Парадокс Зенона, или Старая тетрадь

– Ну, тогда полетели, – лениво ответил Ножиков и повесил трубку.

Болдырев по памяти набрал третий номер телефона.

– Алло, Саня! Бери завтра своего профессора и в семь пятнадцать у памятника Ленину. Я с Ромкой вас на уазике «подберу».

– Договорились, будем.

Утром по заснеженной дороге ехал зелёный уазик. Рассвет едва забрезжил. Вдоль дороги куда-то за город летели стаи ворон и галок. Небо было ярко-синего цвета. День предвещал быть солнечным и морозным. Лёгкая позёмка переметалась через дорогу, оставляя снежные струйки на сером асфальте. В машине ехало четверо мужчин: Болдырев, Ножиков, Малина и московский профессор – ещё бодрый щеголеватый мужчина сорока пяти лет.

Машина заехала на привокзальную площадь и резко затормозила перед выходом на перрон, на котором уже крутил лопасти вертолёт. Болдырев и Ножиков, достав из багажника коробку консервов и мешок сухарей, направились к Ми-8. Малине и профессору досталось нести спиртное и карабин.

Воздушное судно, приняв на борт пассажиров, сильнее завращало лопастями, выехало на взлётную полосу, напряглось и медленно оторвалось от земли. Люди глядели в иллюминаторы. Предметы внизу становились всё меньше и меньше. Какое-то время вертолёт летел над дорогами, деревеньками, от которых к небу тянулись столбы белого дыма. Через полчаса внизу было только бесконечное море зелёной тайги, утопающей в белом снегу. Лишь изредка вертолёт пересекал просеки, лесные дороги и причудливые изгибы заснеженных рек.

*****

Николай собирался с утра идти проверить капканы и самоловы. Сегодня он не ушёл, как обычно, ещё до рассвета. Всю ночь Николаю не спалось: на душе было нехорошее предчувствие. Стоя у двери, он медленно застёгивал клапан на рюкзаке, долго осматривал своё снаряжение. Лиза почувствовала, что его что-то гложет, но он молчал. Только один раз, когда неуклюже уронил двустволку на пол, громко выругался. Николай проверил, заряжен ли висевший карабин на стене, горят ли дрова.

– Вернусь вечером,– сказал он на пороге через плечо.

Секунду постоял в дверном проёме, а потом, тяжело вздохнув, закрыл за собой дверь. Девушка сидела на кровати и смотрела в окно на удаляющегося охотника. Ей было ясно, что в дверях он сказал не совсем то, что хотел, но её саму никакое беспокойство не одолевало.

Николай шёл уже час, проверяя капканы. Собаку он оставил привязанной возле дома, поэтому разговаривал вслух сам с собой. Лес и пушистый снег, ссыпающийся с лапника, давно его успокоили. Он шёл и сам себя ругал: «Что это на тебя нашло? Из-за глупого сна чуть дома не остался. Надо это дело прекращать. Баба – бабой, а работа – работой. Больше пушнины – больше денег. Следующей осенью „Буран“ куплю». Но почему-то мысли возвращались к ней, к Лизавете.

Вдруг до него стал доноситься рокот. Он нарастал. Через минуту над его головой, чуть выше деревьев, в сторону избушки стремительно пролетел вертолёт. «Это ещё зачем ко мне в феврале гости пожаловали? – подумал он. – Так это же за ней, за Лизой. Супостаты! Заберут её и увезут в Москву».

Он одним прыжком развернулся на лыжах и бросился домой. Ели хлестали его по лицу, а снег предательски проваливался под лыжами, замедляя движение. Он понимал всю бессмысленность своего бега, но продолжал бежать. Скоро он устал. Передохнув, уже без надрыва, как будто ему стало всё равно, он размеренно пошёл к зимовью.

Лиза как раз возилась с печью, когда ей показалось, что она слышит какой-то гул. Она схватила карабин и выскочила на крыльцо. Рокот приближался. Байкал радостно прыгал и лаял. Она ещё не догадалась, что это за гул, но интуитивно поняла, что он изменит её жизнь. Рокот превратился в грохот, и девушка увидела над лесом большой, раскрашенный в жёлтый и синий цвета, с чёрными нагарами на боках, вертолёт. Он завис в ста метрах от зимовья, поднимая целую снежную бурю. Открылась дверь, и оттуда выпрыгнули люди.

Скоро девушка узнала среди четырёх мужчин отца. Дмитрий Константинович сейчас меньше всего напоминал московского профессора. К зимовью снова бежал студент-геолог, только с седой головой и в дорогом драповом пальто.

Лиза обрадовалась отцу. Она разревелась и повисла на его шее. Как она могла забыть о них с мамой? Что они пережили?

– А где Николай? – спросил Болдырев.

– Он на охоте, вернётся вечером.

