рюкзака остатки пойла Бена и осушил до дна. Еще раз убедился в невкусности выпивки. Я потянулся за мачете и в тоже мгновение над головой пролетел кусок полена в паре сантиметров от волос.

Я вскочил, одной рукой схватил мачете, другой топор. В движениях не был так скован, потому что рюкзак лежал у костра. Черт, стволы я минутой раньше убрал в рюкзак. Времени копаться не было, да и выстрелы могли привлечь еще кого-нибудь. Вышли из леса двое полностью обнаженные. У одного из врагов во все лицо была татуировка в виде черепа, вокруг глаз рисунок становился темнее и придавал его роже очертания скелета. Да и тело не блистало мускулатурой – кожа да кости. Дружок оказался пошире в плечах, но член был едва виден даже при свете дня. Скелет стоял без оружия, видимо он кинул полено. Плечистый держал в правой руке брусок, к которому видимо он сам примотал медной проволокой лезвие от конька острием вверх. Левой волочил за собой кусок мяса, который не так давно выкинул я. Мне стало ясно, что мирным путем мы все не решим, когда противник с маленькой писькой начал говорить:

– Оставь рюкзак и оружие. Беги отсюда, пока цел.

Рядом стоявший скелет ухмыльнулся. Грозные голые мужики. Я улыбнулся, глянув вновь на пенис противника, отчего краем глаза заметил, как лицо его загорелось красным пламенем, а рот приобрел зловещий оскал. Зубы торчали там через один, но зато золотые. За луком было лезть далеко, пистолет был ближе. Но сделал я иначе – бросил топор, не раздумывая, в беззубого. Оружие сделало несколько оборотов в воздухе, и лезвие сравнялось с грудью врага. Голый скелет обомлел, глядя на дружка, и вдруг кинулся яростно в мою сторону. Напарник, упав на траву у края поляны, попытался вытащить лезвие топора из себя, но напрасно. Кровь полилась на шею, хлынула на руки, в глазах потемнело навсегда. Я не стал тратить патроны на скелета, и вскоре пожалел об этом – недооценил противника. Худой враг выбил мачете, не дав даже сделать мне размах. Сбив с ног, он повалил меня на землю. Жилистый сукин сын. Двумя руками скелет вцепился мне в горло, несмотря на то, что секунду назад я зарядил ему в бубен. А он как будто и не заметил. Извернувшись, он переметнулся мне за спину, будто на удушающий. Несколько раз я успел нанести ему удары в морду – ноль эмоций. Враг, держа руки в замке на моей шее, тащил брыкающегося меня к костру. Весил я не хреново, но что удивительно, ему видимо было все равно. Он был как муравей, который поднимает вес, превышающий свой собственный в несколько раз.

Я почувствовал, как запахло жареным – это были волосы на голове. Худой практически запихнул меня лицом в костер, перевернувшись на мне, словно баба на шесте, даже не разжимая рук. Такое ощущение, что каждому моему действию он находил противодействие. Лицо обожгли языки пламени, я почувствовал, как кожа на лбу начала жечь и, кажется, покрываться волдырями. Я попробовал переместить весь вес на противника, извернувшись, как недавно сделал враг. Получилось. Скелет угодил спиной в костер, кувыркнувшись в сторону от огня, встал на ноги, успев зубами схватить тлеющее небольшое полено. Гребаный циркач. Он перебросил его в руку, палка начала разгораться от резкого движения. Я отскочил назад, спиной упав на землю, где лежал рюкзак. Рукой, найдя оружие на дне, я в мгновение выдернул его из рюкзака, и, наведя дуло на лоб худого мужика, нажал спусковой крючок.

Да, достал пистолет, да не тот – в нем не было патронов. Этого было достаточно, чтобы получить раскаленной палкой по плечу. Револьвер улетел в неизвестную сторону из рук от удара, а рюкзак враг оттолкнул от меня подальше. Скелет наступал мне на пятки, а я растянулся на земле, как выбросившийся на берег кит. Глазами попытался найти мачете, но рядом валялась лишь консервная банка, которую я в тоже мгновение отправил в лоб скелета. Худой повалился наземь, будто его сразило пулей, но сознание не потерял. Видя, что он пытается подняться, я опередил врага, вскочил быстрее, ударил его подошвой ботинка по харе, схватил за шею сзади, так как он лежал от нанесенного удара лицом вниз. Потащил к костру, затем окунул его прямо в пылающее пекло мордой. Тот заорал, попытался выбраться из огня, извиваясь. Тогда я отпустил руки с шеи противника и в ту же секунду надавил ногой ему на затылок, прижав к ярко красным углям. От безвыходности худой смешно замотал руками, будто пытался взлететь, как птица, но вскоре перестал дергаться.

– Вот и вывели татуировку, – сказал я, переводя дыхание. Потрогал лоб и волосы – немного опалены, жить буду. Найдя мачете среди листвы, сунул за пояс. Снял проволоку тонкую, но очень прочную, с самодельного топора, наконечником которого было лезвие от конька. Остатки изделия бросил на землю. Закинул рюкзак на плечо, нащупав через ткань Беретту с двумя патронами в обойме. Дошел до трупа, лежащего рядом с куском зажаренной человечины в траве, выдернул топор из груди, обтер о какую-то валяющуюся одежду и сунул рукоятью вниз в рюкзак, затянув веревками по краям. Пустой револьвер я еле нашел. Интересно, кто их раздел?

Мои мысли прервал плач из леса, со стороны противоположной той, откуда появились враги.

