Широко шагая

Старый человек по-прежнему не двигался.

«С ним явно что-то не так», – понял я, и пошел к нему быстрыми шагами. Однако меня ждало еще большее потрясение, когда начал обходить припаркованную возле дома машину. С ключами в руках на асфальте лежал сосед из моего подъезда. Он так и не дошел до своей машины.

– Александр, – окликнул я его. Проверил пульс. Он был уже мертв.

«Нужно вызвать скорую!» – мелькнуло у меня в голове, и я начал щупать себя по карманам в поисках телефона, сразу же поняв бессмысленность попыток в данной ситуации. Человек умер, и никто ему не поможет уже. Потом я опять переключился на поиск телефона. Мобильник остался дома. С досадой я помчался по улице в надежде встретить кого-нибудь. Уютный двор, окруженный пятиэтажками, остался позади. Выбежал на улицу. Движение было здесь парализовано. Машины неподвижно стояли, и водители все как один уснули, и, похоже, что вечным сном. Светофор, как ни в чем бывало, мигал своими лампочками. Пешеходы, которые еще несколько минут назад куда-то спешили, кто на работу, кто в школу, кто так по делам, в один миг умерли, у всех у них забрали жизни. Две школьницы лежали на асфальте с ранцами на спинах. На лице ни тени страха или боли. Спокойные и даже веселые они так и умерли, ничего не поняв. На остановке старик с белой бородой сидит на лавке, его руки все еще сжимают, свежую газету. Глаза слегка приоткрыты, и кажется, что он за кем-то наблюдает. Но нет, жизнь покинула и его. Молодая парочка так и умерла в объятьях. «Может быть, им повезло больше чем мне» – прокралась в мою голову мысль. Остаться одному в мертвом городе – это, пожалуй, одно из сильных испытаний для человека. Хотя с другой стороны может быть, в этом проявилась моя удача. Я все еще жив. Однако особой радости поводу этого я не испытывал сейчас, скорей ужас, перед тем неизвестным и глобальным, что пришло в мой город. Кажется, что я сошел с ума. Или весь этот мир катится к своей гибели.

Без какой-либо определенной цели я помчался по улице к скверу. Мертвые люди лежали везде, сидели в машинах, на лавочках. Пробегая мимо магазинчика, я вдруг услышал обрывки человеческой речи. Сердце замерло в надежде, что кто-то еще жив в этом городе. Но, увы. Каково было мое разочарование, когда я увидел включенный телевизор на прилавке маленького супермаркета.

«Черт бы побрал тех, кто все это сотворил с этим городом», – подумал я, стараясь вникнуть в слова репортера. Очередной экстренный выпуск новостей был посвящен именно новой атаке американцев по территории западной Сибири. Россия предприняла попытку ядерной атаки по территории агрессора, но она почему-то так и не свершилась. Возможно, что уже не было никого, даже тех, кто должны были нажимать на кнопку в бункерах.

Сейчас я уже ни в чем не уверен. Я не знаю, ударят ли еще раз американцы по этому городу или это больше не повторится. Нужно уходить из города. Знаю, только одно знаю, что Россия все равно будет жить. Невольно думаю, что возможно я последний житель этого города. Сердце неприятно сжимается. Останавливаюсь. Пустынное шоссе скрывается за горизонтом. Зеленый хвойный лес обступил дорогу впереди. Нужно идти дальше. А перед глазами опять ужасное зрелище мертвых людей, которые куда-то шли, отдыхали, спали. У всех у них враз забрали жизни. Поднимаюсь, быстро иду по направлению к лесу. Он вызывает у меня чувство какой-то безопасности, но хотя это довольно глупо. Он меня не защитит от второй волны.

