Потом и кровью

– Эй, эй, осторожней там! – круглолицый толстяк, хозяин зеркальной мастерской герр Анджей Вандзее, искоса глянув в узенькое оконце, прикрикнул на подмастерьев. – Боже вас упаси хоть одно стеклышко разбить. До конца дней своих не расплатитесь!

Подмастерья – Яан и недавно нанятый Йорм – угрюмо засопели. Что и говорить, и покричать герр хозяин любил, и тумаков отвесить. Ладно бы за дело, а то ведь просто так! Ну вот зачем под руку-то орать? Вернее, под ногу? Ведь только что взяли ящик со стеклом, подняли, понесли… так Йорм от крика споткнулся! Хорошо еще, не упал, выправился, а ведь мог бы… Кто б тогда за стекло разбитое отвечал? Подмастерья?

Угрюмо сопя, парни все же отволокли тяжелый ящик в угол, поближе к тиглям и чану, в котором плавилась амальгама. Муторное это дело – наносить на стекло зеркальный слой, да и для здоровья вредное. Однако ж оплачиваемое, чего уж говорить, одно плоское зеркало как добрый конь стоило, и это еще не самого большого размера! Для богатых людей такие зеркала делали, для самого его величества короля Магнуса, для королевских фрейлин, для купцов богатейших. Не всякий барон, не говоря уже о рыцарях, мог себе зеркало стеклянное позволить!

– Пошевеливайтесь давайте уже! – подгонял зеркальщик, спешил. Дома у него, что здесь же, с мастерской рядом, уже собирались гости. Сам помощник ратмана обещался прийти – все ж таки дальний родич. Интересно, и в самом деле придет? Придет, придет, никуда не денется, зря, что ли, ему зеркало в золоченой раме подарено? Придет – так это честь великая! Все соседи позеленеют от зависти, а Йогашка Кунст, ювелир, так и вообще – зачахнет. Еще бы: к нему-то такие люди не ходят!

Почесав выбритый подбородок, герр Анджей приосанился. Думать о предстоящем визите столь важного лица было приятно. И еще приятнее – представлять реакцию соседей. Как они в окна выглядывают, недоверчиво щурятся, как ругаются от зависти, плюются даже! Эх, скорей бы…

Можно было, конечно, в мастерской еще с часик пообретаться. Присмотреть за всем приметливым хозяйским глазом. Проследить, чтоб эти бездельники молодые, Яан с Йормом, как следует все котлы вычистили. Чтоб на завтра работу приготовили… хотя нет – завтра ж воскресенье, работать грех, да и цеховой устав запрещает. Правда, сам король Магнус цеховые уставы не жалует и «деловую инициативу» поощряет. «Деловая инициатива» – это королевские слова, означают они вящее к работе усердие. Усердие не к простой работе, а к заведению разных мастерских, мануфактур, к торговлишке. Это, по словам славного Магнуса, первейшее для всей Ливонии дело! Повезло Ливонии с королем, грех жаловаться. Хоть и считается он вассалом московитского царя Иоганна, а все по-своему делает, как для торговли, для хозяйства всего наилучше.

– Ой ля-ля, ой ля-ля, нету лучше короля… – уходя из мастерской, вполголоса затянул Анджей. Ну, да, ушел сегодня пораньше, потому как – ратман! Хоть и рядом дом – вот он, – а на сердце все ж неспокойно. Как там подмастерья, управятся ли без хозяйского пригляду, не натворят ли дурных дел? Молодые еще, дурь в головах сидит. Глаз да глаз!

Ой ля-ля, ой ля-ля…

– Ну, слава богу, ушел! – облегченно переведя дух, один из пареньков, Йорм, уселся на старый бочонок. – Может, перекусим вначале, а, Яан? А уж потом все чаны вычистим.

– Нет, – Яан угрюмо покачал головою. – Сначала работа, потом еда. Да чаны остынут – чистить хуже. Давай-ка возьмемся, ага…

– Как скажешь, – пожав плечами, Йорм снял с полки щетку и тяжко вздохнул. Работы на вечер осталось много – с избытком. Почтеннейший мастер Анждей Вандзее своих подмастерьев в праздности не держал.

Яан и недавно нанятый Йорм были чем-то похожи – оба худые, щуплые, узколицые, у обоих волосы длинные, копной. Только у Яана потемней, у Йорма же – посветлее. И глаза у Яана светлые, и карие – у Йорма. А так похожи, словно родные братья, ага.

– Ох, и чан, – орудуя щеткой, пожаловался Йорм. – Ох, и грязный же.

– Чисти, чисти, – Яан оглянулся и хмыкнул. – Думаешь, у меня лучше? Ага!

Тут оба подростка вздрогнули. Кто-то стукнул в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел, вернее сказать – вошли. Трое мужчин, судя по всему – хозяин и слуги. Все трое в длинных мокрых плащах, в шапках матросских. На пол капли дождевые стекают – кап-кап…

– А где мастер ваш? – главный – осанистый, высокий, сильный – зыркнул вокруг темными цыганистыми глазами.

– Так он это… дома уже. Позвать?

