Тевтонский Лев. Золото галлов. Мятежники (сборник)

– В милях? – Парень явно задумался. – Ну, может, дюжина, а может, полтора десятка.

– Понятно, – кивнул Марк Сульпиций. – Примерно полдня пути, вряд ли меньше. Слышь, парень, а ты не встречал здесь воинов великого Рима?

– А как же не встречал?! Третьего дня шесть когорт прошли, все вино на постоялом дворе выпили.

– Так что же, на постоялом дворе теперь нет вина? – нахмурился оптий.

– Вина нет, но дядюшка Бранит, думаю, уже наварил пива. Много ведь вас идет – чего зря деньги терять?

– Клянусь Меркурием, неплохо сказано! – Командир рассмеялся. – Ты рассуждаешь почти как настоящий римлянин!

– А вы что думаете, в провинции совсем уж чурки неколотые проживают? – обиженно отозвался возчик. – Ладно, проходите быстрее, некогда мне тут с вами языком трепать, сено везти надо.

Возница шпарил по-латыни довольно бойко, правда, как машинально отметил Виталий, не совсем правильно – путался в грамматике. Но чему удивляться – этот язык ему явно не родной. Однако от заброшенной фермы они ушли уже очень далеко. В банду чокнутых поверить еще можно – ну, если другой версии все равно нет, но не может на исторических игрищах свихнуться целая область! Это же не заимка таежная – такие просторы, да еще с обработанными полями, не могли бы оставаться незамеченными. И правда, легче поверить, что попал в первый век до нашей эры – это менее невероятно, чем существование целого края, населенного сплошь сумасшедшими любителями варварской древности. Ну не может такого быть, и Виталий, как научный работник, это хорошо понимал. Перемещение по времени даже с научной точки зрения легче объяснить, если постараться, чем массовый психоз, осложненный слепотой и глухотой остального человечества.

– Эй, вы там! – Едущий впереди оптий повернулся в седле. – Давай, подтянись, прибавь шагу! До темноты мы должны добраться до постоялого двора и заночевать, как люди, под крышей.

– Вот что я у тебя спрошу, Флавий, – снова возобновил разговор один из воинов. – Как же так получается – мы что же, выходит, на этом постоялом дворе должны будем заплатить галлам за ночлег, пиво и прочее? Я правильно понял нашего командира?

– Совершенно правильно, дружище Манлий, – рассмеялся легионер.

– Но почему? Мы же всегда брали все, что хотели, силой, по праву победителя!

– А потому, что мы уже не в Кельтике, друг мой. Посмотри вокруг, на эти поля, на эти давно потухшие вулканы – это Галлия Нарбонна или, как ее называют, просто Провинция!

Да, отметил про себя, Виталий, римляне называли Нарбонскую Галлию, завоеванную еще во втором веке до Рождества Христа, Провинциа Ностра, то есть Наша Провинция, отсюда и пошло потом французское слово Прованс. Ведь в далеком будущем здесь будет территория Франции… В будущем? Далеком? Значит, он сейчас в далеком прошлом? Что за черт!

– Так-так… – разочарованно протянул воин. – Значит, за все теперь придется платить?

– А ты как думал, дружище Манлий? Все, дармовщина кончилась.

– Чем же мы расплатимся? У меня, к примеру, нет ни дупондия!

Еще одно подтверждение. Дупондий – мелкая римская монетка, чеканилась чаще всего из латуни, но бывали и медные. Один дупондий равен двум бронзовым ассам, вспоминал на ходу Виталий. Правда, ассы сильно обесценились во время гражданских войн и в правление Цезаря практически не выпускались. Два дупондия, или четыре асса, составляли один сестерций – серебряшку весом в грамм. Четыре таких равнялись одному денарию, тоже серебряной монете, но уже в четыре грамма. Двадцать пять денариев составляли ауреус – золотой весом около восьми граммов. Килограмм парной свининки в эти времена стоил около двух сестерциев, на латунный дупондий можно было купить шесть литров хорошего вина, курица стоила полдупондия, а вот кролик подороже – два сестерция. Наемный рабочий, вольноотпущенник-землекоп или сданный в аренду раб в Риме зарабатывал три сестерция в день. В провинции, конечно, меньше. В общем-то, жить можно, другое дело, что многие римские граждане, даже совсем нищие, вовсе не стремились зарабатывать на жизнь, полагая, что обеспечивать их – прямая обязанность государства. Хлеба и зрелищ – самый популярный в те времена лозунг. Опекаемые государством граждане великого Рима уже ко времени Цезаря совершенно зажрались, физический труд или занятие ремеслом считали делом недостойным, да и служить в армии римская молодежь тоже не рвалась, предпочитая тратить время на развлечения. В Риме таких убежденных бездельников становилось все больше, приток свежей крови и деятельных людей давали только провинции.

