Старинное древо

– До скольких работать?

– Ровно в шесть вечера вы свободны. Обеденного перерыва как такового у нас нет. Обедать будете в соседней комнате. Бесплатно. На это время вас придут подменить. Суббота и воскресенье выходные. Поездки домой и оплата проживания за счёт банка. Официальная зарплата такая же, как на старом месте. О содержимом конверта поговорим позже.

– Я, между прочим, за комнату не плачу, – гордо заявила Виктория. – Живу у родной тёти, маминой сестры. Она с меня денег не берёт.

– Хорошо, больше останется на всякие финтифлюшки. На квартирные расходы вы всё равно будете получать, а расписка от тёти нам не нужна.

– Что ещё от меня потребуется? – с лёгкой игривостью поинтересовалась собеседница, но Александр поначалу не придал значения смене интонации.

– Наверное, то же, что и на старой работе. Разные мелочи.

– Нельзя ли сразу уточнить: какие? – в той же манере продолжила Виктория.

– Самые обычные: получать почту, отправлять телефонограммы, поливать цветы, наконец. Да, чуть не забыл: подавать чай или кофе с шоколадными конфетами и печеньем во время переговоров с особо важными посетителями.

– Больше вы ничего не забыли? Про особо важных посетителей.

Тон уже становился вызывающим. Александра начинало это злить.

– Наверняка забыл. Может, вы сами что-нибудь вспомните? Из собственной практики.

Ответ последовал совершенно обескураживающий:

– В Монику Левински играть не придётся?

Об этом он совсем не подумал: у нас теперь что ни начальник, то мнит себя президентом Клинтоном. Но возмущаться сразу не стал. Решил сделать заход с другой стороны. Для проверки моральных качеств претендентки:

– А вы и это умеете?

Девушка озорно рассмеялась:

– Александр Петрович, голубчик, уж не с луны ли вы, часом, свалились? Чтобы в Москве дольше недели на таком месте продержаться, без навыков Моники Левински никак не обойтись.

Дело начинало принимать неприятный оборот. Сам он на роль хозяина Белого дома, разумеется, не претендовал. Однако окружающие вполне могли унюхать готовность новенькой к подобным проделкам и воспользоваться ею. Нет, тут нужно решительно расставить все точки над i.

– Давайте договоримся: эту тему мы затрагиваем в первый и последний раз. Запомните: ни один человек в банке, повторяю, ни один, какую бы должность он ни занимал, не вправе требовать от вас такой услуги.

Он отчеканил каждое слово, будто произносил его с трибуны. Потом, испугавшись, как бы излишний пафос не воздвиг ненужного между ними барьера, решил закончить в шутливом стиле:

– Разве что Билл Клинтон. Но он вряд ли будет у нас работать.

В этот момент Александр даже сам себе понравился. Но никакой благодарности не последовало. Напротив, в ответной реплике просквозила издёвка:

– Так все говорят. А делают наоборот. По мне, лучше договориться обо всём вначале. Я девушка простая. Надо так надо.

О проклятая русская покорность! Покорность и обречённость. Такое впечатление, что ей лучше услышать да, чем нет. Вот и подбери ключ к этому национальному характеру.

– Виктория, вы имеете дело с порядочным человеком… джентльменом…

Он начинал кипеть от негодования: что ещё сказать о себе, что добавить… Не излагать же политическую автобиографию. Да и послужит ли она сегодня положительным аргументом в такой ситуации?

Последнее слово сорвалось с языка случайно, от полного отчаяния:

– …дворянином.

– Дворянином? – переспросила она. – А разве у нас ещё есть дворяне?

Только сейчас понял Александр, какую устроил сам себе ловушку: тут уже не место ни пафосу, ни браваде, ни юмору, ни флирту. На такой вопрос случайной ли попутчице, корреспонденту бульварной газеты или самому Господу Богу нужно отвечать одинаково и совершенно откровенно.

– Я не могу говорить за других, скажу только о себе: да, я дворянин. Несмотря на отмену сословных привилегий, экспроприацию имений, чудовищный остракизм прежних властей. Потому что дворянство – это не права, а обязанности. Обязанности, которые человек возлагает на себя сам, по зову крови, ничего ни от кого не требуя за их исполнение. Обязанности быть честным, порядочным, правдивым, заботиться о России, прилежно служить, не брать при этом мзду, не совершать подлых и гнусных поступков. И ещё много-много бесконечных «не»: не держать вилку в правой руке, не входить в дверь впереди дамы, не забывать в девятый день Пасхи посещать могилы предков, даже если ты атеист, не расточать семейных реликвий, не играть на профессиональной сцене… Дворянин – это человек, признающий массу ограничений, установленных предыдущими поколениями, их правила, принципы и даже предрассудки. Лишений в его жизни не меньше, чем у монаха в скиту, и все они абсолютно добровольные. Конечно, он может нарушить свой обет, но тогда навсегда потеряет право называться дворянином, потому что сегодня оно держится только на обязанностях: права-то давно отняты. Опять-таки, заметьте, потеряет не для других, – они его тайны могут и не знать – а для себя. Я тоже не хотел обнажать перед вами самое сокровенное, но вы невольно вынудили меня к этому. Я понял, что ваши сомнения в моей искренности развеять по-другому невозможно, вот почему и предпринял крайний шаг. Поверьте, после такой исповеди дело моей чести, чтобы никто к вам и мизинцем притронуться не смел.