Прятаться бессмысленно. Здесь не помогут бункеры, защитные костюмы. Остается только ждать, смотреть на небо. Говорят, что яркая вспышка первичный эффект действия оружия. Американцы объявили русским войну, поэтому ждать очередного удара вполне вероятно. Они пока всю страну не уничтожат, не успокоятся, слишком много им «насолила» Россия в свое время. Во времена холодной войны США строила планы по уничтожению СССР, где целями для ядерных ударов должны были стать военные объекты и просто мирные города. И сейчас Москва уже стала первой мишенью психоатаки, представляла собой мертвый город без жизни. По телевизору показывали репортаж. Какие-то отчаянные репортеры приехали в Москву после нападения американцев, снимали безжизненный город. Горы трупов, мертвая цивилизация – все это невольно вызывает шок. И это делает цивилизованное государство, которое традиционно было борцом за демократию. Это такие демократические методы?! Лучше бы молчали бы про свою демократию. Но с другой стороны, это понятно, американцы всегда так поступали. Когда они изобрели атомное оружие, то, что они первым делом сделали? Они сбросили бомбы на Японию, – врага номер один в те времена. Вьетнам, еще одно темное пятно в истории американцев, где они немилосердно бомбили все и всех, вынуждали вьетнамцем прятаться в подземных лабиринтах. Бывшая Югославия запомнилась всем нам, когда по новостям каждый день сообщали об американских бомбардировках. Ночной Белград вспыхивал огнями смерти, а в небе кружили железные птицы американцев. В Ираке США тренировали свои войска, пичкая свою пехоту новыми военными штучками, насаждали там свою «демократию». Во время «холодной войны» США на полном серьезе разрабатывала планы по нанесению по территории Советского союза ядерных ударов. А сейчас они изобрели психооружие, и противником номер один стала – Россия, окрепшая после кризиса 90-х, которая и стала очередным полигоном испытаний. Это бы произошло и раньше, но паритет в стратегических вооружениях не давал полномочий американцам на такие действия.

Я стою, смотрю на восток, там начинает загораться странный огненно-оранжевый свет, кажется, словно это солнце размазалось по небу, увеличилось неимоверно в размерах. Телеграфные столбы, фонари и пустынная трасса растворяются в этом сиянии. Жду, когда дойдет до меня эта смертоносная волна. Я на окраине города, около лесочка, сижу на поваленной сосне. Свет разливается по горизонту. Сердце бьется сильней. Зрачки сужаются. Боль в глазах от яркой вспышки.

«Скоро все закончится, – думаю я, – Второй волны я уже наверняка не переживу». Эта психоатака еще более мощная, голова начинает раскалываться, словно в ней что-то взрывается. Перед глазами светлое пятно. Бессильно падаю на жухлую хвою. Сильный запах сосны приятен, напоминает мне о чем-то далеком и прошлом, чего я уже не могу вспомнить сейчас. Едва уловимый ветер что-то шепчет мне на ухо голосами умерших людей. Крики отчаяния, боли, возмущения и страха ощущается в их голосах. Это те, которые еще час назад были живы. Мысли шебуршаться в голове. Тело не слушается. Я бессильно лежу, смотрю в небо, в котором еще полыхают неприродные огни. Боль постепенно утихает. «Неужели это все?!» – думаю я, сознание опять проясняется.

«Жив! Жив!» – радостно бьется в висках мысль. Поднимаюсь, ощущая в теле слабость. Колени дрожат, словно я работал целый день без отдыху. Из ушей и носа течет теплая кровь.

А где-то вдалеке уже слышен усиливающийся шум моторов. Это ехали американские военные на джипах, танках и грузовиках. Без единого выстрела они покоряли Россию. «Не бывать тому!» – в отчаянии кричу я. Что могу я сделать один, против хорошо вооруженной армии агрессора. Ответ – ничего. А как же наш принцип: «Кто на нас с мечом пойдет, то от меча и погибнет…»? Бегу прочь от плотного соснового леса к шоссе, навстречу армии США. Пусть знают, что не всех они уничтожили. Еще есть хозяева этой северной огромной страны.

Американцы, похоже, заметили меня. Главный из них что-то говорит остальным, жестикулирует. Удивление читается на лицах врагов. После такого ада здесь не выжить никому. Но я жив, назло им…

Еще одна вспышка, на этот раз из дула автомата американского солдата…

(2007).

Огонь в глазах

«причем в глазах его мелькнул

явный… огонь»

    («Мастер и Маргарита», Булгаков)

Она мне говорит, что в моих глазах не видно огонька любви. В них виден только холод, равнодушие. Когда я слышу такие упреки, то подношу зажигалку к своим глазам и спрашиваю ее.

– Теперь видишь в моих глазах огонь?!

– Теперь вижу, – устало отмахивается от меня она, смеется.