– Мы не можем глушить двигатели и не можем ждать, у нас мало топлива. Мы вылетаем прямо сейчас, – сказал Болдырев для Малины, а потом, повернувшись к Ножикову:

– Давай принесём сухари и консервы.

Профессору не пришлось уговаривать дочь. Поколебавшись минуту, Лиза согласилась вернуться в Москву. Она оглядела убежище, которое приютило её на эти месяцы, закрыла задвижку в догоравшей печи, написала записку и стала спешно собирать вещи. Она так и ушла в валенках Николая, забыв свои сапоги у печки.

Николай выскочил на окраину опушки, где стояло его зимовье. Он увидел, как в вертолёт забиралась Лиза. Она даже не оглянулась. Николай закричал, как дикий зверь, и ударил обоими кулаками в стоящую рядом сосну. Его подмывало броситься к вертолёту, чтобы ещё раз посмотреть ей в глаза, дотронуться до её тела, но он удержал себя.

Ми-8, который всё это время находился в полувисящем состоянии, наклонился носом к земле и с натугой стал пробираться вперёд и вверх, поднимая вокруг себя снежный вихрь. Вскоре он скрылся за деревьями, оставляя от себя только рокот. Байкал, почуяв хозяина, лаял и прыгал на цепи, как бы крича: «Я здесь!» Николай сел в снег, достал папиросу и глубоко затянулся.

На сердце у него было полное смятение. Его сжигала боль: она даже не оглянулась, чтобы поискать его глазами. «Забудь её, ты слишком много о ней думаешь». Но перед глазами снова вставало её лицо.

В ночь после отлёта Лизы Николай не спал. Он курил «Казбек» и пил чай. Никогда он не чувствовал себя таким одиноким.

Через месяц наступил март. Николай снова стал радоваться солнцу. Он с наслаждением вдыхал морозный таёжный воздух. Лишь изредка вечером он доставал из-за сундука чёрные кожаные женские сапоги и о чём-то подолгу с ними разговаривал.

Он знал, что мир уже не будет для него прежним. Он мог притворяться сколько угодно, но эта красивая девушка не шла из его головы. Он засыпал с мыслями о ней. Когда он шёл на охоте, то сочинял себе всякие сказочные истории о том, как он приедет к ней в Москву, и она бросится к нему на шею. Он придумывал истории, где, то спасал её от маньяка-убийцы, или в последний момент успевал где-нибудь в Африке застрелить набросившегося на неё льва. Он так увлекался этими историями, что иногда не обращал внимания на поднятого им зайца или глухаря. Собака в эти минуты лаяла на хозяина, как бы пытаясь пробудить его ото сна. Байкал не понимал, почему хозяин, всегда резкий на выстрел, даже не поднимал ружья. Но разве от этого можно пробудить? Только время, как известно, лечит всё.

Весеннее солнце стало чаще посещать окна избушки. Капель сосулек всё отчётливее выбивала весеннюю песню. Всё, что выжило после суровой сибирской зимы, весной вбирало в себя пьянящий весенний воздух. Весна кричала о своей сущности, трелями птиц, грохотом ломающихся льдин, бросала в глаза первые краски цветов и набухающих почек. В этот момент кажется, что ты всё можешь, и всё у тебя получится, и ничто тебя не остановит. Николай чаще стал напевать песни. Было видно, что что-то важное он решил для себя, и теперь шёл к этой цели.

В мае к нему снова прилетал вертолёт. На этот раз охотовед Загрубин привёз к нему столичного журналиста. На шее у того висел огромный фотоаппарат. Он всё время им щёлкал и расспрашивал Николая о его жизни. Потом, как бы невзначай, стал расспрашивать о Лизе. Охотник поинтересовался, что случилось с девушкой? Получив в ответ, что с ней всё в порядке, а расспросы так, для написания статьи в один женский журнал, Николай просто отказался отвечать на любые вопросы.

Журналист был хамом, поэтому после этого сразу спросил, была ли у них сексуальная связь. Николай ответил, что со связью у него в зимовье плохо: нет ни рации, ни телефона. Стоявший за спиной журналиста Загрубин рассмеялся, но, поймав суровый взгляд охотника, пошёл осматривать висевшие выделанные лисьи шкуры.

Когда гости улетали, Николай неожиданно крикнул садящемуся в самолёт журналисту:

– Напишите, что я её люблю.

Журналист поднял руку и ответил:

– До свидания.

Поэтому Николай решил, что журналист не понял, что он ему крикнул в момент этого секундного порыва, и почему-то этому обрадовался. Сев в вертолёт, журналист сказал в диктофон: «Напоследок охотник сказал, что её любит». В ночь после гостей Николай опять не спал. Он до утра курил и ел апельсины, которые привёз ему Загрубин.

*****

Осень. На кого-то она навевает беспробудную тоску, кому-то, наоборот, нравятся яркие жёлтые и красные краски, которыми расцветают деревья, перед тем как сбросить на землю листву. Небо то промокает бесконечными дождями, то по нему несутся грозные кучевые облака с огромными тенями на боках, оставляемые лучами низкого солнца.

