Судьба гусара

– Рано было. В церкви едва колокола отзвонили.

– Ну-ну-ну! – подогнал гусар. – Говори, говори… Звать-то тебя как?

– Федька. А это братец мой, Микитка. Так я и говорю… Мы сразу – к барину, стучались, стучались – не открывает. Один ведь. Слугу-то, дядьку Финогена, он еще вчерась в город послал, а другой слуга, Ерошка, приболел – в избу к родне подался, на леченье.

– Хм… однако негусто у барина вашего со слугами, негусто.

– Так на каменоломне ж все!

– Итак… Увидели утопленницу, бросились к барину, барина не добудиться… Что дальше?

– А дальше мы дьякона встретили, отца Филиппа. Ему и рассказали, а уж он…

– Понятно с вами все.

Денис потер ладони и, поднимаясь с лавки, спросил:

– А никого чужого вы тут рядом не видели?

– Дак не видели…

– А вчера, вечерком? Ну, к примеру, дамочку эту?

– Не-а. Мы вчерась за деревнею, на полях, солому старую собирали.

Отпустив ребят, гусар вернулся в дом. Усевшись на венский стул, Ратников как раз допрашивал подозреваемого, изрядно, кстати, нервничающего. Видать, узнал уже, что к чему.

– Да говорю же, не было у меня вчера никаких женщин! Никаких – ни молодых, ни старых. Да бог знает, откуда она в моем пруду взялась. Может, мимо шла, да… А я ничего не видел, не слышал – спал.

– Спали они… хм…

– Так-таки крепко спали? И часто вы так? – с молчаливого разрешения капитана-исправника Дэн тоже задал вопрос.

– Нечасто! – глянув на гусара, подозреваемый почему-то вздрогнул и опустил глаза.

Впрочем, можно было понять – почему. От стыда – от чего же еще-то! Как многие помещичьи дети, верно, еще с рождения был приписан к какому-нибудь полку, может, даже и к гусарскому. Только не служил, а числился, да потом и вовсе службу оставил, вернулся в родные места да занялся хозяйствованием.

– Нечасто! Вы понимаете, господа, до скотского состояния я вообще никогда не напиваюсь! Никогда. Дело у меня – каменоломня, договоры, поставки… Некогда пить! Тем более сейчас, когда старший брат мой, Мефодий, уехал с делами в Киев. Я ж за старшего нынче, за все отвечаю, так!

– Вот, верно, и расслабились!

– Да что вы такое говорите?! – вскинулся молодой человек. – Вы… вы на каком основании… вы… Я городничему жалобу подам, вот!

– Подадите, подадите. Ваше право, – Федор Петрович развел руками и поднялся со стула. – А теперь, любезнейший господин Воронов, мы произведем в вашем доме обыск.

– Что-о?

– И ежели намереваетесь оному воспрепятствовать, то не советую. Не получится, а свое положение сим еще более усугубите.

Голос капитана-исправника звучал грубо и четко, истинно по-военному, не оставляя никаких сомнений в том, что следователь намерен исполнять порученное ему дело до конца.

– Итак… начнем с кухни.

Именно на кухне и нашлось все самое интересное! Прямо за печкою обнаружился женский плащ-пелерина, а на самой печке – заколка. Медная, с позолотой и теми же бутылочными брильянтами, что и на колье.

Плащик, кстати, был еще мокроватый…

– А нонче-то ночью немного дождило, ага…

– Тут еще и вино, господин капитан-исправник, – отворил залавок вислоусый ветеран.

– Денис, гляньте.

– Ну-ка, ну-ка… Вино! И два бокала… – гусар принюхался. – Шампанское… даже и не скисло, свеженькое. Вчера и открыли, и выпили. А бокалы-то и не помыли даже. Ну да, слуги-то отпущены, некому мыть. Вон и помада на оном… – Денис посмотрел бокал на свет. – На собачьем сале – жирная… А говорите – женщины не было! Как вас понимать, господин Воронов?