И опять напряженное молчание.

– Ну, скажи хоть что-нибудь. Не молчи! – говорит она мне. Но мне нечего сказать, я вижу, как глаза моей любимой утопают во лжи. Достаю газету, смотрю телепрограмму на этот день.

– Что-то интересное есть? – спрашивает она меня.

– Да, нет ничего. Только затертые сериалы, комедии и ток-шоу «Дом-2».

Я встаю, задвигаю табуретку под стол. Убираю за собой тарелку, хлеб и молча, ухожу в спальню. Она остается на кухне, что-то говорит мне напоследок. Я уже не слышу, что именно она говорит.

В спальне царит сумрак. Уютная темнота окутала меня лежащего на диване, а я думаю о жизни. Так продолжаться больше не должно, нужно что-то менять. Вспоминаю о Лизе, какой она была раньше. Что изменилось за это время? Потом вспоминаю еще более отдаленное время.

– Ты спишь? – неожиданно прерывает мои воспоминания она.

– Нет, просто лежу.

Она садиться рядом со мной, смотрит на меня. Я глажу ее руку, лицо.

– Где ты была вчера вечером? – пытаюсь добиться от нее хотя бы правды.

– У подруги, – почти машинально отвечает она, словно выучила этот ответ.

Я отпускаю ее руку. Поворачиваюсь на бок. Перед глазами опять, та видеозапись с ней. И как у нее поворачивается язык сказать, что она была у подруги. Сердце опять начинает биться сильней.

– Мы разводимся, – коротко отрезаю я.

– Да из-за чего ты так поднялся?! В чем дело? – наигранно возмущается она.

– Хорошо, я объясню, – я сел на диван, убрал ее руку с плеча. Достал видеокассету, включил телевизор.

– Смотри, надеюсь, это поможет ответить на твои вопросы, – уже со злостью прошептал я. Обида подступила с новой силой. Я ведь так ее любил, а что сделала она. Цветы, подарки, любовь, – все пошло в помойную корзину. Теперь она молчала, смотрела на экран телевизора, главной героиней там была она.

– Откуда эта кассета? – невольно срывается вопрос с ее уст. Краска заливает ее лицо.

– Это передал мне охранник, все, что было записано на скрытой камере. Теперь ты понимаешь, почему мы разводимся? – гробовым голосом начал опять я. И хотя внутри я был в негодовании, внешнее опять сохранял спокойствие и даже равнодушие. Устало, зевнув, я подошел к окну. За окном начался дождь. Осень перешла в наступление, уже безвозвратно прогнала лето.

Она плакала тихо и беззвучно. Я стоял у окна и молчал. Смеркалось, а в комнате стало совсем темно, однако никто не собирался включать свет. Еще некоторое время, подумав о видеопленке, я вдруг понял, что могу все изменить. Это моя жизнь, мои чувства, поэтому все еще впереди. И часто действия других людей, их ошибки, дают мне преимущества, свободу действий.

Звуки на видеозаписи стали откровенными. Стоны любви вызвали во мне новую волну взрыва ревности и злости. Щелкнув по кнопке пульта, я отключил телик.

Быстро подошедши к шкафу, я стал собирать свои вещи, упаковывал их в сумку.

– Ты что делаешь? – сквозь слезы спросила она меня.

Мне ее не было жалко сейчас, если бы она хотела той прошлой жизни, то наверняка бы не делала бы того, что сделала.

– Ухожу, разве не видно, – ответил я, без всякого желания продолжать этот разговор. Я не хотел, чтобы она начала меня сейчас умолять, просить прощения. Все это было опять частью ее большой игры, театра, в который она играла изо дня в день.

– Не надо, пожалуйста. Прости меня дорогой! – шепчет она мне.

– Нет, – мой ответ краток и лишен эмоций.

– Ну, куда же ты? Давай поговорим, я тебе объясню. Это так получилось. Ситуация такая… Понимаешь.

– Не понимаю, – отрезал я и потащил сумку в коридор. Сумка получилась довольно тяжелая, хотя меня нельзя было назвать тряпичником, который коллекционирует вещи. В коридоре уютно горела лампочка в красивой люстре. Шикарные обои горят золотом и серебром. Еще пару недель я вместе с ней клеил эти обои.