Человек из красного дерева

Он повернул руль, и мы встали у обочины.

– Щепа едет ко мне, – сказал я. – Не знаю, зачем. Говорят, какое-то дело важное.

– Ну и хорошо, – ответил Читарь. – Давно не виделись. Пообщаемся.

– Разумеется, – сказал я. – Но почему он именно сегодня едет? Что за совпадение? Пять лет его не видать, не слыхать, – и вдруг он выскакивает, как прыщ на жопе, с важным делом, не раньше, не позже, а точно в тот самый день, когда я получаю заготовку.

Читарь подумал и кивнул.

– Да, – сказал он. – Странно. Это не зря так совпало, ты прав. Что-то сдвинулось. – Он ещё подумал, нахмурив брови и отвернувшись. – Что-то сдвинулось, – повторил.

Мы молчали.

Поток машин выстроился на встречной полосе: все ехали по делам в город.

– Хочешь, – предложил Читарь, – отвезём её ко мне?

– Не имеет значения, – сказал я. – Он знает, где я живу, он знает, где ты живёшь. Если прятать заготовку, то лучше её прикопать где-нибудь.

Читарь вдруг повернул решительно ключ, завёл мотор; мы поехали.

– Это паранойя, – твёрдо сказал он. – У нас обоих – паранойя. Это ты меня заразил. Ты всего боишься. Что он нам сделает? Он наш брат. Такой же, как мы.

– Не такой, – сказал я. – Не такой.

Но Читарь поддал газу, машина полетела, солнце било в глаза, пахло сырой хвоей, день был прекрасен. Всё верно, подумал я, Щепа ничего нам не сделает. И он, между прочим, давно знает про моё сандаловое дерево, более того – я у него однажды занимал крупную сумму, чтобы вовремя оплатить важный счёт.

Когда открывал свои ворота – огляделся; никого не заметил. Старухи мои, у кого были силы, копались в огородах, очищали делянки от накопившегося зимнего мусора. У кого сил не было – сидели перед телевизорами.

Никто не видел, как в мой двор задом вкатился минивэн.

Вдвоём с Читарем мы сняли ящик и здесь же, во дворе, извлекли заготовку. Она так сияла под солнцем, что я пожалел заносить её в дом. Так и ходил какое-то время вокруг, щурясь и улыбаясь.

Работать с деревом можно и нужно на улице, во дворе. Во-первых, дневной свет. Во-вторых, шумно же: стук, треск, визг. Дом плотника всегда найдёшь по стуку топора. Обычно древоделы не устраивают мастерскую дома, под крышей, а тем более – в подвале. Но я – таюсь ото всех, берегусь, дело моё секретное. И я, вместе с другом, заношу тяжёлое бревно в дом, и далее – вниз, через узкий люк в подвал, по крутой железной лестнице, в три приёма.

На “раз-два-три-взяли” воздвигаем заготовку на стол и помещаем ровно под лампы.

Читарь огляделся, пошёл вдоль стен: давно тут не был. Он, как и я, любопытен до крайности, всё интересное и необычное его возбуждает.

Он долго рассматривает малую фигуру, лежащую на втором верстаке возле стены. Мне кажется – она смотрит на него, они глядят друг другу в глаза.

– Нравится? – спрашиваю я.

– Истинно говорю, ты великий мастер.

Я беру кронциркуль, измеряю ширину плеч малой фигуры, диаметр головы.

– Это модель, – объясняю. – Большая фигура будет такая же, с теми же точно пропорциями.

– Параскева?

Я не ответил.

Он не первый раз спрашивал, а я всегда отмалчивался.

15

Появление Щепы сопровождалось шумом и суетой: сначала он позвонил и объявил, что вот-вот подъедет и что мне следует открыть ему ворота; далее, вкатившись во двор на громадном белоснежном внедорожнике, он оглушительно посигналил, возвещая о своём появлении всю деревню, а возможно, и соседние; наконец, вытек, явно натренированным длинным движением, из машины и встал возле неё, опершись локтем и красиво дымя сигаретой, но музыку не выключил, и она грохотала из салона, пока я сходил с крыльца.

Голубоглазый, сильный мужчина в расцвете лет, с ног до головы модный: легкомысленно зауженные брючки, лёгкое пальто-пыльник, явно сшитое по фигуре, полированные ногти, много золота на шее и запястьях, что придаёт облику некоторый цыганский колорит; очень спортивный, очень на вид здоровый, очень благополучный; гарантированно вызывающий зависть у подавляющего большинства самцов, оказавшихся рядом, – таков был Щепа, мой родной брат, второй, после Читаря.

– А где куры? – спросил он вместо приветствия.

– Сигарету убери, – сказал я.

Щепа ухмыльнулся, но окурок бросил на землю и затушил каблуком.

– Кур нет, – сказал я. – При чём тут куры?

– Ну, – Щепа обвёл рукой двор, – ты же деревенский. Все деревенские заводят кур.

– А, понял, – сказал я. – Ты издеваешься.

Он захохотал.

Я отвык от его высокомерного грубого хохота, и сейчас вздрогнул и опустил глаза – неприятно было смотреть, стыдно. Не за себя – за него.

Он обошёл вокруг “Каравеллы” Читаря, пнул колесо.

– Отличный образец, – провозгласил. – Самодвижущийся примус эпохи первичного разграбления России. Твоя?

– Моя, – ответил Читарь, вышедший на крыльцо.

Увидев его, Щепа помрачнел и стушевался, и сразу стал похож на того, кем и был всегда: на мошенника и проходимца.

– Ты тоже здесь, – произнёс он грубо. – Ну и хорошо. Так ещё лучше.

Читарь сошёл с крыльца – и мы трое обнялись, коротко прижавшись друг к другу, лбами ударившись: братья всё-таки.

Но обнявшись – тут же разошлись, отворотив глаза.

– А чего это вы в костюмы вырядились? – спросил Щепа. – Хороните кого?

– Наоборот, – ответил я.

– Ага, – сказал Щепа. – Понял. Очередной ремонт очередной гнилой деревяшки. Так чего, в дом позовёте? Или здесь говорить будем?

– В доме, – сказал я.