– Не было женщины! – обернувшись к висевшей в углу иконе Николая-угодника, Воронов истово перекрестился и с искаженным от злобы и ужаса лицом взглянул на допрашивающих. Губы его скривились, словно от зубной боли, тонкие холеные усики задрожали:

– Чем хотите клянусь… Памятью покойной матушки… здоровьем племянниц… Один я был! Один!

– А соседи говорят, видели, как вас вчера на коляске привезли! – вскользь заметил Ратников. – Вели, говорят, под руки.

– Не помню я коляски. Вообще ничего не помню!

– Ну, вот видите. Могли и даму не вспомнить.

Помещик взъерошил волосы руками, зябко поежился и простонал:

– Да поймите же вы! Никого я не убивал, не было никакой женщины…

В этот момент в окно постучали. Прямо с улицы, со двора. Капитан-исправник поспешно распахнул окно:

– Что там такое, Митрич?

– Нож, господине, нашли. Прямо тут, под оконцем, в репейнике. И лезвие – в пятнах кровавых.

– Ну, насчет кровавых – это надо еще посмотреть. Давай-ка нож сюда, живо.

Воронова арестовали сразу же и пока поместили в присутствие, в арестантскую комнату, где уже дожидался своей участи незадачливый шинкарь Лазарь. Федор Петрович довольно потирал руки, а вот Денис покуда от этого дела отстал – необходимо было закончить старое. Установить личность убитого мальчика и найти наконец-то истинного убийцу.

Начал Дэн, как и планировал, – с опроса малолетних свидетелей, тех, кто все же мог видеть хоть что-то. Хотя бы теоретически мог.

Дворовая «атаманша» Лидка оказалась худой долговязой блондинкой с милым личиком и едва оформившейся грудью. Вышитая сорочка из выгоревшего на солнце холста, широкая синяя юбка, башмачки свиной кожи, простенькие, но с претензией бусы, и даже серебряные сережки в ушах. Еще бы! Девица-то была вовсе не из крестьян, и не из мещан даже. Единственная дочка некоего Епифана Андреевича Мирского, служащего местной почты, вдовца, на склоне лет дослужившегося до небольшого чина провинциального секретаря, но богаче от этого не ставшего. Епифан Андреевич души не чаял в единственной дочке и ни в чем ей не отказывал, хоть и не было в доме никакого достатка. Так, как и многие местные помещики из мелкоты, перебивались с хлеба на квас. Собственный огородик, плюс небольшое жалованье – на скромную жизнь хватало, а о большем Епифан Андреевич не мечтал. Разве что – о счастье для дочери, да и тут было все вилами по воде писано. Замуж бы… Да кто ж возьмет бесприданницу? Разве что какой-нибудь совсем уж старый помещик, тоже вдовец, или нищий молодой ловелас. Ловеласа никак не хотелось бы, а вот помещик вполне бы подошел… Только, увы, пока никто на Лидочку не заглядывался… исключая местных мальчишек – уж для тех-то она была истинною звездой!

Все это поведал заглянувшему в гости гусару сам провинциальный секретарь, выказывая свое самое искреннее радушие. Еще бы – такой человек! Говорят, из самой столицы, из гвардии… да еще за стихи сосланный! Опасно с таким общаться. Опасно… и лестно, ой как лестно! Будет потом о чем соседям-помещикам рассказать.

– А вот и дочка! – заслышав шум на крыльце, Епифан Андреевич улыбнулся и принялся суетливо хозяйничать на столе, потчуя гостя. – Вот, отведайте-ка, огурчиков соленых! А вот, извольте, капусточка. А вот репа… Сейчас – по чарочке, а потом – щи… Лидочка, давай же скорее к столу! Вот тебе щей… кушай… Это вот Денис Васильевич, наш гусар и ныне к следственному делу приставленный. Поговорить с тобой хочет.

– Ой… – усевшись за стол, девчонка хлопнула ресницами, длинными, темными, пушистыми… А глаза… глаза голубые, большие, чудные! И прямой носик, и нежный, оставшийся с лета, загар, и чудные ямочки на щечках. Год-другой – и настоящая красавица подрастет, распустится, словно волшебный бутон… Его б тогда и сорвать… Тьфу ты, тьфу ты, охолонись, гусар!