Время теней

– Точно. Как вы догадались?

Не так уж и трудно, думает Рик, в такую жарищу на Глории не носят балахоны.

– Я не по моде, – смущается иномирянин. – Печет у вас.

Он вмиг оказывается в шортах и оранжевой майке.

– Класс! – восклицает Рик. – Встроенный материализатор?

– Не совсем…

– Рик, – укоризненно хмурится отец. И обращается к незнакомцу: – Вы прилетели с цирком?

– Опять верно. Вы кудесник.

– Нет, – возражает отец. – Кудесник – это вы. А я житель Глории. Наш мир находится в стороне от оживленных трасс.

– Понятно, – кивает незнакомец. – Логика.

– Логика, – соглашается отец. – Как вас сюда занесло?

– Солнечный ветер, – шутит незнакомец. – Продвинутые миры нашу труппу не приглашают. Там люди разучились удивляться.

В его словах горечь.

– Мы идем сегодня на представление, – говорит Рик, чтобы утешить циркача.

– В самом деле? – тот действительно обрадован. – Тогда позвольте представиться: маг и факир, профессор волшебных дел, артист, прославившийся еще на старушке-Земле, непревзойденный Лаццо!

Он щелкает пальцами, и в руках скептика-официанта возникает букет цветов, а прямо с неба, сквозь тент, сыплется блестящая мишура. Рик с отцом аплодируют.

Довольный фокусник кланяется:

– Не стоит. Это лишь малая часть того, что я могу.

Рик готовится к чудесам. Посетители кафе – тоже.

– Тебя зовут Гик, – сообщает Лаццо. И, повернувшись к отцу: – А вас – Филипп Эль-Куэйро. Вы станете почетными гостями на нашем представлении. Совершенно бесплатно.

– Здорово! – восклицает Рик.

– Люблю здешних зрителей, – Лаццо переходит на шепот, словно выдавая тайну. – В них есть детская непосредственность. Глория – настоящий заповедник того, что Человек утратил, возможно, навсегда.

– О чем вы? – спрашивает отец.

– О свежем восприятии, – Лаццо говорит уже в полный голос. – О вере. О молодости расы. Знаете, некогда девяносто процентов населения Земли верили в Бога. В Иисуса, Аллаха, Будду, Кришну. В Сатану, наконец. Не важно. Теперь религия – удел фанатичных меньшинств. Душу оцифровали и обессмертили в формате психоматрицы. Наша основная аудитория – чужие. Дикари, союзные расы и те, кто обитает за пределами Федерации.

– Видимо, – замечает отец, – они понимают нашу культуру лучше нас.

– Вымирающую культуру, – поправляет фокусник. – Литература, живопись, кино… эти виды уступают место сетевому дизайну, творению квазиреальных конструктов. Мы – последняя цирковая труппа в галактике.

Он легко переключается на другую тему.

– Между прочим, ни одна цивилизация не имеет аналогов цирка. Наше искусство уникально.

Желтые глаза солнц заметно отдаляются друг от друга.

– Странный мир, – говорит Лаццо.

– Глория движется по орбите с переменной скоростью, – поясняет отец. – С сезонами и годичным циклом полная чехарда. Поэтому мы измеряем время условными терранскими стандартами.

– Как все, – вздыхает Лаццо. – Ее больше нет, но она живет в нас…

Эта фраза надолго врезалась в память мальчика.

По улице мимо кафе движется веселая процессия. Клоуны, акробаты, жонглеры. Оки обрастают пестрой толпой зевак, в которую активно вливаются жители города. И Рик с отцом, и фокусник, и официант незаметно для себя оказываются в праздничном водовороте – среди людей, умеющих удивлять. Мелькают знакомые лица, летают кинжалы и мячи, крутятся кольца.

– Все на представление! – орет клоун с красным носом.

Шпагоглотатель демонстрирует свое мастерство, восседая на спине огромного вислоухого животного, тяжело топающего по раскаленному тротуару. Кто-то изрыгает пламя. Рик, взрослый Рик, думает, что это неправильно, ведь никто еще не заплатил за билеты, и все было совсем не так… Или нет?

На площади вздымаются шатры.

Город так и не встретил праздник. Рик коснулся его, прошел по краю.

И наступила зима.

Лютая, с вьюгами-метелями и семидесятиградусными морозами. Шатры сорвало и унесло прочь. В хмурое небо. Процессия рассеялась, артисты погрузились на старенький звездолет и улетели. Люди заперлись в домах, отгородившись от внешнего, непредсказуемого мира термоблоками и куполами. Отпуск Рик и отец провели дома.

По мертвым островам и замерзшему океану гулял буран.

13

Хас Масас жил в Северном районе, в толще городского цилиндра. Рауль не понимал, почему эти кварталы носят такое название – учитывая, что Астерехон находится в постоянном вращении. Традиция? Неужели все поселения землян – такие? Впрочем, Рауль встречал в Городе и других. Пришельцев, похожих на людей. И жутких тварей ни на что не похожих. Старейшина Зарим упоминал их – с неохотой, так говорят о злых духах или лунных демонах. Они общались между собой на эспере, иногда – на неведомых наречиях, жестами и цветными узорами. Набравшись смелости, Рауль спрашивал у некоторых дорогу. Ему помогали.

Свободный Период осложнил задачу. Горожане попрятались в свои норы, улицы оккупировали разношерстные банды. Кое-где велись бои. Наземный и воздушный транспорт практически исчезли. Полыхали костры в жестяных бочках, разбивались витрины супермаркетов и окна нижних этажей. Насиловали женщин в переулках.

СОБЛЮДАЙТЕ ПРИНЦИПЫ ГУМАНИЗМА.

Зарим научил Рауля читать, но не объяснил, что такое «гуманизм».

По безлюдному проспекту, освещенному фонарями и вмурованными в тротуары галогенными полосами, ветер гонял мятую упаковочную бумагу. Улюлюкающая толпа грабила дорогой автомобильный салон. Пьяные подростки выезжали на обтекаемых мобилях из пролома в стене и носились по трассе.

Рауль свернул в тень.

У него свой путь. Его не интересует происходящее.

Путь привел Рауля к обрыву, огражденному сетчатым забором с предупреждающими знаками. Рауль пролез в дыру с рваными краями, осторожно приблизился к пропасти и начал спуск по технической лестнице – металлическим скобам, вделанным в отвесную стену.