Темница – стала очередным испытанием для него. Но, живя много лет в этом заточении, он в душе верил в чудо. Гури жил в ожидании нового солнечного утра, которое изменит его жизнь, сделает его жизнь лучше, шире, грандиознее. Однако каждый раз, когда он просыпался, то видел лишь серые стены камеры, старого Айдора заключенного в цепи. И вновь его надежда на новое солнечное утро не умирала, а лишь переносилось до следующего утра…
Взрослея среди этих каменных стен, у него было много время на размышление, на мечту. Рассказы Айдора о колыхающейся лазури стали воплощением его мечты, мечты на лучшее будущее, мечты на вечную жизнь. Новая реальность – мир колыхающейся лазури стал еще ближе и притягательнее с освобождением из тюрьмы в городе Царей.
Но только вновь он был один, лишившись друга и второго отца – Айдора. Именно теперь Гури для себя решил бороться со злом и несправедливостью, защищать слабого и угнетенного, дать мечту каждому достойному человеку.
Глава 3. Сезон штормов
Спустя несколько лет.
Море кризисов.
Небо было затянуто свинцовыми тучами, которые сгущались с каждой минутой. И хотя в море еще царила тишина и спокойствие, ощущалось, что совсем скоро грянет буря. Казалось, сама природа стягивает свои силы со всего света для битвы с маленькой галерой затерявшейся в этой опасной водной стихии. Глухие ревы исполинских чудовищ раздавались громче, которые тоже чувствовали приближение шторма. Взмахивая своими гигантскими плавниками, существа выныривали на поверхность воды. Усиливающийся ветер срывал паруса корабля, вздымал огромные темные воды моря.
Еще пару минут, и небо пронзилось первыми извилистыми молниями. Почти неземной свет на мгновения озарял окружающий мир и вновь растворялся во мраке. Рев моря смешался с воплями подводных монстров, с пением сирен. Начинался шторм.
Люди на корабле с ужасом наблюдали за природной стихией. Они были уже готовы к этому шторму, оставалось только ждать и надеяться на чудо. Словно щепка, галера плыла гонимая ветром. Капитан, изрыгая проклятия, заставлял моряков отчерпывать воду, которая обрушивалась прямо на палубу.
***
Барвин сидел, как и остальные рабы в темном трюме. По угрожающему гулу моря он легко догадался, что разыгрался опасный шторм. Корабль весь трещал, скрипел под ударами безумных волн. Но это было время отдыха для рабов. До этого несколько дней подряд они налегали на весла, получали удары кнута от надсмотрщика. Тогда был штиль, в отличие от разыгравшейся сегодня вечером бури. Теперь он мог просто думать о том, что совсем недавно окружало его и дочь. Легкая тошнота от качки дала о себе опять знать.
Охрипшие крики надсмотрщика вывели его состояния задумчивости. Вода прибывала в трюме. Расталкивая плавающие в воде предметы, высокий моряк со свирепым загорелым лицом и крутыми скулами, приказал рабам отчерпывать воду. На какое-то время борьба за выживание сплотила и рабов, и рабовладельцев. Но и в работе Барвин постоянно думал о прошлом, о своей дочке, которая была также на этом корабле.
Какой-то старый раб с белой бородой стал рассказывать другим вполголоса о море кризисов. Вначале, Барвин не прислушивался к этой морской легенде безумного старика с выцветшими глазами, всклоченными волосами и худым истощенным телом, но затем это его заинтересовало. Постепенно его голос становился все более взволнованным и громким. Он повествовал о человеке, который искал свободу, смысл в этой жизни. Другие рабы слушали, старались развеяться от тяжелых и мрачных дум, которые не покидали после порабощения. Мысль о свободе была живительной и притягательной для каждого из них.
– Он искал свободу, мечту именно в этом море, на острове счастья…
Договорить ему не дал надсмотрщик.
– За работу раб, – зло предупредил моряк, – иначе, тебя ждет суровое наказание.
Все замолчали. В темноте они отчерпывали воду, передавали друг другу сосуды, заполненные водой. Барвин опять погрузился в некоторое оцепенение, равнодушно и безучастно выполнял монотонную работу. Его дочка была единственным ребенком на этом рабовладельческом корабле. Она не была гребцом, но была также закована в цепи, находилось где-то в носовой части галеры.
Неожиданно в реве моря рабы отчетливо услышали пение сирен. Это было слышно даже здесь в трюме. Казалось, эти звуки не сливались ни с чем. Это было пение о любви, свободе, о море и многом другом, что будоражит сознание любого человека. Одурманенные этим странным пением некоторые из рабов прекращали работу, старались вырваться из оков железа. Ни кнут надсмотрщиков, ни окрики капитана не имели успеха. Буквально несколько минут спустя, пара матросов тоже обезумели. Пытались кинуться в море, но их товарищи напросто связали.
– Началось, – несколько торжественно произнес раб с белой бородой.
Барвин посмотрел на него. Тот сидел рядом с ним и пронзительно смотрел на него своими тускло голубыми полубезумными глазами.
– Что началось? – осторожно спросил его отец маленькой девочки.
– Ты что не видишь. Это пение сирен, оно погубило ни один корабль в этом море. Много путешественников, моряков, рабов уже покоятся на дне в темных водах. Это море кризисов, которое кишит всякими чудовищами, утопленниками, исполинскими рыбами. И притом начинается сезон штормов. Вероятность того, что мы выживем, ничтожно мала. Моли своего Бога, чтобы он дал шанс жизни нам.