* * * *

Я сидел, прислонившись теплым лбом к автобусному стеклу на самом дальнем от водителя месте. Нужно было готовиться к поискам Софии, но я пил. Вернее, я уже был пьян. Ужасная боль в груди и здоровенный комок в горле проходили на время, когда алкоголь заливался в глотку. Ощущение плавающего человека. Я где-то посередине – и не плыву, и не тону. Состояние как при высокой температуре. Нужно было отправляться вчера, но не вышло – погода была, как когда был ураган Катрина. И сегодня та же история. Завтра я буду там и буду убивать.

Иногда мне хотелось со всей силы ущипнуть себя или ударить кулаком зеркало в ванной, что бы я мог проснуться, придя в себя, понять, что все это происходи не со мной. Они изрешетили в мой дом… Сорок четыре пули вытащили из тела тети Сары… Хочется очнуться и понять, что все это просто дурацкий сон. Что я лежу на софе, проснувшись и открыв глаза, увижу дочку, готовящую на кухне глазунью с тостами. Жаль, но это был не сон. Холодное стекло единственное, что не раздражало мое бухое состояние. Хотя его я бы тоже разбил к чертям.

Автобус был практически пуст, лишь какой-то хиппи в углу, справа от водилы, слушал музыку в наушниках, которые казались больше его головы. Я откинул голову назад на спинку, залил в горло купажированного виски. Глоток, второй, я не мог остановиться. Стало тепло. Не в транспорте, а где-то чуть выше живота. Я посмотрел на трясущиеся руки. До чего я дожился…

Открыл слева маленькое окошко с надписью «не высовываться». Нет, мне еще рано подыхать. Даже в опьянении я помнил, что завтра меня увезут в мешке на остров – единственный возможный шанс там оказаться. Городской транспорт тряхнуло, видимо, наехали на кочку, и пелена на глазах немного ушла, или мне показалось. Я глянул на хиппи. София… там сидела она… в конце автобуса. Я дал ладонью себе по лицу, но дочь не пропала.

– София?! – я чуть не закричал.

Девочка не реагировала, она сидела в наушниках, в своей розовой кофточке, волосы были собраны в хвост, мне даже показалось, что на плечах были лямки от ранца. Это не может быть она, приди в себя. Ее забрали, ее нет. Она где-то на острове в Тихом океане, ты забыл? Вы же пробивали в участке местоположение, где последний раз было зафиксирован ее мобильник.

Я пьян, или это сон…?

– София! – окрикнул я, уже встав с сиденья. Меня качало, но я шел к дочке. Руками держался за поручни, ноги еле волоклись за телом. Я отпустил бутылку, и она повалилась под пассажирские места, расплескивая содержимое, скоро пропав из виду. Я был уже близко, когда автобус резко начал тормозить. Повалившись на коленки, мне удалось все-таки удержаться, не растянувшись во весь рост на полу городского транспорта. Глазами я искал дочь, но ее не было. Пустое место, никого вокруг. Автобус ехал сам, потому что за водительским местом тоже не оказалось ни души. За окнами ночь, непроглядная мгла октября. Вот бы холодное стекло находилось всегда у моего лба. Автобус начал набирать скорость. Я оглянулся в ту сторону, где сидел. В лицо мне смотрела дочь. По ее лбу из-под волос стекали струйки крови, а глаза у нее были как у куклы. Карие, но будто вставленные искусственные стекляшки в глазницы.

– София!

Я тряс ее за плечи. Девочка будто смотрела сквозь меня.

– Пап…, – голос шел, будто не от дочери, а где-то в моем подсознании. – Ты можешь убить меня, пап, мне больно. Мне очень больно.

Дочь не открывала рот, губы не двигались, но я ее слышал.

– Убей меня, умоляю. Убей, убей, убей. Убей!

Голова затрещала, я попытался обнять ее, но ее тело распалось сначала напополам, где прикоснулись мои руки, а затем и вовсе рассыпалось, став клубами пыли, будто девочку сожгли. Превратившись в пепел, в прах…, который не успел сдуть ветер, и он медленно оседал на пол. Я обнимал воздух, стоя в транспорте. Тут голос привел меня в себя:

– Простите, сэр, конечная, – водитель автобуса направлялся ко мне по салону, выйдя из-за руля.

Я, держа бутылку под мышкой, приподнялся, вышел из автобуса, качаясь. Побрел домой, думая о дочери.

* * * *

Возьми всю боль и оставь ее в верхнем ящике стола. Боль не принесет тебе ничего хорошего. Сколько ты еще собираешься не спать ночами, думая о том, что Бог мог дать тебе другого отца. Который утром будет пахнуть одеколоном и гелем для бритья. Который обнимет, когда ты придешь в слезах, после того, когда девчонки из параллельного класса толкнули тебя в лужу у школы, за то, что ты их не пропустила в столовке. Мамы нет, сколько не плачь. Тебе еще иногда кажется, что она зовет тебя из соседней комнаты ночью, что бы ты помогла ей подняться и дойти до уборной. Джей все равно не смотрит на тебя, хотя сидит за партой слева, совсем рядом. Ему по душе богатенькая Элен со своим айфоном.

Ты вспоминала, как умоляла отца положить тебя рядом с мамой. А он что? Он сказал, что тебе еще жить да жить. Ты любила и ненавидела его одновременно. И забудь о том, что ты хотела умереть. Когда-то ты брала с собой наточенный нож с кухни в ванну, набирала воды по шею, ложилась и будто бы резала запястье. Ты вела лезвием по руке, по коже, но глубже резать боялась. Все мы, когда-нибудь умрем, но ты временами не хотела ждать. Ты думала о том, что одинока. Дома ты часто одна, в школе словно невидимка. Не чувствовала любовь отца, она так была необходима, как воздух. Хотелось бы, ты молила об этом Бога. С этими мыслями ты засыпала тогда, когда все просыпаются.