С чего все начиналось

– Почему же не спеть? Спою.

Виктор взял в руки гармонь, и пальцы веером пробежались по клавишам, раздувая меха.

– Эта песня, – словно забыв об уговоре про «будущее», начал капитан – нашего хорошего ансамбля – «Любэ»[1 - Любэ – советская, российская рок-группа, основанная композитором Игорем Мотвиенко 14 января 1989 года.].

Все смолкли, пока Виктор рвал душу нотами и голосом. Никто не смел, помешать ему. Братья обнялись, и задумчиво вслушивались в каждое слово – если еще и закрадывались сомнения по поводу капитана, то сейчас сомнений не оставалось – наш, советский.

Алексей Петрович, не слышал, про такой ансамбль, как и саму песню, но она проникла в его память, отправив на двадцать лет назад – в отнятую молодость фашистами. Снова в строй, снова в атаку с беспощадной рукой бить врага, не имея жалости ни к себе, не к фашисту, не к предателю. Песня настолько растворилась в председателе, что его глаза источали живость воспоминания, увлажняя щеки. Это были не слезы слабости – герою отечества не ведома слабость – это слезы горести, за тех кто, может быть, уже ни когда не услышит таких слов.

Солнце шло к закату, растворяя день в себе.

– Значит, говоришь: ждет Севастополь, ждет Камчатка, ждет Кронштадт – вновь наполнил стаканы председатель, но уже по самый край. – Ну, давайте, – поднял он над головой стакан – чтоб не быть нам еще раз в этом тумане, и за тех – кто в нем остался на веки.

Все затихло – казалось, что мир остановился.

– У вас что – поминки что ли? – Разбудили тишину вошедшие девушки, а за ними и парни. – Эй, заходи, – крикнула самая озорная – председатель здесь!

Вечер стал налаживаться, скука ушла как сон – музыка, танцы и девичий смех. Но, как гласит истина: все хорошее имеет свойство заканчиваться раньше, чем хотелось бы.

В кармане запиликало, когда веселье было в самом разгаре – это уже было в третий раз.

– Мне пора. – Подошел Виктор, к Илье. – Дай мой узелок, да я уже… прощаться не беду – вдруг опять, что-нибудь не то.

На небо выкатывались звезды, но солнце еще не совсем легло за горизонт, красной паутинкой раскинувшись по краю неба.

Переодеваться капитан не стал, так, в одежде «братьев из Тюмени» и с узелком в руке, отправился он на поле.

В ночи, на маленьком диске, сияли цифры, с отсчетом секунд назад. 00:00 появилось на табло – центр диска засиял ярким, синим светом. Виктор нажал на центр диска, в ожидание отправится домой – там он все расскажет, а установка станет новым научным открытием, а капитан: «первопроходцем сквозь временные рамки».

Активация началась.

Темнота, свет, снова темнота, ночь. Мимо, по вымощенной камнем улице, проехала пролетка запряженная лошадьми. Люди суетливо бегали, кто-то кричал и просил о помощи, а кто-то отбивался от оборванцев-грабителей. За спиной раздался взрыв – это, с именем Богини, крейсер выстрелил во тьму, просигналив обратный отсчет времени, последних дней Российской империи.

И снова – что-то пошло не так.

УПЫРЬ

Его виски горели, мозг плавился. Невыносимая боль поселилась в груди, словно тот кол, что вбивали ему два века тому назад. Желудок свело – он бурчал, ругаясь и поторапливая быстрее принять пищу. Синяя, со слегка серым оттенком кожа шелушилась, источая зловонный запах мертвеца.

– Европа… цивилизация… – ругался упырь, идя по улицам Лондона, шатаясь, из стороны в сторону, от слабости. Кто-то вылил помои на улицу, из окна второго этажа, обрызгав сапоги путника. – Да вы гадите на улицы! – Крикнул он, продолжая бурчать себе под нос: – вот вам и чума «немытая Европа». Приехали бы к нам, в Россию – мы бы вас в баньку, да веником, веником… вот, там бы всех вшей из вас повыгоняли, да научили бы в отхожие места ходить.

Ноги заплетались, путник споткнулся, чуть было не упав лицом в лошадиный навоз.