Александр перевёл дух и взор: если, произнося свой монолог, он озирался по сторонам, воздевал очи горе и опускал долу, отчаянно при этом жестикулируя обеими руками, то сейчас смотрел прямо в глаза собеседнице.

– Скажите откровенно: вы верите мне, Виктория?

В этот момент вид его, возбуждённый, отчасти даже агрессивный, мог напугать любого. Но девушка равнодушно отнеслась к внезапному перевоплощению соседа по купе, ещё минут пять назад совершенно спокойного и уравновешенного. Она кокетливо улыбнулась ему и шутливо пригрозила пальчиком:

– Э, нет, так дело не пойдёт. Что значит – мизинцем притронуться не смел? Ну и пусть притрагиваются на здоровье. Я за себя постоять сумею. Мне никакая защита не нужна.

Такой реакции Александр никак не ожидал. Он чуть не поперхнулся первым же словом, стараясь возразить как можно быстрее и резче:

– Я имею в виду не простое ухаживание, а злоупотребления служебным положением, незаконное принуждение, своеобразную форму насилия, когда жертва находится в служебной зависимости и не может дать отпор…

– Жертва всегда может дать отпор. Только хочет ли она этого – большой вопрос, – перебила его Виктория.

– Не понимаю, – начал было радетель нравственности и благопристойности, но его тут же осадили:

– Вот именно – не понимаете. Думаете, мы в ваших приёмных сидим из любви к факсам и телефонограммам? Ошибаетесь. Для нас это вид охоты, можно сказать, сафари. Мы знаем, что звери опасные, могут ранить и даже убить, но всё равно пытаемся захомутать и приручить какого-нибудь тигра, льва или леопарда. Таков закон джунглей, в том числе и ваших каменных. Не мы его придумали, не нам его и отменять. Вот так, Александр Петрович, предупреждаю сразу: я из числа тех женщин, которые нанимаются на работу не для того, чтобы к пятидесяти пяти годам получать меньше ста долларов от государства, а для того, чтобы заработать себе на остаток жизни пораньше и побольше. Уж извините, если что сказала не так, но, как говорится, откровенностью за откровенность.

Не ожидал он от сущего ребёнка такой зрелой речи. И по форме, и по содержанию. Меняло ли это его планы и намерения? Конечно же, нет. В конце концов, она права: даже целомудренная Верочка и та подцепила топ-менеджера Юру, сынка крупного нефтяного магната. Теперь привяжет его к себе окончательно пуповиной младенца: знать надо этого телка – на верёвочке водить можно. И сколько ещё в банке таких женихов!

Бывают и совсем вопиющие примеры. В соседней башне секретарша окрутила самого президента. Семью бросил, жил чёрт-те в каком шалаше, чуть ли не у неё в хрущобе, оставив коттедж в Жуковке жене. Потом, конечно, заново отстроился, в соседнем посёлке, и всё наладилось. Правда, президент тот совсем не породистый, совсем чернозёмный, а у третьего сословия свои представления о жизни.

С другой стороны, случались подобные истории и в августейших семьях. В начале семидесятых один кронпринц привёз себе из-за границы принцессу-секретаршу. Теперь оба благополучно восседают на троне.

Наверное, она права. Татьяну Ларину тоже вывозили из глухомани в Москву, на ярмарку невест. Да, в каждые времена эта деликатная проблема решалась не без сложностей. Нельзя же, в конце концов, обо всех судить по себе: да, ему повезло, он женился по любви, не прилагая особых усилий, на барышне своего круга. Хотя о чём он: мужчине-то всегда легче.

Долгое осмысление услышанного вызвало новую паузу в диалоге. Викторию она напугала: ей показалось, что язык сослужил дурную службу, и хорошее место может так же быстро уплыть, как и замаячило на горизонте. Собеседница решила дать задний ход:

– Нет, вы не подумайте, будто я путана какая-нибудь. У меня не тот характер, чтобы торговать собою.

– Уж сразу – торговать. Некоторые, например, любят себя дарить, – решил продолжить щекотливую тему Александр, перейдя в более уместную для неё тональность. – Или сдавать в аренду.

– Это одно и то же, – авторитетно заявила Виктория, – слова только другие.

– Важно, не как это называется, а как часто случается. Один раз в жизни женщина может позволить продаться без всякого ущерба для собственной репутации. А вот дарить себя часто и беспорядочно – всегда считалось предосудительным. Такая щедрость позволительна лишь изредка.

– Извините, но это – та же проституция. Только не за деньги, а по бартеру: она ведь рассчитывает при этом на ответный подарок, – мудро заметила Виктория.