– А вы, стало быть, вдвоем остались?

– Вдвоем, ага…

* * *

Старый барон метался во сне. Хотя это вряд ли можно было бы назвать полноценным сном, скорее так, забытье, кошмары. Доблестный рыцарь Фридрих фон дер Гольц всегда надеялся встретить смерть в седле – от вражеского меча, копья или пули. В седле! Когда ветер в лицо, когда вокруг – удалая битва, и звон оружия, гром пушек, утробные звуки боевой трубы! Тогда и смерть красна, особенно если она – внезапна.

Ангелы-покровители берегли барона: дожив почти до старости – до пятидесяти с лишним лет – Фридрих выглядел довольно сносно и ничем серьезными никогда не болел, даже злодейка чума – черная смерть, совсем недавно выкосившая почти треть Ливонии – обошла его стороною.

Нынче же дела были откровенно плохи. Простудившись на охоте, фон дер Гольц, скорее всего, подхватил и еще какую-то заразную хворь, и за три дня превратился из цветущего моложавого мужчины в развалину. Светлые глаза славного рыцаря пожелтели, породистый, с едва заметной горбинкой, нос заострился, словно клюв хищной птицы, тонкие губы кривились от боли и немощи, мускулистые, привыкшие к мечу, руки бессильно свисали с ложа, а грудь сотрясал кашель.

Вызванный из Оберпалена лекарь ничего не мог поделать, как и местные деревенские знахари. Не помогали ни настойки, ни растирания, ни молитвы – ничего, даже паровая баня. Больному становилось все хуже, старый Фридрих просто таял на глазах и приходил в сознание все реже и реже.

У ложа его остались лишь двое верных слуг, юную же свою супругу Александру барон в минуты просветления приказал не впускать в опочивальню, опасаясь, что и она может подхватить заразу. Правда, лекарь сказал, что терзавшая рыцаря болезнь вовсе не чума… но кто знает, может, и она распространяется точно так же?

– Пить… – в очередной раз глаза фон дер Гольца открылись. – Пить… пить… Скажите жене… там… там шкатулка… Теперь – духовника! Живо!

– Да, но, господин…

– Я сказал – живо! Жи…

Взметнувшая было длань барона бессильно повисла, из горла хлынула кровь.

Опочивальня тут же заполнилась слугами. Впрочем, юная баронесса быстро прогнала всех! Очаровательная даже в черном траурном платье со спрятанными под вуалью темно-рыжими прядями, Александра фон дер Гольц быстро навела порядок и, поплакав о безвременно ушедшем супруге, лично занялась похоронами. Жемчужно-серые глаза юной баронессы холодно смотрели на слуг, приказы отличались законченностью и лаконичностью:

– Отправьте весть дочери Фридриха, всем его вассалам, королю. Подготовьте место в семейном склепе. Разменяйте два талера на мелкое серебро – для раздачи крестьянам.

– Вы хотели сказать – нищим, госпожа?

– Нет, именно крестьянам. Никаких нищих чтоб и близко здесь не было. Сами знаете, Фридрих их терпеть не мог. Исполняйте.

– Да, госпожа. Барон упоминал о какой-то шкатулке…

– Я знаю. Там завещание. Огласим на похоронах.

Все же она уважала барона. Но не любила, нет. Юная красавица и пятидесятилетний старик – какая уж тут любовь! Однако же в те времена так и было принято, выйти замуж по любви редко кому удавалось. Почти никогда. Не избежала общей участи и Александра фон дер Гольц, баронесса и хозяйка угодий и хуторов. Особа, находящаяся под особым покровительством королевской четы и… и – бывшая гулящая девка из Новгорода, Аграфена-Сашка. Эх, знал бы старый барон о ее бурном прошлом! Впрочем, что там барон, не прознали б его чертовы родичи! Впрочем, не должны бы прознать – не от кого! Славный король Магнус им вряд ли расскажет, тем более Сашка была абсолютно уверена в своих давних друзьях, с которыми промышляла еще в Новгороде в одной шайке. До тех самых пор, пока не познакомилась с королем…

* * *

В Оберпаленском замке с утра топили камины. Помогало плохо – дожди шли давно, да и особого тепла этим летом так и не дождались, разве что в самом начале июня. Правда, еще оставалась надежда на конец августа и сентябрь – на золотую осень, на бабье лето, кому как нравится. Убрать урожай, посадить озимые, заготовить грибов и ягод. Ну, и охота – как же без этого?

Глянув через узкое – бойницей – окно на хмурое небо, король покачал головой. Неужто вот так вот дождить и будет? Что ж, для Ливонии сие не редкость: море-то рядом, да и вообще страна северная – не Италия, не Франция даже. Хотя по большому счету тепло, опять же из-за моря, но зимы – суровые, со снегом, с сугробами. Впрочем, и во Франции нынче зимы – с сугробами, и в Амстердаме замерзают каналы – народ на коньках катается. Потому как, по сравнению со средневековьем, похолодало. Малый ледниковый период.