– Если бы я был один, то я лучше бы предпочел умереть в этих водах, чем стать рабом. Но я не один, со мной дочка. Я единственный человек, который остался у нее в этом мире, – негромко произнес Барвин, обращаясь больше не к старику, а просто произнося свои мысли вслух.
Еще один шквал сильно и резко накренил всю галеру. Люди, не ожидавшие такого толчка, повалились в левую часть корабля. Барвин неловко упал, по голове что-то ударило тяжелое. В глазах потемнело.
***
Знакомые очертания его родного берега, лица тех, кого он знал раньше в той свободной жизни, смутные воспоминания проплывали целой вереницей. Что-то не давало ему покоя. Ощущение переживания за кого-то приводило его почти в ужас. Звуки моря смешались с непонятным гонгом, отчего голова сильно болела и раскалывалась. Наконец, все видения стали рассеиваться, остался лишь пустой жидкий свет, который пробивался к нему в сознание. Мужчина слышал чьи-то голоса. Может быть, это была речь близких людей, которых он потерял в тот свой первый день рабства, а возможно, что все это было лишь плодом воображения человека.
Холодная вода из ведра, которую вылил на него моряк, привела его в себя. Ощущая соленый привкус на губах, Барвин медленно приоткрыл глаза. Солнечный свет пробивался сквозь щели сюда в трюм. В душе у человека на какой-то момент шевельнуло чувство радости жизни. Он снова был жив. Но для чего? Чтобы быть рабом? Сразу же отогнав от себя эти мысли, Барвин подумал о своей дочери.
Медленно приподнимаясь с деревянного пола, раб стал оглядываться. Мерный скрип весел, потные спины людей говорили о том, что они опять плыли. Опять все то же самое. Рабство.
– Где моя дочь? – выдавил из себя глухим не своим голосом Барвин.
– Там, – небрежно ответил моряк. – Вставай, за работу.
Мужчина потрогал свою голову, она была почти вся покрыта липкой кровью. Рядом сидевший раб озадаченно посмотрел на пострадавшего.
– Сколько времени я был без сознания?
– Несколько дней. Все время пока бушевал шторм, – констатировал другой раб.
Сжимая в руках весло, Барвин стал грести, помогая соседу. Опять серые и безрадостные мысли окутали его сознание. В душе он мечтал о побеге.
После однообразной двухчасовой и изнуряющей работы, надсмотрщик приказал рабам остановиться, убрать весла. Они прибыли в неизвестный портовый город. Оживленный шум на палубе, крики капитана, говорили о том, что корабль готовится к чему-то важному. Незамедлительно трое моряков и один торговец, спустились в трюм, поочередно стали поднимать пленников наверх.
Барвину чудом удалось очутиться рядом с дочкой. Когда он поднялся на палубу, то увидел, на песчаном берегу портовый город. Солнце было уже высоко. Наконец-то, многодневная буря, которая едва не потопила галеру, успокоилась.
Глава 4. На поиски колыхающей лазури
Город Поморье. Гавань.
И все же шумливое море было неспокойно сегодня, хотя небо было чистым, синим и лишенным облаков. Жаркое солнце немилосердно палило. Этот маленький порт, расположенный в тихой бухточке, был оживлен в этот день. Галера, прибывшая с отдаленной части материка, была наполнена ценными товарами, которые охотно были покупаемы местными богатыми людьми. Кроме предметов роскоши и удивительной утвари, моряки и торговцы привезли сюда, рабов. Рослых и загорелых людей расположили на берегу моря, закованных в кандалы. Потенциальные покупатели внимательно осматривали заключенных людей, словно они были обычный товар. Подолгу торговались с моряками, пытаясь сбить цену на рабов, меха и драгоценности.
Шум прибоя, соленый запах моря, свежий ветер вывел Барвина из некого оцепенения, в котором он находился во время всего морского путешествия. Его маленькая дочка выглядела плохо. Мужчина хотел наклониться к ней, но получил жестокий удар от рабовладельца.
– Все хорошо, я с тобой, – вполголоса утешил ее отец.
У девочки уголки рта едва дрогнули. Было непонятно, хочет она улыбнуться или заплакать. За многонедельное пребывание в темном трюме галеры ее светлые локоны волос стали грязными. Загорелое личико ребенка выглядело исхудавшим и изнеможенным.
Обливаясь потом, Барвин стал прислушиваться к разговорам покупателей, моряков и торговцев. Торговля была оживленной. Множество людей сновали по песчаному берегу, около корабля. Судя по наречию этих людей, он мог предполагать, что находится в южной части материка. Кто-то принес им попить холодной воды в глиняном сосуде. Отец дал воды своей дочке. После сам с наслаждением стал поглощать эту живительную влагу. В голове у него постоянно вертелась мысль о побеге, который был пока почти нереален.
– Сколько стоит этот человек? – неожиданно спросил молодой мужчина с темной бородой, теплыми и добрыми глазами, у его поработителя.
Жирный торговец, сидевший до этого в тени пальмы, оживился, подошел к ним.
– Всего тридцать золотых монет, – с неприятной улыбкой на лице произнес работорговец.
Небритая борода у него заплыла жиром. Почти с ненавистью Барвин посмотрел на покупателя, а затем на торговца.
– А ребенок сколько стоит? Это его дочка? – опять спросил мужчина, в багряном плаще, в чистой рубашке и широких бархатных штанах.
Непродолжительное время торговец молчал, осматривал, в каком состоянии находится девочка. Аппетитно поглощая куриный окорок, он что-то пробормотал. Стал грубо лапать ребенка.
– Не смей ее трогать! – взревел Барвин, неловко бросаясь на работорговца.