Не отступать и не сдаваться

– Мне – пять. Я умею писать и считать. Еще меня наставник, учил сражать на деревянных мечах и драться на кулачках. – пытался похвалиться я.

Тимей только улыбнулся.

– Когда мне исполнилось пять лет, отец сажал меня к себе на колени и заставлял глубоко и ровно дышать и по долгу смотреть на свою ладонь, тренируя мою концентрацию мысли. У меня, долго ничего не получалось, я ерзал на коленях отца, концентрация слетала и приходилось все начинать сначала

. Очень утомительное, но и очень необходимое занятие. Вот пока ты больной, лежи и пытайся выкинуть все мысли из головы, сконцентрировав все свое внимание на своей ладони или другой части тела. – сказал Тимей.

Первые пару дней, я смотрел, но в голову лезли всякие мысли, отвлекая меня. Тогда, как говорил Тимей, я стал стараться ровно и глубоко дышать, смотря на свою ногу.

Это занятие быстро утомляло. Я смотрел на свой большой палец на ноге и следил за дыханием. Мысли в голову стали лезть реже. Потом, я увидел, что моя нога как будто стала лохматой и покрытой цветной шерстью.

Ну вот, что-то с глазами. Надо утром Тимея спросить. Он, наверное, разозлиться. Голова еще до конца не вылечена, а у меня еще проблема с глазами образовалась. И главное, когда просто глядишь – ноги, как ноги, а внимательно вглядишься, становятся лохматыми с цветным мехом. Я осмотрел внимательно себя и тихо охнул.

Да я же весь лохматый, может – это зараза какая.

Я лежал и трясся, как осиновый лист. Вот выкинут завтра меня в море, за мою лохматость и кто отомстит дяде?

Так, с этими тяжкими думами я и уснул.

Разбудил меня Тимей, провел курс лечения, но, увидев мой убитый горем вид, спросил:

– Что с тобой Айр? Твоя рана уже затянулась, у тебя, еще что-то болит?

Я кивнул и сказал:

– Не выдавайте меня, а то мне еще надо за родителей отомстить, а меня с моей заразой могут в море выкинуть.

– С какой еще заразой? Ты вроде здоров. – удивился Тимей.

– Ну как же, а цветная мохнатость, ведь увидят и все. – продолжал волноваться я.

– Какая, такая цветная лохматость? Ты, что съел такого? Нет у тебя никакой лохматости я не вижу, значит другие тоже. – успокоил меня Тимей.

Я стал ему подробно рассказывать, а когда до него дошло он долго смеялся, а потом обнял меня и поздравил с проснувшимся даром.

– Твоя «лохматость» – это ничто иное, как твое биополе или аура, так она называется, мне еще про нее, дед рассказывал. Мало людей могут ее видеть, да еще и цветную. А ты выходит видишь. Я стал ее видеть в семь лет. Ты видать по способней меня будешь. Так, что у нас дальше по учению, посмотри на меня, а мою ты ауру видишь? – спросил Тимей.

Я внимательно на него уставился, а потом рассмеялся:

– Тимей, а ты тоже лохматый, только у тебя цвета тусклые.

– Тусклые – это потому что я старый, мне уже больше ста лет. Теперь тренируйся чтобы видеть себя со стороны. Когда ты сможешь видеть свои органы, тебе останется один шаг до того, чтобы стать лекарем.

Мы хотели еще поболтать, но началась сильная качка, видно начинался шторм. Тимей собрался ползти, потому что идти было опасно, к своему шпангоуту, чтобы держаться за него во время шторма, но не успел.

Его подкинуло до самой палубы, видно волна большая попалась. Тимея ударило о закрепленные ящики, стоящие здесь же в трюме, что-то у Тимея внутри хрустнуло и горлом пошла кровь. Держась за все, что можно, добрался до него и хотел попробовать сдвинуть, чтобы он лежал по ровнее. Но он застонал и открыл глаза, затем взял мою руку своими руками произнес:

– Айр – конец мне, возьми пожалуйста мой дар себе, мне нужно перед смертью обязательно передать его.