Все это славный ливонский король прекрасно знал и в мировой истории разбирался неплохо, да и кое в чем еще. Ибо звали его вовсе не Магнус, а Леонид Федорович Арцыбашев. И родился он ни в каком не в шестнадцатом, а в конце двадцатого века. Бывший театральный режиссер, Леня перебрался из провинции в Москву и занялся антиквариатом. Очень даже удачно занялся, если не считать того, что, всерьез увлекшись подземельям Кремля, в один прекрасный день выбрался из подвала – в прошлое! Как раз в шестнадцатый век, в то самое время, когда гостил у государя Ивана Грозного датский принц Магнус… похожий на Леонида как две капли воды! Истинный Магнус тогда бросился в подвал и, верно, очутился в будущем. Увы, скорее всего – в психушке. У самого же Арцыбашева хватило ума выдать себя за принца. И получить благоволении Ивана Грозного. А кроме благоволения, еще и денег, и войско, и молодую жену – царевну Марию Старицкую, милую и дорогую Машу, с полгода назад подарившую Леониду-Магнусу сына Владимира, названного так в честь Машенькиного батюшки – князя Владимира Старицкого, казненного царем по злым наветам. Наветы, как сильно подозревал Леня, были не такими уж и напрасными – участвовал Владимир-князь в заговорах, участвовал, и не в одном, и не в двух даже. За что и поплатился, а с год назад едва не сгинули по злобной царской воле и сама Маша, и Магнус. Осерчал царь-батюшка, что уж поделать, тиран – он тиран и есть. Правда, нынче Иван Васильевич вновь выказывал королевской чете полное свое расположение – дела-то в Ливонии шли очень даже ничего, бил и поляков, и шведов, а Магнус, как ни крути, все же считался верным вассалом Ивана. Правда, не очень послушным и не таким уж и верным. Тем не менее для Ливонии поддержка Грозного царя значила пока очень многое, и Магнус старался сохранять статус-кво в общении с могущественным московским государем.

Ливонская война шла уже довольно вяло, Ревель по-прежнему находился под шведами, Рига же отдалась под власть польского короля, или лучше сказать – сейма, ибо нынче не стало в Речи Посполитой законно избранного монарха, такая вот вышла закавыка. Бывший ее государь, принц Генрих Анжуйский, сбежал, как только услыхал про освободившийся французский трон, и с тех пор вот уже год престол Речи Посполитой оставался вакантным, и кого только на него ни прочили, включая Ивана Грозного, шведского короля и австрийского кесаря Максимилиана! Кроме державных властителей имелись и кандидатуры рангом помельче – всякие там коронные гетманы или сандомирский воевода Ян Костка, прославившийся строительством польского флота и воинскими доблестями под испанским стягом.

Услыхав чьи-то легкие шаги, король обернулся. Задумчивое лицо его тотчас же озарилось самой сердечной улыбкой: еще бы, ведь в двери вошла королева Мария, любимая и родная Маша! Редкостная красавица, Мария сильно напоминала Леониду Алису из знаменитого фильма «Гостья из будущего». Арцыбашев так иногда и кликал супругу – «гостья из прошлого», Маша не обижалась, ибо кое-где уже побывала, сталкивалась с советской милицией и даже прокатилась на мотоцикле «Ява-250». Поневоле, так уж вышло. Синие лучистые глаза, темные волосы, тонкий стан, точеное личико и обаятельнейшая улыбка – все это делало юную королеву одной из первых красавиц Европы. Беременность, а затем и роды пошли ей на пользу: Мария зарумянилась, приобрела утонченную женскую томность, хотя до сих пор чем-то напоминала девочку-подростка. Так ведь ей не было еще и двадцати!

– Явились гонцы из замка, – усаживаясь на скамью у окна, тихо сообщила Маша. – Умер фон дер Гольц.

– Плохо, – ливонский властелин сумрачно покачал головой. – Впрочем, следовало ожидать. Пневмония без пенициллина – смерть верная. Однако же жаль, жаль… Что ж, пусть молодая вдова вступит в права наследства.

– Если вступит, – Мария нахмурилась и вытянула ноги. Темно-голубое фламандское платье с открытым декольте очень шло к ее глазам… да и вообще – ко всей фигурке.

– Красавица ты моя, – подойдя ближе, Магнус умильно посмотрел на жену и улыбнулся. – Вот, веришь, не наглядеться! А что до наследства… вряд ли родственники барона будут пытаться что-то оспорить. Они же знают, под чьим покровительством находится молодая вдова!

– Они-то, может, и знают, – с сожалением промолвила Маша. – Но мы-то с тобой совсем не знаем их. Тем более здесь, в Ливонии, так легко предать! Швеция, Польша, цесарские земли… Есть куда податься!

– И все же я уверен, Александра выиграет это дело в суде! – король упрямо сжал губы.

– Если дойдет до суда, – встав со скамьи, Мария подошла к окну и посмотрела во двор, на залитые дождем смородиновые кусты и клумбы. – Ах, вот бы назавтра – солнышко. Поехали б с тобой на прогулку. Володеньку б на двор вынесли, вот бы и порадовался солнышку-то!

– Как он сейчас?