Разве об этом он мечтал, принимая вечную жизнь от самой богини смерти семьсот лет назад? Разве ради этого он обучался колдовскому делу славян на протяжении тридцати лет, сызмальства?

– Чертова чума! – Не успокаивался упырь. Он облокотился на дверь одного из домов, за которой лишь были слышны тихие разговоры и осторожный скрип половиц. – Из-за этого недуга ни кого не встретишь, ни кто и в дом не пустит.

Свернув на одну из улиц, что выходила к реке, он увидел огонь.

Пламенные языки вырывались из окон, ломая хлопками стекла.

– Чумных жгут. – Обрадовался он. – Вот тебе и кровь святая.

Взяв себя в руки, ровным шагом, упырь направился к месту пожара.

Уже приближаясь, он натянул на голову капюшон плаща так, чтобы лица его видно не было.

У дома стояла толпа зевак, «вот что их может выгнать со двора – подумал упырь – надо запомнить». Он втиснулся промеж людей, забывших о злом недуге, что поедал Европу.

– Что случилось? – спросил упырь, рядом стоящего молодого, с напудренным лицом и раскрашенными щеками, человека.

– Говорят, что дочь закашляла, – не оборачиваясь, начал рассказ, напудренный в светском платье, зевака – так Джон дом и запалил, чтоб чума дальше не пошла. Он внутри заперся – слышите?

В верхней комнате дома раздался женский крик – женщине было больно. Огонь охватил уже весь дом.

– Молчи дура! – Послышался грубый, с хрипотцой, какая бывает у старых моряков, мужской голос. – Людей спасаем!

– Ну и спасай – а меня отпусти. – Отвечала женщина.

– Я тебе рот заткну. – Зазвучал вновь голос Джона, после чего раздался выстрел, и все стихло, лишь треск горящих досок и стекла.

– А вы сами – местный? – Спросил упырь у молодого человека.

– Да. – Ответил тот и посмотрел на собеседника. – А что у вас с лицом? – Отшатнулся он.

– Не извольте беспокоиться. – Вкрадчиво произнес живой мертвец, и поманил «напудренного зеваку» за собой. – Я только что из России. Видно на корабле укачало, да и кожа у нас, у русских, другая – мы же северный народ.

– О, да. – Согласился «напудренный зевака», будто имевший множество знакомств с людьми из той страны.

– Вы бы не могли меня проводить? – Взяв под руку молодого человека, упырь повел его прочь от величайшего, для этих мест, зрелища. – Я к вашим королевским особам, с визитом, от самого Царя Батюшки. Понимаете?

– Да, конечно. – Глаза «напудренного» засияли, когда в ладони покойника блеснула, в отражении луны, золотая монета. – Простите, – поклонился он, и, взяв монету, продолжил:

– Забыл представиться. Даймон Фрэнк Силверберг. – И снова пируэт.

– Свое имя, я вам сказать не могу – простите! – Повторил упырь поклон Даймона, с большей гибкостью, выглядывая исподлобья, на то, как тело Даймона вытянулось в струну. – Так вот: я прибыл сегодня на корабле с тайным визитом, но великих особ решил не беспокоить в столь поздний час, от чего мне захотелось прогуляться и осмотреть ваш город – да видимо заблудился. А здесь – словно сам принц стоит, – от этих слов нос «напудренного» Д. Ф. Силверберга задрался, чуть ли не к небу. – Я и решил, что вы знаете дорогу к дворцу.

– Конечно, извольте – наша семья частый гость на балах. – Молодой человек поправил парик, не замечая, что его спутник был уже за спиной Силвирберга. – А здесь я так – по делам проезжал…

Даймон не успел договорить, как острая боль, с последующей истомой наслаждения, проникла через его шею. Глаза «напудренного» закрылись, тело обмякло, и парик слетел на землю, обнажив прекрасные, словно солнца луч, рыжие волосы.

Упырь вытер окровавленные губы рукавом, переступив через мертвое тело жертвы, пошагал по улице. Лицо упыря порозовело, кожа стала нежной, будто у молодой девушки.

Он прошел три квартала, к ожидаемой его карете.

– Теперь можно во дворец. – Сказал упырь, сев в карету.

Кровавое солнце раскинулось по горизонту, лаская рассветом, через окно, прибывшего упыря «тайным лицом» ко двору Английскому.