Стояла середина октября – последние радостные дни сибирской осени. По утрам на темнеющую траву ложился иней. На реке тянуло холодным туманом, берёзы трепетали последними жёлтыми листьями. Рябина стояла обсыпанная гроздями красных ягод. В этом году их было особенно много. Как говорит старая народная примета – много ягод к суровой зиме, но как известно, на Руси никого суровыми зимами не испугаешь.

По широкой просеке, на которой уже успела подняться поросль молодых деревьев в человеческий рост, пробирались два охотника. Рядом с ними бежала лайка. Один из охотников был бородатый, одетый в старый танковый комбинезон без ватной подстёжки. Через плечо у него висел ягдташ и двуствольное ружьё. В руках он нёс корзинку почти полную грибов. Второй охотник был с трёхдневной небритостью на лице. Он был чуть ниже своего спутника, но крепче сложен, одет в ватник и камуфляжные штаны. На спине висел привязанный глухарь, а в руках был карабин. Бородатый увлечённо о чём-то рассказывал, периодически останавливаясь и жестикулируя руками для убедительности.

Они остановились около упавшей сосны. Просека сбегала вниз. Перед охотниками открылось бескрайнее море тайги. Коренастый размял в пальцах сигарету, закурил и спросил: «Так что же, Николай, значит, Лизавета в Москве работает?» Бородатый утвердительно кивнул головой. «Ты её там видел?» – «Нет, Васёк. Я там по другим делам был». – «Может быть, тебе всё-таки съездить к ней, поговорить? Хватит бобылём в глуши жить. Найдёшь работу в столице».

Николай молча посмотрел в голубое небо, потом обвёл взглядом открывшуюся с пригорка бескрайнюю тайгу. Она стояла суровая и красивая. Мрачные тёмно-зелёные тона кое-где разбавляли жёлтые и красные пятна, как будто художник перепутал краски. Николай выпустил табачный дым через нос, провёл рукой перед глазами, будто отгоняя чьё то видение, и ответил: «Забудь, Васёк. Выдумал я всё».

Он достал из ягдташа плоскую фляжку, отхлебнул немного, протянул другу и пошёл дальше по бескрайнему лесу.

11.12.2002

Наши сны

– Пока, Светка. Плюнь переживать из-за своего ухажёра. Ничем не лучше твоего бывшего супруга: такой же зануда. Пойдём лучше завтра на танцы в Дом культуры. Все наши собираются. Если что, я тебе компанию составлю.

Помахав на прощание симпатичной белокурой девушке, я отправился домой. Мне предстояло пройти несколько кварталов по грязным неасфальтированным улицам, перепрыгивая через лужи. Начал было вслух рассуждать сам с собой, какой нынче дождливый сентябрь, когда какой-то пронзительный писк привлёк моё внимание…

Рука нащупала будильник и выключила его. Автострады города уже гудели, а июльская жара пробиралась в окна. Жена и дочь спали. У одной отпуск, а другой – каникулы. Я пошёл умываться, бриться, чистить зубы. Сегодня был обычный летний день 2003 года. Ваш покорный слуга уже почти двадцать лет живёт в Нижнем Новгороде: приехал сюда после окончания школы из небольшого вятского городка с вишнёвыми садами и неасфальтированными дорогами, чтобы поступить в университет. Когда после второго курса ушёл в армию, отца перевели работать в Киров, поэтому в городе моего детства я уже бывал потом только проездом. Время шло. Вернувшись из армии на родной факультет, окончил университет и т.д. и т.п. И вот в Нижнем я уже почти двадцать лет.

Сегодня был обычный летний день. Обычный, если бы не сон. Я и мои детские друзья жили в этих снах своей, независимой от реальной жизнью. Иногда мне эти сны не снятся годами, а иногда снятся несколько дней подряд. Интересно: увижу ли его продолжение следующей ночью? Мне известны все персонажи сегодняшнего сна. Только у некоторых стал имена забывать. Вот, например, Светка – моя первая школьная любовь. Она живёт теперь в Екатеринбурге, где замужем за моим школьным другом Олегом. Я видел их пару лет назад на похоронах другого нашего одноклассника и друга – Кольки. На днях Светка с Олегом звонили, поздравляли меня с днём рождения.

В моём сознании Олег и Светка запомнились школьниками, а ещё такими, какими они были в снах, поэтому при встрече в Екатеринбурге (во время командировки пять лет назад) я был слегка обескуражен. И дело даже не в том, что в моей памяти и моих снах они были моложе и красивей – просто выглядели совсем не так. Кстати, в снах они вовсе не муж с женой. Да и Колька во снах до сих пор жив и здоров. Сегодня мы вместе ковырялись в его гараже с ещё совсем нестарым «горбатым» «Запорожцем».