– Сейчас мы идем по землям вольков, – между тем продолжал Флавий. – Вольки – давно уже друзья Рима, провинциалы… Но, кто знает, может быть, очень скоро они получат гражданство, как жители Цизальпинской Галлии.

– Думаю, за нас заплатит центурион, друг мой Манлий. А потом высчитает из жалованья.

– Да пока еще мы доберемся до наших денег!

– Скоро, дружище, скоро! Сразу после постоялого двора будет развилка, налево – поворот на Немасус, направо – наш, на Каркасо и Нарбо. Там недалеко уж останется.

– И все же хотелось бы лучше домой, в Рим!

– Я понимаю тебя, но для многих наших дом – как раз Нарбо! Вон, хоть на велитов взгляни. Они и Рима-то никогда не видели.

– Много потеряли.

– Согласен! Ну да ничего! Надеюсь, на постоялом дворе наш командир угостит нас вином или хотя бы пивом.

И снова, вопреки всему виденному и слышанному, Виталий с надеждой думал о постоялом дворе – все-таки населенный пункт, оплот цивилизации, как ее здесь себе представляют. Может, хоть там найдется телефон… разбитый автомобиль… пивная бутылка, окурок! Золотому слитку он сейчас не обрадовался бы так, как простому изжеванному окурку, который позволил бы верить, что он все еще в своем времени.

Но Виталий уже считал эти надежды призрачными.

Навстречу центурии, отягощенной пленниками и обозом, все чаще попадались повозки самых разных размеров и видов: крепкие, влекомые упряжкой мулов, возы-каррусы, легкие четырехколесные реды, изящные эсседумы-одноколки. В последних сидели женщины, совсем еще молодые девчонки, одетые как знатные дамы.

– Сальвете! – Смеясь, девушки махали легионерам.

– Салвете, девчонки! – Те гордо расправляли плечи. – Привет, привет! Куда едете?

– В гости, на адифицию Авла Фламиния Галла. Не заходили к нему?

– Нет, мы все прямо идем, никуда не сворачивали. А, может, с нами прокатитесь, девушки? Мы много чего интересного знаем! Расскажем все новости!

– Нет уж, как-нибудь в другой раз.

– Тогда удачного вам пути, красавицы!

– И вам!

И по-прежнему – разговоры только на латыни. «Когда же этот бред кончится?» – в изнеможении подумал Виталий и тут же услышал позади:

– Никогда!

– Что?! – Беторикс вздрогнул и обернулся.

– Никогда я не позволю жене кататься на такой вот коляске! – покачал головой Юний, то есть Квинт Юний Каллидус, велит шестого легиона, набранного Цезарем в Нарбоннской Галлии.

– Не отпустишь?

Разговорчивые легионеры, Флавий с Манлием, уже ушли далеко вперед, и Виталий не упустил представившуюся возможность поговорить с глазу на глаз со своим юным хозяином. Тоже на латыни – ведь русского тот по-прежнему упорно не понимал.

– Ты разве женат?

– Нет, конечно, я же воин. Но если бы у меня была жена, ни за что бы не позволил. Эти все одноколки – они такие ненадежные, сколько на них народу переворачивается! Вот у нас в Нарбо как-то был случай… Ой! – Юноша вдруг прикрыл ладонью рот. – Чего это я с тобой разболтался?

– А почему бы нам с тобой и не поговорить? – хмыкнул аспирант. – За спрос ведь денег не берут. Вечер еще не скоро, а идти без доброй беседы скучно.

– Так-то оно так, – согласно кивнул велит.

– Ну, и куда мы идем?

– Зачем тебе знать? – Юний усмехнулся. – Чтобы снова попытаться бежать? Я-то уж знаю, какой ты прыткий!

А он и правда не прост, этот Хитрец-Каллидус!

– Ладно, не хочешь, не говори. Но хоть расскажи о своем родном городе – все же интересно послушать!