Как родных сыновей

– Значит, вы были любимицей, – журналист аккуратно положил фотографию, – и, как часто случается, отец называл вас как-то особенно, я прав?

Женщина улыбнулась:

– Для папы я всегда была Летавицей.

Мать

Отче наш, иже еси на небесех!

Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое,

Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…

Пожилая женщина стояла на коленях перед иконой

Яко Твое есть и Царство, и сила, и слава,

Отца и Сына, и Святаго Духа

И ныне, и присно, и во веки веков.

Аминь!

Дрожащей рукой она перекрестилась и прошептала:

– Господи, молю тебя, спаси и сохрани сына моего, не дай сгинуть кровиночке, один он остался, прикрой его от пуль вражеских, сбереги его головушку, не оставь его в милости Своей.

По морщинистым щекам потекли робкие слёзы. Рядом с иконой стояло фото: мужчина обнимал двоих парней, они улыбались. Женщина медленно встала и провела рукой по стеклу рамки:

– Мои вы золотые…

– Не помешаю? – дверь без стука открылась.

На мгновение женщине показалось, что по иконе мелькнула чёрная тень. Оглянувшись, хозяйка дома увидела молодого стройного офицера. Форма была выглажена идеально, сапоги начищены до зеркального блеска, а череп с костями на фуражке и серебряные молнии в петлицах сияли в солнечных лучах так, что было больно глазам.

– Не помешаю? – повторил он.

– Входите, – женщина со страхом посмотрела на незваного гостя, – присаживайтесь.

– Спасибо, фрау, – немец со стуком отодвинул стул, – ваша семья? – он кивнул на фото.

– Да, муж и сыновья.

– Воюют? – офицер усмехнулся.

– Один воюет, – она смахнула набежавшую слезу, – двое уже отвоевались. Мужа убили на Халхин Голе, а старший в финскую погиб.

– А младший сын убежал на фронт ещё в июне 41, – добавил гость.

– Откуда вы знаете? – ноги задрожали, и она осторожно присела на краешек стула. – Он у вас?

– Вы очень догадливы, именно по этому поводу я и решил нанести этот визит. Не возражаете, если закурю?

– Курите, курите, как он, жив, что с ним? – слезы капали на скатерть, оставляя мокрые тёмные пятна. Солнечный лучик метнулся сквозь окно и, словно стараясь утешить, замер на лице женщины.

– Жив, – офицер с наслаждением затянулся, – пока жив. Вы знаете, он очень хороший разведчик, только благодаря чистой случайности мы сумели его обнаружить.

– Что вы с ним сделаете? – тихо шепнула мать.

– Думаю, расстреляем, очень почётная смерть для воина, согласитесь? – кольца дыма сплелись над фуражкой в замысловатую фигуру, чем-то напоминающую череп. – Обычно мы вешаем, но в данном случае сделаем исключение: это заслуженная оценка его храбрости, расчётливости и мужества.

Женщина со стоном стянула платок с головы, седые волосы рассыпались по плечам:

– Сыночек мой….

– Фрау, не стоит так убиваться, – офицер подошёл и ободряюще похлопал мать по плечу. – Каждый солдат, идя в бой, знает, что, возможно, он будет последним. Война – это случай.

– Кровинушка ты моя ненаглядная…

– Понимаю ваше горе и сочувствую, но я пришёл не за этим, – гость присел на стул и закурил новую сигарету. – Я хочу предложить сделку: вы можете увидеть своего сына живым, если…

– Если – что? – сквозь слёзы она с надеждой посмотрела на офицера.

– Стоя за дверью, я услышал, как вы просили помощи, у кого?

– У Бога.

– И он вам ответил? – губы скривились в презрительной усмешке. – Утешил, успокоил, помог, обнадёжил, что он сделал?

– Он меня услышал…

– Услышал? Не смешите меня.

Женщине показалось, что череп на фуражке гостя ухмыльнулся.

– Он вас услышал? Когда ваш муж, прошитый очередью, корчился на Халхин Голе, истекая кровью, да? Или, может, прислушался перед атакой зимой сорокового? Напомню, та атака оказалась последней для вашего старшего сына, какая незадача, наступил на мину, – ехидный смех офицера резанул слух.

– Одному Богу ведомы наши судьбы, не мне судить, – женщина закрыла лицо руками, плечи затряслись в беззвучном рыдании.

– Конечно, – немец вскочил и подошёл к иконе, – одному Ему ведомо, вы шепчете это постоянно, как бараны, молясь разукрашенной доске.

– Этот лик Святой Матери Божией в нашем роду передаётся из поколения в поколения, не трогайте, – она робко потянула офицера за китель.

– Святая, род – где он, ваш род? Остался последний, слышите, последний! И его судьбу решаю я, а не она, – палец ткнул в сторону иконы, – и тем более не Он, – палец указал на потолок.

– Его судьбу решит Бог, – прошептала мать.

– Его судьбу решу я, понятно? Я! – кулак стукнул по столу. – И не надейтесь, что Он сможет что-то изменить.