Я хотел было сказать, что он еще выздоровеет, но увидел, как что-то яркое и цветное, вышло из его груди и вошло в мою. И я почувствовал в себе, какую-то силу, затем Тимей, закрыв глаза, тихо выдохнул и умер.

Я сидел его обняв, а из глаз лились ручьем слезы. Очнулся, когда наш работорговец пришел с двумя матросами за трупом Тимея.

Я сильно похудел, так как почти ничего не ел. Сначала не было аппетита из-за смерти родителей, теперь из-за смерти Тимея.

Пару дней приходил в себя, пытаясь выполнять наставления Тимея, потом, когда получилось, и я стал видеть свои внутренности со стороны, я стал сравнивать свои внутренности и внутренности других рабов.

И это меня сильно увлекло. Я видел у некоторых внутри воспаления, но, как их лечить их не знал. Осмотрев уже раз по десять всех рабов немного успокоился и опять перешел на себя. А что, еще в трюме делать рабу?

Внутри черепа у себя, я увидел небольшой, но чужеродный темный шарик возле места удара. Он мне не мешал, но зачем мне лишнее?

А вот, как его убрать я не знал. Я помню, как из рук Тимея, в меня входила, какая-то приятная энергия.

Я стал вспоминать, свои ощущения, затем представил, что из моей ладони, в этот чужеродный шарик, похожий на сгусток крови вливается эта энергия.

Шарик стал уменьшаться пока не исчез совсем, а я без сил улегся спать.

Незаметно для других рабов, я стал пытаться лечить и их, но моих сил не хватало, и я лишь по чуть-чуть, смог уменьшить им очаги воспаления.

Причем заметил, что с каждым разом, мне легче становиться лечить.

Когда приносили еду, я внимательно смотрел, на содержимое тарелки. И если не видел своим дополнительным зрением, ничего плохого, то брал еду и через силу заставлял ее съесть, понимая, что моему организму нужно расти.

Даже после такой еды, стало появляться больше энергии, и я стал по тихонько делать физическую зарядку.

Наше плавание закончилось. Корабль пришвартовался и нас, стали выводить из трюма.

Тальера встретила нас, знойным солнцем и торговой суетой рынка рабов.

На рабском районе рынка, возвышались с десяток круглых и квадратных площадок, на которые выводили рабов, для показа и продажи.

Была, такая же площадка и у нашего перекупщика. Нас осталось восемнадцать истощенных полуживых человек, остальные не перенесли плавание.

– Жиргус – верблюжий понос, ты опять голодом морил свой товар, сэкономил на питание – прогадаешь на продаже. Кто даст тебе хорошую цену, за эту дохлятину? – кричали покупатели, издеваясь над нашим перекупщиком.

А тот глупо улыбался, пряча бегающие глазки

Нещадно палило солнце, Женщины начали падать в обмороки.

– Жиргус, опять уморил свой товар. Гнать его надо с площади, чтоб не позорил честных торговцев. Хоть бы воды дал рабам, они у тебя до вечера передохнут. Или напои рабов или убирайся с рынка. – не смолкали крики.

Жиргус расщедрился или побоялся что его выкинут с рынка, как шелудивую собачонку. Он приказал слугам и те принесли четыре ведра волы. Все по очереди стали жадно пить, а потом смачивали тряпки и обматывали ими головы.

На других площадках рабы выглядели намного лучше, везде стояли ведра с водой и были кружки, а на некоторых площадках имелись навесы от солнца.

Я смочил тряпицу водой и положил на лоб лежащей девочке, которая была года на два старше меня. Она посмотрела на меня с благодарностью, не в силах вымолвить и слова, своими потрескавшимися губами. Я, еще помочил тряпицу и смочил ей губы. Она жадно стала тянуть губами воду из тряпицы. Она не смогла дойти сама до ведра с водой, когда приносили воду и я, оставив тряпицу у нее на голове принес ей воды в своих ладонях. Конечно, половина вылилась, но она была мне благодарна и за то, что осталось в моих маленьких ладонях.

Я опустил ей руки на лоб и стал вливать в нее крупицы своей энергии. Она открыла глаза и разглядев меня спросила: